– Добрый вечер, мадам, – поздоровалась гостья, помахав рукой в драной варежке.
– Я вас не знаю, – ответилa Валерия холодно.
Гостья сорвала с головы шапку и принялась разматывать шарф.
– Это я, Синтия. Вы меня уже забыли? Неужели я так изменилась?
– Я вас узнаю, но я вас не знаю. – Валерия фыркнула и повернулась к ней боком. – И понятия не имею, что вас сюда привело.
– А что, мне нельзя навестить своего любимого педагога?
– Я вам уже полгода как не педагог. – Отмолчавшись ещё несколько секунд, Валерия немного оттаяла и набросилась на бывшую воспитанницу. – Мисс вон Воссен, я в вас вложилa все свои силы, поставилa на вас все свои деньги. Писала вам рекомендации. Bоображалa, как буду ходить на ваши спектакли. А в результате? Сколько раз я вам говорила не распыляться на эти подростковые страсти. Перед вами красный ковёр развернулся. Как вас угораздило? Какой чёрт вас попутал? Бросить будущего генерала.
В голосе Валерии проскальзывали скорбные нотки. Русский акцент обострился. Это был даже не выговор, а плач.
Окончательно размотав шарф, который оказался длиной не меньше пяти футов, Синти повесила его на станок.
– Ну что я вам скажу в своё оправдание? Представьте себе, что вы с детства исполняете одну и ту же партию. И она неплохая, эта партия. Даже завидная. Но вы ничего кроме неё не видите. В конце концов, приедается. Ну вот, мне надоело играть роль сиротки ван Воссен, которую приютили великодушные Шусслеры. Вот такая я неблагодарная дура.
Удовлетворённая ответом, Валерия кивнула и вытащила из кармана дублёнки пачку Мальборо.
– Закурим?
– Прям здесь?
– На улице холодно.
– Родительницы унюхают, вой подымут.
– Они и так воют каждый день. Каждая из них требует главной партии для своей дочери. Вот за что я вас любила, мисс ван Воссен, что за вами не стояла скандальная мамаша. Царствие небесное вашей покойной матушке. Закурим, всё таки?
– Почему бы нет? – Синти резво выхватила сигарету, хотя от роду не курила, и не знала толком как правильно затягиваться.
– У меня в платяном шкафу бутылка водки, – призналась Валерия. – Уже почти пустая, к сожалению. А то бы налила вам рюмочку. Выпили бы. За нового президента. За конец света. Мне нутро подсказывает, что это мой последний сезон в академии.
– Откуда столько пессимизма перед Рождеством?
– А вы заглянули в зал? Увидите, что сцена пуста. Где декорации для рождественской постановки? А «Щелкунчика» не будет в этом году.
– Как не будет?
– Вот так. Все претензии к культурному фонду. Нам не выделили деньги на костюмы. В следующем году тоже не выделяет. Всё спонсорство заморозили. Не будут же здешние родительницы сами шить костюмы из занавесок? – Валерия сердито выплюнула струйку дыма. – Мне тут халтуру предложили. В пресловутом Джульярде, не где-нибудь.
Валерия звучала так, будто её приговорили к двадцати годам заключения.
– Вы не рады? – удивилась Синти.
– А чему радоваться? Я ещё не сказала вам на какую должность меня зовут. Когда узнаете, ваш щенячий энтузиазм поостынет. Их гуманный, прогрессивный заведующий кафедрой затеял новую программу. Вот вам, полюбуйтесь. – Валерия сунула ей в руки брошюру, на обложке которой была изображена одноногая девочка-подросток в розовой пачке. – Балет для инвалидов. Костыли, протезы, коляски не помеха. Такой у них девиз. Это всё, на что теперь выделяют деньги.
Синти слыхала о подобных программах. Почти каждая крупная академия предлагала классы для детей и молодёжи с физическими ограничениями.
– Вы меня извините, – продолжала Валерия, – но это не искусство. Не знаю, может я не созрела, не доросла до такого уровня просвещённости. Я не готова смотреть, как люди катаются по сцене на инвалидных креслах, размахивая руками. Не спорю, каждый имеет право сходить с ума по-своему. Но почему эту работу предложили именно мне? Я всю жизнь была окружена безупречными телами. Моя задача была отсеивать слабых, а сильных держать в ежовых рукавицах. Мне достаточно было быть честной и строгой. А эта работа требует терпения и сострадания. Мисс ван Воссен, вы знаете меня не первый год. Скажите мне по совести. Вы видите во мне эти качества?
– Нет, – ответила Синти, не моргнув.
– А с чего бы мне быть милосердной? В нашей стране таких детей прятали. – Судя по обречённому тону голоса, Валерия уже решила взять должность. – Мне ещё надо сколотить команду педагогов. Не смогу же я одна всем заниматься.
– В таком случае, примите меня в команду.
– Мисс ван Воссен, Бог с вами. Зачем вам это?
Синти мeдленно повернулась вокруг своей оси, как заводная кукла.
– Посмотрите на меня. Я бездомная, безработная, и бездетная. Иными словами – хозяйка собственной судьбы. Танцевать я уже не смогу. Ущерб необратим. Так что я сама почти как инвалид.
========== Глава 17. ==========
Тарритаун – январь, 2009
Ещё несколько месяцев назад Эллиот не мог вообразить, что когда-нибудь будет горько сожалеть о победе демократов. Его новый начальник, Рон Хокинс, превратился в монстра. Политическое поражение прошлой осенью дало Рону ещё один повод обозлиться на Эллиота. Будто инцидента с выпускным балом было не достаточно! Эллиот уже сто раз извинился за поступок сына, но казалось, что его извинения только подкармливали злобу начальника. А тут ещё выборы нового президента. Когда республиканский кандидат, бывший лётчик и многодетный отец проиграл, и Белый дом занял фотогеничный мулат с ярко выраженными социалистическими замашками, Рон Хокинс озверел и задался целью заставить страдать всех подчинённых, которые не разделяли его взглядов. Больше всего доставалось Эллиоту, которому приходилось играть несколько ролей, от собутыльника, до мальчика для битья, в зависимости от настроения начальника. Eго то поливали грязью на собрании при коллегах, то вели в бар и поили за счёт компании. Рон не собирался увольнять Эллиота, хотя держал его в постоянном страхе и мягко подталкивал его к инфаркту частыми вызовами на ковёр и загадочными полунамёками-полуугрозами. Процесс травли доставлял Рону слишком огромное удовольствие. Если бы Эллиот выпал из кадра, начальнику пришлось бы искать новую жертву для игры.
«Господи, лучше бы уже старик Маккейн победил, – думал про себя Эллиот. – Неизвестно, что было бы лучше для страны. А крах на бирже всё равно вспять не обратить. По крайней мере босс не так бы зверствовал».
С женой он своими мыслями и симптомами не делился. Мелисса не подозревала, что у мужа с осени тянуло левое плечо. Эллиот первое время грешил на защемлённый нерв, и даже обратился к физиотерапевту, который в свою очередь направил его к кардиологу. Пятьдесят четыре года – шикарный возраст для первого инфаркта. Эллиот знал, что Мелисса скажет, «Hадо менять работу. Здоровье, и душевная гармония важнее денег». Естественно, она рассуждала как женщина, которая давно не жила на съёмной квартире. Как бы она запела, если бы он всё-таки принял её совет и пошёл работать менеджером в местный банк за восемьдесят тысяч в год? Если бы Эллиот на полном серьёзе занялся здоровьем, Мелисса сказала бы ему, «Хватит распускать нюни и бегать по врачам. Им лишь бы деньги высосать. Возьми себя в руки, и стань мужчиной, в конце концов! Ты же кормилец, глава семьи!» Мелисса не успела произнести эти слова, а они звенели у него в ушах день и ночь. У него был один выход из этого замкнутого круга – сократить общение с семьёй. После работы он не ехал прямиком в Тарритаун, а сидел в каком-нибудь Манхэттeнском баре с товарищами по несчастью, у которых были подобные ситуации, и которых тоже не слишком тянуло домой.
После Нового Года случилось немыслимое: у Мелиссы вдруг проснулась совесть. Она сократила походы по салонам то одного раза в неделю и набрала дополнительных пациентов. На психотерапевта у местных жителей всегда находились деньги. Как только на улицах стали появляться отслужившие своё рождественские ёлки, пошла волна разводов и самоубийств. Потекли заявления о банкротствах, закрытия неисправных ипотек, выселения и продажи домов с молотка. Почти каждый божий день местные новости освещали очередной ужастик. В Сонной Лощине молодой банкир повесился в спальне своей трёхмесячной дочери. В Скарсдейле отец застрелил своих пятерых детей, когда суд присудил их матери во время развода. Жительница того-же самого Тарритауна съехала с обрыва в микроавтобусе, предварительно свозив всё своё семейство в пятизвёздочный ресторан; её муж и дети не подозревали, что это был последний ужин в их жизни. Сирены над Гудзоном звучали как «Доброе утро» и «Спокойной ночи». Майкл Маршалл был занят как никогда. Мелисса бегала по вызову на места проиcшествий чтобы оказать психологическую помощь свидетелям. Впервые за всю свою карьеру, oна по-настоящему работала, засучив рукава. «Мы с вами крепкая команда, доктор Кинг, – говорил ей Майкл после очередного инцидента. – Прям как мультяшные супергерои».
