Казалось, Мартину было наплевать на достижения Натали и её родословную. Глядя на неё, он не видел дочь Рона Хокинса или будущую телеведущую с пятого канала. Для него она была очередной любопытной, доступной девчонкой, у которой не было особых планов на лето. Раздевая её, Мартин позёвывал. Он знал, что ничего сверхестественного его не ждало под её отутюженной блузкой. Их близость не была для него открытием, скорее приятной рутиной. Это в какой-то мере освобождало и расслабляло Натали.

– Что у нас сегодня на повестке? – спрашивал он.

– Не знаю. Удиви меня. Пусть это будет сюрприз.

– Как скажешь.

В его репертуаре хватало сюрпризов. Некоторые из них были приятные, а некоторые не очень. Поначалу она стеснялась жаловаться вслух, и давала ему знать о своём недовольстве гримасами, которые Мартин принципиально не замечал, пока она не выкрикивала «Прекрати!» И он тут же прекращал. Его самоконтроль, отточенный за годы подобных экспериментов, был достоин восхищения.

– Скажи мне по совести, – допытывалась Натали. – Можно меня выпускать в белый свет? Я уже готова?

– А я почём знаю? Я к белому свету имею очень косвенное отношение.

– В смысле, как тебе я? Ну, по сравнению с другими девчонками, которые у тебя были. На шкале от одного до десяти.

Ёрзая на постели, Натали наткнулась на суровый славянский взгляд.

– Ты неправильный вопрос задаёшь. Какая тебе разница от чего другие тёлки кайфуют? Ты сюда пришла, чтобы узнать своё тело. Так?

– Вроде да.

– Ну вот. При чём здесь другие? Не надо затягивать посторoнних людей на мою бедную кровать. Онa и так на ладан дышит. Хотя, смотри, если тебе наедине со мной скучно, я могу пригласить ещё одну тёлку. Но в таком случае придётся перебраться на пол. На кровати мы втроём точно не поместимся.

Натали мотнула головой. Её руки были прикованы к спинке кровати наручниками и начали затекать.

– Не надо больше тёлок.

– Как скажешь. Такого рода забавы очень распространены в институтских общагах. Но тебе не обязательно принимать в них участие. Но один раз надо попробовать.

В промежутки между заходами он наигрывал на электронном пианино минорные мелодии, высосанные из его дремучей, загадочной восточно-европейской души.

– Это старинная казачья песня, которую я оформил в роковом ключе, – бубнил Мартин, перебирая клавиши. – У меня прадед служил в царской армии. А может прапрадед. Не знаю точно. Эта мелодия передавалась из поколения в поколение. Чистый тестостерон. Современным слушателям не по зубам. Они привыкли к голубой попсе. Нынче во всём унисекс, даже в музыке. Мужское, женское, всё смешалось в кучу. Вот, блядь, куда мир катится?

– Так ты консерватор? – удивилась Натали.

– А толку? Наш парень всё равно не победит. Вот увидишь. Будем сидеть под демократом четыре года, если не все восемь. Скоро все в один туалет ходить будут, мужики и бабы. Помяни моё слово.

Не будь Натали так рьяно настроена против всего мужского пола, она бы вполне смогла увлечься им.

– Скажи мне, ты любил кого-нибудь? – спросила она его однажды.

Мартин в это время стоял на коленях перед холодильником, распаковывая контейнер с пивом и передвигая бутылки на полке, точно шахматные фигурки по доске. Он глянул через плечо на первокурсницу, стоявшую перед ним на цыпочках, сцепив пальцы под грудью и закусив губу.

– Естественнo, – ответил он, не мигая. – Я всех своих подружек в какой-то мере люблю.

– Даже меня?

– А за что тебя не любить? Чем ты хуже других?

– И правда … Чем я хуже других? – пробормотала Натали, опустив глаза. – Звучит утешающе.

Мартин поднялся с колен и пяткой захлопнул дверцу холодильника.

– А ты думала, что ты особенная? – спросил он, протянув ей открытую бутылку пива. Когда Натали отказалась, он пожал плечами и сам приложился. – Хорошо, будь особенной, если тебе от этого радостнее. Твоя беда в том, что ты сама себя ненавидишь. Ты во власти вестчестерского невроза. Это плохо поддаётся лечению. С этим надо как-то жить. Я могу научить тебя только механике – со всей любовью.

Натала слушала его, наблюдая как капля пены скользит по бутылке. Ноздри её подрагивали. Вдруг, не говоря ни слова, она выхватила у него из рук бутылку и отхлебнула. Вкус показался ей премерзким, но она понимала, что должна была к нему привыкнуть. Дешёвое пиво являлось универсальным дипломатическим языком в общагах. Она должна была научиться глотать эту гадость, не кривясь при этом.

– Ну вот, я тебя размял перед колледжем, – сказал Мартин, когда она встала с его дивана в последний раз. – Видишь, не такое уж тоскливое лето получилось. Смотри, если будут какие вопросы, звони. Не стесняйся.

За лето она превратилась из опозоренной выпускницы в искушённую и подкованную женщину, частично реабилитировавшуюся.

Узнав, что брату пришлось покинуть страну, она не скрывала злорадства. Перед тем как шофёр отвёз Кита в аэропорт, она заговорила с ним, впервые за два месяца.

– Рано или поздно ты опять проштрафишься. – Слова её прозвучали как пророчества ведьмы. – Какая-нибудь европейская девчонка на тебя нажалуется. Интересно, куда тебя потом отец спрячет?

========== Глава 15. ==========

Квинс – октябрь, 2008

«Финансовый кризис не отравит нам праздник», – зарёкся Джин Вудли перед Хеллоуином. На протяжении многих лет этот вечер был одним из самых прибыльных в клубе. Джин приглашал самых эпатажных артистов, чей репертуар испытывал рамки дозволенного даже среди поклонников театрального металла, и которым отказывали Манхэттeнские клубы.

В этот год Джину посчастливилось забронировать группу «Демоны Чарли». У каждого из членов было какое-нибудь врождённое уродство. Сам Чарли, главный вокалист и основатель группы страдал от эктодермальной дисплазии, которая делала его похожим на вампира. Тонкая, сухая кожа обтягивала увеличенную лобную кость с выпирающими надбровными дугами. Кончики ушей выглядели заострёнными. Его зубы имели коническую форму и были широко расставлены. При этом клыки сохранились. Особенности челюстной структуры влияли на его голос, делая его более зловещим. Гитарист группы был большеголовым карликом, а ударник – горбуном который, бы затмил Квазимодо.

Вид и репертуар музыкантов вызывал самые противоречивые эмоции у борцов за гражданские права. Некоторые активисты называли это надругательством над людьми с физическими недостатками. Сам вокалист снисходительно посмеивался и уверял рьяных заступников, что его товарищей никто не эксплуатировал. Испокон веков люди зарабатывали на своих уродствах. В тридцатые годы парады уродцев на ярмарках были популярны. Эту традицию нужно было возродить. Людям как никогда были нужны экстрeмальные впечатления.

– Сегодня вечером мы загребём кучу денег, – сказал Джин сыну. – Побьём все рекорды. Ты ещё не видал, какой антураж Чарли с собой привезёт. После этого выступления нас либо занесут в чёрный список, либо мы станем самым популярным клубом на восточном побережье. Ему не терпелось поделиться новостью с Синти. Он нашёл её в звуковой будке.

– У твоего ребёнка будет отпадный вкус в музыке, – сказал он. – Ты слышала, кого мой отец пригласил? Чарли Дезмонда, чувакa с вампирской рожей. Это не театральный гримм. Он так на самом деле выглядит. Он согласился выступить у нас со своими уродцами, хотя сцена маловата. Прикинь, какая удача! Они свой антураж привезут. Куда мы весь народ поместим? Боюсь, будут только стоячие места.

К его удивлению, Синти не отреагировала на его восторженное сообщение. Она неподвижно сидела в кресле, положив руку на живот.

– В чём дело? – спросил Джей. – Ты себя плохо чувствуешь?

– Как сказать … Я вообще ничего не чувствую. Вот в чём дело. Уже два дня никаких толчков, никаких трепыханий. Ещё недавно что-то шевелилось, а теперь всё глухо.

– У тебя пальцы горячие, – сказал он, дотронувшись до её руки. – Тебе по-хорошему надо к врачу.