В тот вечер, вместо того, чтобы поехать прямиком к жене, он направился к дому бывшей начальницы. Сжимая руль потными руками, он молил Бога о том, чтобы его не остановили полицейские. Ещё не хватало, чтобы его арестовали за вождение в нетрезвом виде.

Перед тем как звонить в дверь, он сунул в рот мятную конфетку, чтобы убить запах перегара. Увидев своё отражение в овальном стеклянном окошке, он заметил, что у него за последние пару дней прибавилось седых волос.

На первом этаже зажёгся свет, и раздалось цоканье каблуков. Появилась Бетани. На ней было приталенное струящееся платье в мелкий цветочек. Пышные полупрозрачные воланы на груди прикрывали недавно вживлённый катерер. Пшеничные пряди, уложенные скульптурными волнами, блестели под слоем лака. Видно, она решила наиграться с волосами вдоволь перед химией. Эллиот, привыкший видеть её в чёрных брючных костюмах с гладкой причёской, слегка оторопел. Быть может, она собиралась в студию фотографа? Он слыхал, что многие онкобольные устраивали себе прощальную фотосессиию перед началом лечения , чтобы в самые тяжёлые минуты напоминать себе о том, какими они когда-то были.

– Ты куда-то собралась? – спросил он, когда к нему вернулся дар речи.

– Нет. Я жду одного человека.

Губы Эллиота растянулись в странную улыбку. На мгновение он притворился наглым, любопытным ребёнком.

– Кого, если не секрет?

– Потенциального покупателя.

До Эллиота не сразу дошло, что конкретно она собиралась продавать. Застыв на пороге, он хлопал глазами и невнятно мычал. Бетани пришла ему на помощь.

– Помнишь Кэрол, нашу агентшу по недвижимости? Она посоветовала мне продать дом пока не поздно. Говорит, что рынок рухнет. Частная собственность резко обесценится.

– Это всё страшилки, – отмахнулся Эллиот.

– Называй это как хочешь, но ты знаешь, что недаром люди бьют тревогу. Уж нам с тобой это должно быть известно. Мне ещё не хватало, чтобы меня душила ипотека на дом, который обесценился в полтора раза. Не говоря о том, что мне одной столько места не нужно. Давно надо было продать, сразу после смерти Эдуарда, начать новую жизнь. Но я, как сентиментальная дура, держалась за воспоминания. Беседку не поднималась рука снести, хотя она давно сгнила.

– Ты любила его, – попытался оправдать её Эллиот. – Это понятно.

– Понятно, но не здорово. Потом эти нездоровые чувства вылазят в виде опухолей. Если носить в сердце покойника, то начнётся интоксикация всего организма. Я взяла временную инвалидность на три месяца. Это всё, что мне дал отдел кадров. Не знаю, смогу ли я вернуться. В любом случае, не вернусь на старую должность. Как видишь, я избавилась от барахла.

Избавилась от барахла … Это было явное преуменьшение. Переступив порог, Эллиот услышал эхо от собственных шагов. Все картины и зеркала были сняты со стен. На выскобленной плите одиноко дымился чайник.

– Куда ты собираешься ехать?

– Пока ещё не решила. Думаю снять квартирку где-нибудь подальше отсюда, где меня никто не знает, где я не буду на каждом шагу натыкаться на любопытные взгляды. Если не загнусь, то начну новую жизнь. Заведу собаку, займусь волонтёрством. А что ты здесь делаешь? Тебя отдел кадров прислал передать какие-то бумажки?

Расшаркавшись, Эллиот перешёл к делу.

– Невесело стало в офисе без тебя, леди-босс. Думаю о тебе постоянно. Прохожу мимо твоего кабинета, и сердце сжимается. В тот день мы так и не успели завершить наш разговор. А мне есть что тебе сказать.

Бетани устало поникла головой. «Ну всё. Поехали, по второму кругу».

– Ну? Говори, пока покупатели не пришли.

Сжав её маленькие холодные руки, он прижал их к своим щекам.

– Я думаю о том, как хочу провести следующие тридцать лет, или сколько мне там отведено. Если лечение будет успешно – а я в этом не сомневаюсь – я бы хотел остаться частью твоей жизни. Я не хочу думать о том, что ты продашь дом, уедешь неизвестно куда, и мы больше не увидимся. Это недопустимо. Мне важно видеть тебя, хотя бы иногда. Слышать твой голос, дотрагиваться до тебя. Было бы ещё лучше, если бы я просыпался рядом с тобой.

Высвободив руки, Бетани повернулась к нему спиной и потянулась за упаковкой с чаем.

– Прости, Эллиот. Я не могу.

– Почему? Ты мне уже не начальница. Отдел кадров не будет возникать. Что нас останавливает?

Бетани не спешила отвечать. Серебряная ложка позванивала о белый фарфор. Аромат мятной заварки потянулся в воздух.

– Не знаю как бы так помягче выразиться, чтобы не задеть твои чувства, но … Это даже не вопрос этики. Ты просто не в моём вкусе.

– Чушь собачья! Несомненно, я в твоём вкусе. – Раскинув руки, Эллиот принял позу бродвейского солиста. – Я знаю, что неплохо сохранился. Я знаю как бабы на меня пялятся, даже практикантки. Тебя смущает, что я женат?

Бетани прикоснулась накрашенными губами к краю чашки и осторожно отхлебнула.

– Если уж на то пошло, если бы мне вдруг захотелось провести страстную ночь с чужим мужем, я бы скорее выбрала Рона Хокинса для такого случая.

Эллиот обалдел. Его покрасневшие от скотча глаза полезли из орбит.

– Рона? Что в нём такого особенного?

– Это трудно описать словами. В нём какая-то брутальная, первобытная мужская энергия. Ты слишком домашний. Рон – ротвейлер. А ты – шоколадный лабрадор. И вообще, мы с тобой из разных песочниц по образованию и интеллекту. Ты очень предсказуем. Все твои шаги можно просчитать на десять миль вперёд. Я знала, зачем ты пришёл, ещё до того, как ты успел раскрыть рот.

– Я раскусил тебя, – сказал Эллиот, тыкая в неё вялым указательным пальцем. – На самом деле ты так не думаешь. Ты просто не хочешь, чтобы я бросал семью.

– Напротив. Я знаю, что ты никогда не бросишь семью. Это я тебя раскусила. Ты созрел для внебрачного романа, и я представляю собой безопасный вариант. Ведь покойница не может требовать от тебя исполнения обещаний. Спутайся ты с молодой девкой, а она ещё замуж захочет, родить.

– Глупости. Ты не умрёшь.

– Конечно, не сразу. Меня ещё помучают, похимичат пару месяцев. А семью ты всё равно не бросишь.

– Брошу! – крикнул Эллиот, ударив кулаком по гранитной стойке. – Ты не веришь мне? Ей-богу, брошу! Семейное счастье … родительская гордость … Тьфу! Всё это брехня. Убитые годы. Откуплюсь от жены и забуду как дурной сон. Сколько денег, сколько сил я угробил на этих неблагодарных раздолбаев. Слушай, что я придумал. Давай убежим. Ты меня поймёшь. Нас обоих дети разочаровали. Будем жить для себя. Снимем скромную двухкомнатную квартирку. Будем путешествовать, ходить на концерты, на выставки.

Разогретый собственными фантазиями вслух, Эллиот вновь приблизился к Бетани. В эту минуту раздался спасительный звонок в дверь. Вместо того, чтобы воспользоваться случаем и выкинуть нежданного гостя из дома, Бетани притянула его к себе за галстук.

– Если ты хочешь оказать мне услугу, – прошептала она ему на ухо, – притворись заинтересованным покупателем.

========== Глава 13. ==========

Уолл Стрит – август, 2008

«Вам доводилось видеть как исполин корчится в предсмертной агонии? – говорила с экрана Брианна Хокинс. – Зрелище не для слабонервных. Не секрет, что банк Братья Леман, в один из мировых лидеров в инвестиционном бизнесе, на последнем издыхании. Полтора века процветания закончились на плачевной ноте. Банкротство неизбежно. Значимость этого финансового инстутита настолько велика, что его крах принесёт катастрофические последствия для всей страны. Работники Голдман Сакс, Меррилл Линч трепещут, наблюдая за этой картиной. Кто из них станет следующим?»

После двадцати пяти лет брака, Рон Хокинс до сих пор получал эстетическое удовольствие от созерцания жены на экране. Завистники говорили, что у неё дикция не идеальная, что она слишком много мычала, кивала и хлопала глазами. Рон в какой-то мере соглашался с этими придирками. Но, чёрт подери, она была так божественно фотогенична! В тяжёлые времена, людям нужна такая вот синтетическая блондинка, чтобы уберечь мир от повальной паники. Американские пилоты во время войны украшали кабинки своих самолётов фотографиями белобрысых сисястых девок. Брианна уже вышла из того возраста, в котором вдохновляют бойцов на подвиги, но её отутюженные платиновые пряди и надутые малиновые губы удерживали банкиров и биржевиков от самоубийства.