Встреча обычно заканчивалась порванной одеждой, а то и выдранными клочками волос. Группа победителей выбиралась «за столом», и, по моему мнению, выбор этот имел привкус колоссальной фальши. Зато он давал возможность на следующий день в баре обсудить жестокий поединок.

– Ты видел, как человек-сволочь схватил человека-гриссини за понятия? – спрашивал толстяк своего друга.

– Да! – возбужденно отвечал тот. – Он схватил его и несколько раз ударил лицом о свои неопровержимые утверждения. Какой удар, ребята!

В этот момент в бар почти всегда входил напряженной походкой третий друг.

– Да бросьте вы! Женщина-хищница держалась молодцом, когда дважды подвигала извилинами против обоих близнецов-взяточников. Этот ход стоит встречи!

Громы небесные!

Еще через несколько минут в баре стоял такой гвалт, что уже ничего невозможно было понять. Оскорбления, высокомерно поднятые плечи, брошенные фразы и повторения нараспев заимствованных идей. Клиенты, которые с осторожностью заглядывали сюда, сбивались в кучки, бросив: «Я не хочу вмешиваться в разговор этих хамов, но тебе я скажу: та продажная женщина была права!»

Порой они ошибались в оценке протекания беседы, и тогда драка могла при случае начаться в какой-нибудь другой точке города.

Утро было тоскливым и холодным. Меня ждало несколько дел, рутинных преимущественно: отправиться в службу вручения уведомлений, чтобы передать документы, полученные за предыдущий день, потом зайти в канцелярию и запросить копии различных актов, проверить парочку назначений судебного заседания, переворачивая пыльные папки, и прочие дела подобного рода. Канцелярщина, одним словом.

Мне всегда нравилось просыпаться ранним утром – привычка, которая оказалась очень полезной в данный период моей жизни. Благодаря ей, мне удавалось очутиться в здании суда около 7 утра и порадоваться всем преимуществам этого: легко найти парковочное место, не беспокоиться об опоздании, а главное – насладиться атмосферой квартала, где располагалось здание правосудия.

Этот квартал весьма популярен и наводнен людьми, всегда полон жизни. Если приехать сюда часам к 9, то бешеный ритм закрутит в своем круговороте. Ты попадешь в поток урчащих и гневно сигналящих машин и, нервно поглядывая на часы, будешь судорожно считать минуты. Потом ворвешься в здание суда, а там – длинная очередь перед лифтом. Весь персонал в стрессе, и маловероятно, что кто-то вежливо пропустит тебя вперед.

А вот за час до этого все совсем наоборот, кажется, что это вообще другой мир. Все неспешно идут по своим делам, наблюдая, как просыпается квартал.

Я зашел в маленький, заполненный до отказа бар, чтобы выпить чашечку кофе и прочитать один из тех журналов, что обычно распространяются бесплатно. Выйдя на улицу, я вальяжно прошелся по чистым намытым с утра тротуарам. Ставни окон были еще закрыты или немного подняты, маленькие фургончики разгружали свежеиспеченный хлеб, а вокруг сновали люди.

Таким образом, в здание суда я явился чуть позже 8. Двери еще были закрыты для посетителей, но у входа еще не выстроилась охрана. Была возможность спокойно просмотреть журналы судебных заседаний, называемые «пандекты», не стоя в очереди из других адвокатов или практикантов вроде меня, которые листают журнал в поисках каких-нибудь необходимых данных: дата обращения, имя судьи и тому подобное.

Потом, если повезет, я мог встретить кого-нибудь из сотрудников, кто, не бросая на ходу «для посетителей мы откроемся через полчаса», согласится выполнить то поручение, ради которого я сюда явился. В итоге, иногда еще до 9 часов я успевал сделать то, что, приди я позже, смог бы закончить только часа через два. А главное – мне удавалось исполнить поручение без особого стресса.

Были и другие преимущества раннего приезда. Признаю, что не всегда был прав в этом. Но иногда Фанни или Спанна звонили мне по мобильному, чтобы уточнить, могу ли я взять на себя дополнительное поручение? И я отвечал, что только приехал. Соответственно, они понимали, что у меня не будет времени на что-то внеочередное, даже если это нечто срочное. В результате, им приходилось искать альтернативное решение проблемы, а я мог избежать дополнительной рабочей нагрузки.

Но подобное не самое прозрачное поведение объяснялось смягчающими вину обстоятельствами. В прошлом случалось так, что чем эффективнее я работал, чем больше брал на себя заданий, тем больше получал нагрузки, и в итоге ранний приход стал поводом переложить на меня кучу поручений. А все из-за того, что я был ранней пташкой. Таким образом, совершенно не мучаясь угрызениями совести, я решил, что куда правильнее в целях самозащиты не раскрывать тот факт, что к 9 утра я бываю уже абсолютно свободен.

Закончив свои дела, я направился к выходу из Государственной канцелярии, и именно в тот момент мой старый рабочий телефон, находящийся в кармане, в знак приветствия издал оглушительную трель.

«Начинается, – сказал я про себя. – Кто-то из офиса ищет меня, чтобы нагрузить еще какими-нибудь бюрократическими делами, возможно, хотят, чтобы я пошел подавать заявление в Прокуратуру Момпрачем». По крайней мере, меня часто посылали в такие места, которые даже не были обозначены на карте.

Я сделал вздох и приготовился отвечать запыхавшимся тоном, практически задыхаясь.

– Алло?

– Великий адвокат!

Это не из офиса. На том конце провода послышался голос Дженнаро, моего друга по лицею, который теперь стал шофером на службе органов местного самоуправления, обучившись безопасному вождению. Несколько лет он развозил членов парламента и других официальных лиц. Настоящий гонщик городского типа. Потом по каким-то своим причинам он захотел любой ценой вернуться в Бари и поступил на должность, для которой его профессионализм оказался чем-то из ряда вон выходящим. Он был доволен, и все остальные, очевидно, тоже.

– Слышу, ты на улице, адвокат, весь в делах. Пожалуй, тогда я перезвоню тебе позже.

– Нет-нет, Дженна, все нормально, могу поговорить. Рассказывай.

– Да я просто так. Оказался недалеко от твоего офиса и подумал, что если ты свободен, я был бы рад пересечься с тобой. У меня есть новости для тебя.

– Я в здании суда, но уже закончил свои дела, так что могу освободить себя. Что за новости?

– Можешь освободить себя… – произнес он. – Даже на пару часов?

– Да, даже на пару часов.

– Отлично. Тогда подожди меня на углу у бара, напротив входа. Через пять минут я приеду за тобой. Съездим в одно место.

– Что за место, Дженна?

– Потом скажу. Пока.

Дженнаро, стоит заметить, был неаполитанского происхождения. Он по чистой случайности тоже хорошо знал адвоката Спанну. Хотя в принципе нелегко найти тех, кого он не знал. Загадочным образом все оказывались более или менее «его друзьями», и у меня никогда не получалось постичь, как ему это удавалось, но он отовсюду слышал нечто вроде: «За это не волнуйся». Либо он сам говорил подобную фразу кому-то.

Я никогда не был в Неаполе, но если бы мне пришлось выбирать, то, на месте Дженнаро, я бы переехал туда. Помимо того, что он мне всегда с энтузиазмом описывал свой город, Неаполь мне и без этого казался очень притягательным местом. Одни города прекрасны, другие уродливы, но Неаполь – это единственный в мире город, который я бы определил, как «секси»: пленительный, заманчивый, притягательный.

Дженнаро появился через 4 минуты и остановился подобрать меня. Бросив сумку на заднее сиденье, я забрался в машину.

– Здравствуйте, адвокат!

– Ох, Нуволари! Выпьем кофе?

– Нет, Алессандро, лучше поедем сразу, у меня есть дело. Выпить кофе мы предложим позже одной подружке.

Нарушая добрую половину правил дорожного движения, мы влились в автомобильный поток. Такая манера вождения была нормальной для Дженнаро. Через некоторое время мы выехали на трассу в направлении Бриндизи. Слева плескалось море.

– Слушай, Дженна, иногда мне кажется, что дорожные знаки в твоем понимании сравнимы с городской мебелью. Между прочим, эти столбы с огоньками поставлены ни разу не для красоты. Они называются «светофорами». А те знаки в форме треугольника и круга вовсе не реклама. Это дорожные знаки. Они поставлены вдоль дороги, чтобы регулировать движение, и в теории им надо следовать.