Как бы там ни было, когда алхимия случалась, искры летели во все стороны, эмоции достигали предела, меня охватывала страсть, и я получал неповторимый опыт. Это напоминало оркестр, совершенную точку равновесия. Отрицать это или делать вид, что я ничего об этом не знаю, бесполезно. Иногда это даже напоминало не химию, а магию: соучастие, свежесть, любопытство, неподчинение и новизна. В шаге от рая. И под двумя лунами во Вселенной.

Потом, после учебы с переменным успехом, я наконец получил диплом и начал свою практику – период основной стажировки в одной или нескольких адвокатских конторах, когда будущий адвокат должен экспериментировать, испытывать себя и учиться применять все теоретические знания, полученные во время обучения, на практике. Короче говоря, это обучающий период для многих, но некоторыми он определяется, как классический опыт под 90 градусов. Не всем предоставляется реальная возможность научиться чему-либо. У меня же была эта возможность понять кучу вещей.

Многие утверждают, что в жизни важно иметь ценности. Однажды я видел бронированный фургон с военными, на борту которого было написано «ПЕРЕВОЗКА ЦЕННОСТЕЙ». Никогда еще этика не казалась такой ценной.

Черрати подбежал ко мне, задыхаясь. Он был одет в привычной манере: нечто среднее между бюрократом и режиссером французского трансавангарда. Через плечо у него висел кожаный портфель, теперь уже потрепанный и деформированный набитыми туда документами непонятного происхождения, а под локтем он зажимал стопку бумаг, смешанных с газетными вырезками и разнообразными конвертами с письмами. Все это было вложено в ежедневник, которому позавидовали бы коллекционеры.

– Адвокат, мамма мия, извините за опоздание, но всегда очень сложно припарковать машину в центре. Представьте, пока я искал парковочное место, кое-что произошло… Нечто ужасное… Одна синьора…, пока я смотрел на парковку…, учитывая, что я всегда осторожен… она появилась неожиданно, адвокат… Ясно, что такое нередко случается… Но она появилась с сумасшедшей скоростью… я вам говорю… Но ведь там бегают дети… не знаю…

Черрати во всей красе.

– Простите, Черрати… – прервал я его.

– Нет, адвокат, что вы говорите? Вы меня извините… Ведь я…

– Хорошо, Черрати. Я понял, что вы имели в виду. Бывает. Кстати, вы принесли документы?

– Конечно, адвокат! Да… Вот они. Я вам обещал, что все будет в порядке, как вы и просили!

Сказав это, он протянул мне стопку писем, которую я заметил ранее. Понятие «в порядке» из уст Черрати было научной демонстрацией эффективности термина «относительно»: бесформенная стопка помятых бумаг предназначалась мне. Я инстинктивно сомневался, брать ли эту стопку, но Черрати протянул руку еще немного вперед.

– Спасибо, Черрати, – сделал я над собой усилие и взял бумаги. – Я просмотрю документы при первой же возможности.

– Мадонна, конечно! Да… Я подумал, что вы, пожалуй, слишком заняты важными делами… и я должен быть благодарен вам…

Слишком занят важными делами… Естественно…

– Хорошо. Мне нужно идти, потому что, к сожалению, меня ждет еще одна встреча, на которую я не могу опоздать, – сказал я.

– Ах! Но постойте, адвокат, если у вас есть пара минут, я вам поясню, чтобы вам было понятнее…

– Спасибо, Черрати, но я предпочитаю поговорить об этом после изучения материалов. Как только я это сделаю, я вам позвоню…

С этими словами Черрати отошел от меня, с тоской наблюдая, как исчезает возможность за часок обрисовать мне «в общих чертах» это дело. Я, напротив, собирался к 16:45 вернуться, потому что у меня была назначена встреча.

* * *

Едва я закрыл за спиной дверь, как факс, стоящий на столе Фанни, издал тихий сигнал, зажужжал и начал медленно выпускать из своего отверстия, которое иногда кажется эволюцией «Уст истины», письмо из судебной канцелярии. Улыбка с лица закостенелого секретаря начала постепенно исчезать по мере появления из факса ровных строчек. Когда документ отпечатался полностью, и она дочитала его до конца, можно было подумать, глядя на ее лицо, что в этом письме предсказали конец света.

Не произнеся ни слова, Фанни взяла оба листа и нерешительно двинулась к кабинету адвоката, открыла дверь, а потом закрыла ее за собой мгновением позже. Затем заняла свое место и продолжила работать на компьютере, будто ничего не случилось. Но в воздухе повисло странное молчание. Оно напоминало «черную дыру», потому что буквально звенело, заглушая любые шумы, звучащие в офисе. Атмосфера казалась сюрреалистичной.

Эстер, молодая сотрудница, племянница адвоката Спанны, которая занимала первый кабинет слева, выглянула из-за двери, будто почувствовав гнетущее молчание, подошла к Фанни и произнесла всего четыре слова:

– Только не говори мне…

Фанни быстро посмотрела на нее и ничего не ответила.

Эстер приложила руку ко рту и поспешно ретировалась в свой кабинет, закрыв за собой дверь.

Иногда события в жизни пересекаются непостижимым образом, создавая беспорядок. Этот вполне демократичный процесс, но довольно дьявольский. Шарик на рулетке в тот вечер остановился на поле адвоката Спанны.

Все адвокаты в роли защитника по определению «выигрывают» или «проигрывают» процессы. Статистически невозможно всегда выигрывать или, наоборот, проигрывать дела. Так же, как невозможно представить, чтобы адвокат не рассчитывал – всегда – на вероятность того, что защищаемая сторона, называемая «клиентом», несмотря на благоприятные прогнозы, проиграет дело. Следовательно, логично ожидать некую мрачность в этом случае на лице проигравшего. Но адвокат Спанна, напротив, даже глазом не моргнул, когда, надев очки, спокойно прочитал заключение судьи по гражданским делам, признавшего клиента проигравшей стороной в процессе развода.

Эта сцена навевала воспоминание строчек из песни Джаначчи, который пел примерно: «… это те, кто… Когда проигрывает Интер … или Милан… говорят, что это всего лишь футбольный матч, а потом возвращаются домой и бьют детей… (Ууууу ееее…)».

Адвокат отложил листы, взял телефон и вышел из кабинета, будто ничего не произошло. Проходя мимо меня, он сказал вполголоса:

– Я скоро вернусь…

И естественно он не заметил присутствия Мутоло, неподвижно и отлично замаскировавшегося под коврик в коридоре.

Мутоло было под семьдесят. Он был худым сухощавым мужчиной, с которым я познакомился в коридорах университета незадолго до получения диплома. Я видел его идущим на лекции холодными вечерами и задавался вопросом, кто это такой? Изначально я полагал, что он тоже студент, желающий получить диплом. Многие так делают: идут на пенсию и, имея массу свободного времени, взрослых детей и налаженную жизнь, решают исполнить старые мечты, нереализованные в молодости, такие, как, например, диплом, который по многим причинам не удалось получить в свое время.

Но потом я понял, что Мутоло не имеет к таким людям никакого отношения. У него не было с собой учебников, тетрадей и прочих вещей, которые есть у всех студентов. Да и вид он имел опрятный и преисполненный достоинства. Одевался Мутоло всегда более или менее одинаково, никогда никому не смотрел в глаза, даже своему собеседнику. Время от времени он доставал откуда-то бутылку воды и сдержанно делал из нее глоток. Очень часто он невероятным образом оставался незаметным, пока не начинал двигаться по какой-нибудь причине: высмаркивал нос или отпивал воды из той бутылки, которая материализовывалась из ниоткуда. Я с любопытством начал присматриваться к нему и заметил, что Мутоло был способен оставаться неподвижным часами, будто дорожный комедиант, который принимает вид статуи.

Однажды вечером я все же раскусил его по отдельным особенностям поведения и впоследствии подтвердил свою догадку, расспросив привратника. Тот поведал мне, что Мутоло приходил в университет только в зимний период, в частности, в самые холодные дни, никогда ни с кем не общался, да и вообще мало кто замечал его присутствие. Говорят, что он очень одинок, у него нет никого в целом мире, а от студентов он получает купоны в столовую, по которым питается там. Это мне показалось странным, потому что по причине его преклонного возраста он не мог бы сойти за студента. Я сделал вывод, что, очевидно, и там его никто не замечал.