«Человек, способный игнорировать боль, холод и жить тем, что удается найти, потреблять то, что даже у овцы вызвало бы рвоту…» – полковник Траутман использовал эти слова, чтобы описать Рембо в одноименном фильме, но, по сути, он описал Мутоло. В итоге он был единственным, кто выжил и кто, верится в это или нет, стал лучше многих других. Он был городским героем, которого я пригласил в свой маленький кабинет в глубине коридора.

Мутоло поднялся и в полном молчании последовал за мной, а потом скромно сел на стул. Кто знает, что он подумал о том эпизоде с факсом, за которым он, естественно, имел счастье наблюдать, подмечая самые мельчайшие детали. Мутоло ничего не упускал. Я часто спрашивал себя, о чем он вообще думает во время всех этих долгих часов ожидания?

Однако мне стало известно, что произошло сегодня. Причиной общей тревоги являлось не проигранное дело, а адвокат. Адвокат противной стороны, чтобы быть точным.

Было весьма затруднительно увидеть адвоката Спанну рассерженным. Но когда такое случалось, это выглядело ужасно, и как раз сегодня это произошло, потому что адвокатом «противной стороны» был некий Пачено. Акилле Пачено. Толстый сынок своего отца, ненавидимый многими и совершенно ни на что неспособный. Слишком богатый (благодаря семье), чванливый и уверенный в себе, необразованный и к тому же идиот. То есть он обладал семью отрицательным качествами (только отсюда следует убрать определения «толстый» и «богатый», которые сами по себе, выражаясь профессиональным языком, «не являются обвинением», потому что и у меня имеются такие друзья, и они прекрасные люди). Отличная химическая смесь социологического состава. Осточертевший зануда, который всех достал.

Будучи значительно моложе моего «босса», адвокат Пачено начал сразу относиться к нему неуважительно. Он являлся классической паршивой овцой, какие имеются в любом стаде. Являясь безнравственным, он, не оглядываясь вокруг, заставил даже Спанну возненавидеть себя, потому что достал его по горло.

Однажды адвокат, повернувшись к коллегам во время паузы при слушании дела, произнес:

– Ребята, если мы вытурим всех, кто пресмыкается перед адвокатом Пачено, то муниципальный советник тоже благополучно покинет администрацию.

Но это было уже давно. Теперь речь шла о региональном советнике.

Следовательно, проиграть это дело, даже в судах первой инстанции, как мы все и предполагали, было для Спанны позором, который можно смыть только кровью. И лишь всевышний знал, как Пачено удалось выиграть этот процесс, и как он теперь хвастался триумфом.

Действительно, отвратительный день. Отвратительный для всех.

Мутоло, казалось, уловил это. Он выглядел еще более молчаливым, чем обычно, и, если такое вообще возможно, еще более незаметным. Будто собака в доме: когда воздух пропитан нервозностью, она передвигается, опустив голову, стараясь прижаться к стене и остаться незамеченной для хозяев. Собака в доме – это пятое колесо в телеге, но на социальном эволюционном пути от глиняного горшка к железному она всегда знала, что кто-нибудь позаботится о ней и захватит с собой.

Я чувствовал повышенную сосредоточенность Мутоло. Полагаю, он неустанно повторял себе, как мантру: «Я не существую, я не существую…» Я взглянул на него, боясь, что он может исчезнуть прямо у меня на глазах в мгновение ока. Ведь чтобы сделаться невидимым, физическое исчезновение было единственным выходом.

– Итак, Мутоло, – сказал я спокойно, – я получил квитанцию на спорный счет за газ. Все благополучно решилось, – улыбнулся я.

Мутоло вздохнул с облегчением и прикрыл веки, расслабляя мышцы спины. Для таких, как он, подобное внешнее проявление эмоций было сродни крику болельщика, когда его команда забивает гол.

– Спасибо, адвокат, – произнес он ровно, радуясь и почти обожая меня. Я был в состоянии уловить это. – Хм… Сколько я вам… Сколько я вам должен? – спросил Мутоло.

Я видел, как богатые бизнесмены покидали кабинет Спанны, ни разу не произнеся подобной фразы, и если Спанна после тщетного ожидания говорил им что-то относительно вознаграждения услуг адвоката, они принимали растерянный вид, лицо их становилось слащавым, и они пытались извиниться за то, что даже не спросили об этом. Они ведь забыли. И тогда они виновато говорили, что у них нет с собой чековой книжки, а потом платили лишь несколько месяцев спустя.

Речь шла не о хитрости, речь шла о той редкой и драматически неизлечимой патологии, которую имел Мутоло, и которая научным языком называется «достоинство»: когда человек испытывает уважение к работе других. При особой необходимости такие люди могут даже провести несколько месяцев в жестоких страданиях, но оплатят оказанную им услугу.

– Ничего, Мутоло, и так нормально. Я, по правде говоря, только факс отправил, – произнес я и поднялся, протянув ему стопку писем, завернутую в белый лист, сложенный пополам, будто папка. – Сейчас мне нужно идти. Простите, но у меня много дел. Сохраните, пожалуйста, эти документы. Если вам придут опротестования, вы сможете показать эти бумаги. Мне подтвердят возврат суммы заказным письмом. Когда я его получу, я вам позвоню, и вы зайдете за ним.

Мутоло взял папку с документами и, аккуратно засунув ее в большой внутренний карман пиджака, напоминающий карманную сумку, тут же исчез. Думаю, что даже дверь не открылась, когда он выходил. Он пересек порог, не распахивая ее, я теперь был в этом уверен.

Я же погрузился в свои мысли.

День оказался долгим, и я начал ощущать усталость. А мне еще надо закончить изучение досье по вопросу совместного владения имуществом – не сильно увлекательная тема. Но Спанна сказал, что я – именно я – должен заняться новым, недавно начатым процессом. Клиент поссорился с адвокатом, который вел это дело ранее, и теперь настала моя очередь. Так у меня появлялась возможность набраться опыта, хорошо выполняя это поручение.

С тем же энтузиазмом, с каким осужденный идет на виселицу, я начал читать большого объема стопку с документами по делу, которое длилось уже годами. Спустя примерно три часа я знал (почти) все о правомерности расходов при совместном владении помещениями, связанными балконами и отливами оконного переплета. И мне этого было более чем достаточно.

* * *

Я вышел из кабинета голодный и усталый и увидел, что Фанни уже выключила компьютер – явный признак того, что на сегодня работа закончена. Я был весь в предвкушении: меня ждал мой любимый ужин.

Фанни, уже стоявшая в дверях, одарила меня вопросительным взглядом, надевая на плечо ремень сумочки.

– Да, – ответил я на ее молчаливый вопрос, – я тоже ухожу. На сегодня достаточно.

Когда мы вышли на улицу, она достала ключи и, заперев дверь, поднесла к уху телефон. Не отвлекаясь от разговора по телефону, она кивнула мне в знак прощания и быстро скрылась в полутени дороги, ведущей к центру.

Я тут же принялся думать об анчоусах и пиве, зашагав по улице. Я жил вместе с моим отцом – спокойным мужчиной, вышедшим на пенсию. Мой любимый ужин, который ждал меня, состоял из кешью, анчоусов в масле, кураги и ледяного пива. Я все это медленно съем, сидя перед телевизором, заинтригованный спектаклем, разыгрываемым людьми по ту сторону экрана, которые дрались в попытках убедить тех, кто находился «на этой стороне». Раньше это называлось «рестлинг». Теперь называется «дебаты». Это борьба между чемпионами новой схватки века. Ведущий, или арбитр, с гордостью объявляет начало первого матча и группы противников:

– Сегодня нас ждет поединок человека-дерьма от команды мошенников, который начинает борьбу с загадочной женщиной из команды обманчиво хороших.

Удивительно ловкий и энергичный, несмотря на коренастую фигуру, с галстуком-бабочкой и рукавами рубашки, закатанными до локтей, арбитр подает знак начинать.

Эти схватки меня очень увлекали. За орешками и анчоусами я внимательно наблюдал за техникой: удары по моральному поясу, блокирующие захваты разума, вербальные удары очередями – все то, что по факту не наносит противнику никакого реального ущерба. Я смотрел, как они симулируют смертельные удары, разбегаясь по эластичному коврику ринга, чтобы потом броситься на антагониста. Время от времени протагонисты битвы, обессиленные, сменялись своими компаньонами по команде, и во всем этом хаосе ничего нельзя было разобрать.