***

Солнце давно не заглядывало в покои Нарциссы Малфой, даже в полдень здесь царит полумрак. Плющ, буйно разросшийся за лето, совсем затянул окна, у хозяйки нет ни сил, ни желания следить за порядком. Сегодня она едва смогла встать к завтраку, а после снова слегла. Если бы не доктор Конрой, может быть, она и не дожила бы до осени.

Но Нарцисса жива. Приступы удушья хоть и случаются, но уже не такие сильные, как несколько недель назад. Доктор проведывает ее каждый день, а вот супруг не заходит вовсе. Служанка иногда сообщает, чем занимается господин, когда он дома, но от этого делается еще горше. У Люциуса на уме только дела, его не волнует ни здоровье жены, ни судьба сына.

Стоит подумать о Драко, как к горлу подкатывает плотный ком и сердце начинает стучать часто-часто. Доктор Конрой не велел волноваться, но как может мать перестать думать о сыне?

Женщина глядит на часы и невольно отмечает, сколько времени осталось до прихода целителя. Доктор — милый и добрый человек, единственный мужчина, на которого можно опереться. Он самолично готовит порошки, пилюли и настойки для своей пациентки, по нескольку часов проводит подле нее, держа за руку, и Нарцисса чувствует, как через легкое рукопожатие к ней струится чистая сила, спокойствие и уверенность в том, что скоро все образуется.

«Милый, милый Корделиус, такой добрый и застенчивый, немного нескладный, но такой надежный».

Мысли о докторе согревают сердце, но за стеной слышатся шаги — это Люциус ходит из угла в угол в своем кабинете, — и вновь на душе у женщины мрак и тоска.

Когда Люциус стал таким: злым на весь свет, мрачным и нелюдимым? Это началось давно, жизненные обстоятельства давили, сначала понемногу, потом все сильнее и сильнее, и вот муж постепенно превратился в чудовище. Однако тогда, несколько лет назад, обстоятельства давили на всех, но ведь не все такими стали. А какими они стали? На это вопрос Нарцисса не знает ответа, потому что давно ни с кем из знакомых не видится. Балы, званые обеды, пикники — все осталось в прошлой жизни, веселой и беззаботной.

«При чем здесь другие? Мы все выживали как могли и сейчас еще выживаем, потому что жизнь не стала легче, обстоятельства не перестали давить. Но это не дает права рыться в личных вещах мальчика, читать его письма, подсматривать за ним. А чтобы заложить дом гоблинам — для этого вообще нужно лишиться разума».

Может быть, супруг действительно повредился в уме? Он порой разговаривает сам с собой, постоянно оглядывается, может без причины накричать на кого-нибудь, а в другой раз так погружен в себя, что вообще ничего не видит и не слышит.

«Нет, нет и еще раз нет! Люциус нормален! Это просто обстоятельства. Он устал и немного раздражен из-за неудач с финансами, но скоро все наладится, и он станет прежним! Нарцисса Малфой не может быть женой сумасшедшего.

Что говорила та девочка, Гермиона Грейнджер? Что кто-то видел, как Люциус запустил «Ступефаем» в господина Гринграсса, но арестовали за это Драко. Эта девочка из вражеского клана, кто знает, что она задумала, нет ни одного повода доверять бывшим членам Ордена Феникса. Как ей вообще такое пришло в голову — обвинить моего мужа в злодеянии против собственного сына? Люциус ведь не умалишенный! Надеюсь… А вдруг…»

Нарцисса тогда, в больнице, не поверила ни единому слову Грейнджер, но если девчонка права, то вскоре можно стать женой заключенного. Что лучше — видеть, как досужие сплетницы тычут пальцами вслед, и слышать: «Вот, та самая, у которой муж преступник, да и вся семейка у нее гнилая. Все побывали в Азкабане: и сестра, и кузен, и сын, да и по ней тюрьма плачет, хоть она и прикидывается порядочной»? Или пусть уж они говорят: «Вот, та самая, у которой муж сошел с ума, но она не сдает его в больницу, сама выхаживает, бедняжка»?

Выходит, лучше иметь мужа — безнадежно больного тихого сумасшедшего, носить черные платья, не приглашать в дом гостей и при случае терпеть скорбные физиономии знакомых, выражающих фальшивое сочувствие, чем проводить часы в коридорах Аврората.

Нарцисса выпила приготовленную доктором настойку, чтобы унять сердцебиение, и решительно поднялась с постели. Она поняла, что можно и нужно сделать в сложившихся обстоятельствах для того, чтобы спасти сына и не потерять положение в обществе.

***

— Да, дела… — Сержант Свенсон почесал в затылке. — Как это она согласилась слить у Люциуса воспоминания? Помнится, даже слышать ничего не хотела, а тут вдруг фиал прислала и гарантий не потребовала.

— Думаю, она чем-то подстраховалась, вряд ли она отправила нам все, что имеет, — ответила Гермиона. — Памятных эпизодов должно быть много. А если она все просмотрела, то тогда имеются вторичные воспоминания и, возможно, свидетели. Значит, нам пора действовать, иначе она сама возбудит дело о незаконном удержании сына в Азкабане.

Девушка сидела на стуле в командирском отсеке штабной палатки на базе спецотряда. Молодые люди встретились по чрезвычайному поводу — Нарцисса Малфой сегодня утром с почтовой совой прислала помощнице министра письмо и маленький сосуд с нитями памяти. Необходимо было без свидетелей посмотреть его содержимое и обсудить новые обстоятельства. База спецотряда была для этого самым подходящим местом.

— И тогда всплывет информация о Гарри, — добавил сержант. — И если ее сына освободят, то захочет ли он нам помогать? Разумеется, Малфой-старший много чего знает и о заговоре, и о банде. Хотя и то, что у нас есть, тянет на большой срок. Но тот эпизод, что в фиале, можно трактовать по-разному, начиная с того, что Люциус был рядовым участником заговора, и вплоть до того, что он был всего лишь свидетелем, а на самом деле он, скорее всего, является руководителем и главарем. Гарри давно его подозревал, и, судя по всему, не зря.

— По крайней мере, эпизод в нотариальной конторе, из которого следует, что Драко арестован по ошибке, у нас имеется целиком и полностью. Значит, пора переговорить с Перси.

— Может, сначала Малфоя-старшего арестовать? Основания у нас есть. — Сержанту не терпелось начать действовать, разговоры его утомили.

Но девушка слегка охладила его пыл:

— А что будет, когда ты приведешь Люциуса Малфоя в Следственный отдел? Не получится так, что его примут, а Драко не отпустят?

Молчун пожал плечами:

— Может, и так… Но у нас же есть мыслесубстанции и неуничтожимые протоколы по каждому эпизоду! Уизли будет обязан дать делу законный ход.

— Сколько Драко уже сидит? — напомнила Гермиона. — То-то же. И «законный ход» будет длиться еще столько же. А Гарри все это время будет лежать на койке, как кабачок на грядке. — Девушка прошлась по палатке и остановилась у окна, напряженно размышляя.

— И что же делать? — спросил Свенсон и вдруг предложил: — А хочешь чаю?

Он быстро собрал на стол угощение, пояснив:

— У Люси Синички сегодня день рождения, девушки торт приготовили, попробуй.

Гермиона охотно взяла в руки чашку и поддела ложечкой сливочную розочку, но тут же положила ложечку обратно на блюдце.

— Я знаю, что делать, — заявила она. — Добавь к этим протоколам еще один, по моим воспоминаниям. Бери палочку. — И девушка повернула голову вправо, подставляя сержанту висок.

Свенсон, просмотрев в думосборе то, что вспомнила Гермиона, пробормотал несколько слов на родном языке, но и без перевода было понятно, что они означают не комплименты. Гермиона отправила в сосуд прокрученный до мельчайших подробностей памятный случай, произошедший в день рождения Артура Уизли: доблестный начальник Следственного отдела, пьяный в стельку, спит на столе, заваленном порнографическими картинками.