Оторопевший, от присутствия такого количества знаменитых личностей и важных господ, Павел растерялся и стал топтаться на месте, не зная, что предпринять дальше. Он стал ловить глазами Монферрана, пытаясь привлечь к себе внимание, и был замечен. Мэтр, не прерывая разговора с князем, знаком показал ему присоединиться к процессии. Павел не преминул воспользоваться такой возможностью и пристроился в хвост, этой разномастной, толпы. Шли неторопливо, временами останавливались и обсуждали тот или иной проект.

Князь Волконский, по-видимому, пребывая в отличном настроении, много шутил, переговариваясь с Монферраном на его родном языке. Он, то и дело, подзывал кого-нибудь из своего сопровождения и спрашивал его мнение о представленных работах.

– Карл Иванович, дорогой мой, ну скажите мне, – обращался он к Росси, – может ли вот это замечательное изваяние гармонично вписаться в предложенный интерьер?

Высокая, выполненная в античном стиле, гипсовая статуя обнажённого атланта, вызывала восхищение совершенством линий.

– Мне кажется, это лишь одна из деталей общей картины. – Рассматривая статую, медленно произнёс Росси. – Иван Петрович, поделитесь с нами вашей задумкой.

Джованни Витали, русский скульптор итальянского происхождения, с готовностью стал рассказывать о задуманной композиции для оформления одного из портиков. Настойчивый и целеустремлённый, он обладал даром убеждения, доходчиво и последовательно приводя свои аргументы. Монферрану очень нравилось с ним работать. Тот очень чутко понимал задумку мэтра и, в полной мере, реализовывал, возложенные на него, ожидания.

Удовлетворившись объяснением скульптора, князь Волконский, взяв Монферрана под руку, легонько подтолкнул его в сторону столов со снедью, где они устроили короткий перерыв, выпив по стаканчику и закусив отменным курником.

– Ну что, любезный господин Монферран, – проговорил князь. – Все, отмеченные вами, работы, несомненно, заслуживают внимания. Кому, как не главному архитектору, представлять свой проект целиком, в мельчайших деталях. Конечно же, мы ещё пообсуждаем некоторые моменты со Священным Синодом, на предмет этического соответствия, но думаю, в целом, изменений не предвидится.

Внезапно, их отвлёк шум со стороны палаток выставки. Алексей Николаевич Оленин, президент Академии художеств, спорил с одним из скульпторов. Долетавшие обрывки фраз свидетельствовали о нараставшем конфликте, на которые господин Оленин был очень скор. Принципиальный и прямолинейный, он, из-за этой черты характера, имел достаточно недоброжелателей.

– Василий Васильевич, дорогой вы мой. Где же вы видите завершённость? Где? Мы с вами обстоятельно обсуждали этот вопрос, но никаких изменений я не вижу. Это – просто голая стена, и намёк на романский стиль, здесь просто не уместен. Русты, пущенные вами по всему фронтону, просто превратили его в больную черепаху.

Монферран с князем подошли ближе. В палатке мастера, Оленин, схватив карандаш, делал какие-то наброски на чертёжной доске.

– Ну, что вы на это скажете? Как, по-вашему мнению, сохранить всю композицию, имея ограниченное место? – он обводил глазами гостей и членов комиссии. – Я знаю, навскидку, два варианта. Вот у вас, молодой человек, есть какие-нибудь соображения по этому поводу? – быстро переключив внимание на Павла, спросил Оленин.

Внезапно, оказавшись в центре внимания, Павел, на мгновение растерялся, но, довольно быстро, взял себя в руки. Он с самого начала был свидетелем спора, и у него в голове уже сложился предпочтительный вариант. Он, конечно же, не сказал бы об этом никому из присутствующих здесь столпов архитектуры, но сейчас, его, можно сказать, вынуждали высказаться. Он подошёл ближе и, взяв у Оленина карандаш, уверенно сказал:

– Мне видится как-то вот так. – Павел, быстрыми и чёткими движениями стал делать набросок. – Здесь, по-моему, просятся полупилястры с арочным завершением вверху. Они оттенят плоскую поверхность и, заодно, создадут пространственную видимость, не занимая места. Пространство между ними можно будет заполнить барельефами, а арочные перекрытия будут отделять один фрагмент от другого.

Закончив рисовать, он протянул карандаш Оленину. Разговоры вокруг, выжидательно, поутихли. Все с интересом наблюдали за реакцией «взрывного» президента. Дальнозорко вглядываясь в набросок Павла, тот медленно произнёс:

– Ну что ж. Очень даже неплохо. Очень.

– Позвольте, господа, полюбопытствовать. – Князь Волконский, румяный от выпитой чарки, по-хозяйски, прошёл в палатку и присоединился к Оленину. – Простите, молодой человек, а вы кто?

– А это, мой гость, ваше сиятельство. Павел Николаевич Строганов, очень талантливый, я бы даже сказал, одарённый юноша, студент инженерного училища, – пришёл на выручку Монферран. – Имеет большое стремление к созидательным наукам.

– Ну-с, Павел Николаевич, как ваши успехи на образовательном поприще? – доброжелательно поинтересовался князь. – Не требуется ли вам какая-нибудь помощь, протекция? Мы считаем своим долгом, поддерживать нашу достойную молодёжь.

– Благодарю покорно, ваше сиятельство, ничего не требуется, – ответил, смущённый таким высоким вниманием, Павел.

– Ну, ладно, ладно, молодец. В высшей степени похвально. – Князь Волконский запахнул плотнее полы шубы и обернулся к своим сопровождающим:

– Пойдёмте, господа, немного согреемся. Хоть сегодня и потеплело, но всё ж – зима.

Пожалуй, более, чем в России, нигде нет столь разнообразных способов выпивать стопку. Военные и полицейские чины пьют стремительно, залихватски опрокидывая стопку в рот. Духовенство, напротив, пьёт размеренно и чинно, словно соблюдая какой-то обряд, а люди творческих профессий – по-своему, как-то одухотворённо. Иной раз много, вдрызг, но, с каким-то эстетическим наслаждением, как будто приобщаются к чему-то откровенному и обязательному в их профессии ритуалу. За столами разделились на кучки по интересам, и Павел оказался в одиночестве. Выпив стопку ледяной водки, он, вдруг, услышал за спиной тактичное покашливание, и, обернувшись, увидел перед собой священника. Высокий, статный, лет сорока пяти, он имел опрятную небольшую бородку и лучистые голубые глаза.

– Позвольте представиться, иерей Николай Путилин. – Он открыто улыбнулся Павлу. – Я вижу, вы оказались в таком же одиночестве, что и я. Не будете возражать, если я разделю с вами компанию?

– Нет, что вы. Буду только рад. Я здесь чувствую себя немного не в своей тарелке.

– Я заметил. Сейчас, интерес к вам поутих, но там, – он кивнул головой в сторону выставки, – вы произвели большое впечатление на это благородное собрание. Мне кажется, они вас запомнят.

– Не знаю, возможно. А вы здесь…

– Сегодня, я сопровождаю Его Высокопреосвященство, а служу в Петропавловском соборе. Если возникнет желание, буду очень рад видеть вас у нас на службе. Но я хотел спросить вас о другом – как вы видите очертания будущего сооружения? Представляете ли вы его целиком, в деталях или видите основу и, постепенно, дополняете её нужными деталями?

– Немного странный интерес священника, но, с удовольствием, отвечу – целиком. Мне для этого необходимо видеть местность и освещение.

– Что вы говорите! Ну, местность – понятно, но причём здесь освещение?

– Честно говоря, не знаю, но одно и то же сооружение будет восприниматься по-разному, в зависимости от расположения к солнцу. Я провёл несколько экспериментов, правда с макетами, и могу с уверенностью сказать – это так. Но, признаюсь, мне ещё нужно очень многому научиться. Белых пятен для меня ещё полным полно.

– Вы очень интересный человек, Павел Николаевич. Надеюсь, мы с вами, ещё не раз, поговорим на эту тему. Приходите обязательно, я буду очень рад встрече с вами. А теперь, прошу меня простить, Его Высокопреосвященство собирается уходить. – Священник, лёгким поклоном головы, попрощался с Павлом и присоединился к свите епископа.

Вскоре состоялся и отъезд князя Волконского с членами комиссии. Месье Монферран, провожая каждого посетителя, обязательно приглашал вновь заезжать к нему в любое время, демонстрируя свою услужливость и почтительность. Когда, наконец, были отправлены последние гости, он подошёл к, так и стоявшему у столов, Павлу и, взяв в руку полную стопку водки, как-то лихо, по-русски влил её себе в рот.