1994 Три поэтических портрета 1 Да, дух и Муза век не сгинут. Из маскарадов и садов Ходила старая Богиня Под сень Пречистых Образов. В опале «чуйства», и опальной Юдоли серой хлеб грызёт Богиня, вспоминая дали, Купанье, Петербург…Но вот… «Вернулся дух – парит искусство!» – Без дна распелся хитрый бес, И за Богиней сонм беспутных Вспарил шпанистых поэтесс. Новопреставленная Анна! Склонился в синь судьбы конец. И средь скорбящих, как ни странно, Скорбит и плачет бес-подлец. 2 Болят всевидящие взоры, Они – начало всех начал: Душили рядом чьи-то зори, И Игрек яростно кричал: «На баррикаду! Нет оружья!? Подайте живо микрофон!» И новых деспотов разрушил Холодный буйный стадион. А далее круга? Тихий гений Обходит волдыри сердец, В прудах не разгуляться пене, Садам и мрамору – конец! Кариатиды стали низки, Исподтишка глядят на мир, Ругая столп Александрийский, На пробку сел пернатый хмырь. 3 Горлан кудрявый бородатый Гитаре прокричал «прости»: Дурные тёмные солдаты – И песню сердца не спасти. Но жил на свете твердолобый И камнесердый бородач, Искавший выгоду в беззлобье Или в решении задач. Да, был силён горлан убитый! Но кудри с честной бородой Напялил «друг», что тем бандитам Родней, чем может быть родной. Кричит горлан, кричит сквозь вечность, Что ложь струны – страны беда, И не играться в человечность Тебе, Пустая Борода! 1984 Дымные зимние грёзы Белела в дым зима, вздымая грёзы, Подобные простуженному дыму Прищуренных прокуренных домов. Хмурели доски, кирпичи и вётлы, Играя сердцем сбитых изразцов. Громадами простёганных высоток, Под ватным камнем запотевший сплином, Под хилым блоком певший табаком, Загустевал костлявый нищий эпос, Что можно накормить колбас мирами, Но ясною листвой и трав салютом Не обрастёт, оставив новым зимам Не белый дым, а мрака наготу. Бесслёзны грёзы у зимы несытой, В беззимье сытом – уж ни слёз, ни грёз. Но грёзы дымных зим восходят снова: Прельщают зори, стянуты туманом, Прельщает кровь – великий гром сипящий – Зов грёзы дымной непоколебим! Лишь канет дымом юность, зори ждёшь, Что ждут они за зимним дымом грёзы В Раю, во сне, парящем меж эпох, Имеющем одно лицо над всеми: Стенящий дым мечтательной зимы. 1995 Художник И снова грусть о детства часе Несёт усталая рука, Не зная сытости несчастной, Возьмёт небесного быка. Великодушен и неистов, Над Лесом Лжи летит пожар – Он толстым крысам ненавистен – Художник жира избежал. Его рука осталась чистой, Когда и жар, и гром – во зле. А время шло. Уснули свисты, Но снова тонет мир в золе! – Пожар со злым пожаром бился, И – чудо! Змею были в страх Худые пальцы, а не бицепс На умирающих руках. 1982–1987 Письмо из ХIХ века Я гроздья росные трясу – Что виноград Версалей, А вы – шпионить сквозь росу, Чтоб службу не оставил? Мечты. Тревожат вас они Сквозь букв решётку в книге. А я менял миров огни, В их машинистье прыгнул. Да, я, жестокий критикан, Любил зори софиты. Взаимно Солнце-великан В природы монолитье. Свои портреты узнают В каракулях неловких Мне участь прочащи свою – Догнати звёзд Петровских: «Не прячь мундир, не прячь! Ах, так, Коль ты из драк вернёшься, То будешь в старости, дурак, Носить юродства ношу! Вас отлупцуют, милый друг!…» Но вы – не Аполлоны, Веду судьбу через игру С небытия полоном. Одно сгорит, другому швах, Но, шедший облаками, Я был и есть на двух ногах Творец с двумя руками! 1989 Два петуха Брызнув заревом, прянул петух – Дня эфир в бездне ночи потух. Тот петух далеко не простой – Перья жаркие, клюв золотой. В пику ночи взлетает иной – Те же перья, тот клюв огневой, Одноогненны пики зари И жарк ú мирозданья цари. И в безмерной земной голове Одинаковы крайности две, Два огня – одинаковый свет, Антитезный сражающий цвет, Синих снов ярым крайностям нет. 1978–1987 Поэту К. Случевскому И немота в клубящихся кустах Не скроется от чести и ответа. Не заковать во мрамор человека, Ведь мрамор смогом разъедят года… Всё тот же сумрак – только нет покоя, И на рассвет настроены часы… Как ни мудрите, сытости жрецы, Не вознести вам солнце восковое. |
