1980 Валерию Брюсову Земля попала в человечью власть, Как в сказку, где дороги не спросить, Шагает, беспокойная, трясясь, Как человек идёт среди трясин. И нет уже естественности звёзд, А только, только, только дикий сон, Где оступилась – окатит огнём, И ждут подножки… ВСАДНИК, нас не брось! За алым, алым, алым скакуном, Извечно поливаемым огнём – Пройдёт Земля по яду и по льду К цветущему и мудрому труду! 1982–1987 Когда ужи летают Век ёжика уральского удался – Колючкой письма лютые строчит, И, разорвав официальный галстук, Фингал Москве поставил он на вид. Он от ворот летал ужом в сугробы, Дымил под взглядом внешним изнутри. Когда народ глядит на мир утробой, То пламя мёрзнет и сугроб горит. А внук летал афганскою тропою Средь оборзелых, задубелых гор… И вождь вождю медвежью яму роет, Но ездят на охоту в общий бор. Ходил к вождю. Он, «милый друг» плебеям, Забыл свой крах, забыл, откуда взлёт. Но солнце в энный час в болоте зреет, Но и свобода сумраком живёт. О, Честь! О, Совесть! Кто же их не знает! Но всем ехидство верное кружит. Нет сокола. И соколом летают Взлетевшие до мужества ужи. 1991 «Равнодушно вселенная дремлет…» Равнодушно вселенная дремлет и соки древесных плодов Вызывающе кислы и приторны равнодушно. Мирозданье забылось кошмаром – и душная горечь упавших плодов Сводит сердце Земли. На подушке тумана – забытья ленивого сладость – Терпок плод, как тревога, и холод надежды несёт. Мирозданье устало вздохнуло, содружное Правде – И лирично светил колыханье, И древесные соки – из плодов и стволов разражаются сладким фонтаном, Открывая родившие их осиянные мудрые недра Земли. 1987–2001 Полнота времён На кирпичном хмуром полустанке в день необозримый и холодный Скорчилась душа самой эпохи От седых паров страданий скрытых, тех, что степенями не измерить. Кирпичи – ободранная плоть, и дубиной, обухом, прикладом Разум той годины оглушён, А на елях, в дыме поседевших – точно прах апофеоза – на гряду – Огненный апофеоз эпохи! Смял и смёл наследие мечты. До всеоглушающей эпохи та мечта была теплом всесильным – Так недавно, но уж недоступна – холод мрак, огонь во мраке слеп. Тяжело дремать душе эпохи в хлипких переменчивых лучах, Ведь Всеобещающее солнце – сильная, но бренная година, На холодном тусклом полустанке тех лучей начало и конец. Как же нам отчаянно томиться в солнечном нелепом безрассудстве, Где сердца, и головы, и время мороком простужены смертельно, И не чуять холод полустанка в плоском светомузыки обмане, Где и кирпичи уж не седеют! День Всеусыпляющий утопит вас и нас, себя, и мир, и солнце В пепле во всеобщем и всемирном, в поле омертвелом и промёрзшем! Полнота Времён придёт, разгонит морок Пепельных паров мертвящей скорби, И не будут уж безумья мира злой цензурой солнышку и звёздам! 1989–2001
Сила сил Тихи сумерки, сиренев небосвод. Точно вновь само Начало мира, поступь чья тиха и неизбежна, Вышло к нам из Вечности в Сегодня. В приглушённый День, за тучей бед встающий В облаках неведомого Нечто. Всё приглушено, неясен вечер Дня иль века, мига или мира. Исходящий на своём исходе Тихим мирным приглушённым светом Вечер в мельтешенье мошкары, Мошкары, что звонко отпевает Круг один бессчётных поворотов, Вечных поворотов бытия. Приглушён хорал, что в нас восходит, В нас поёт и покидает нас, Будь мы человеком или миром, Слышится в любом небесном звуке. Мы находим сумерек сирень В музыке своей и в наших мыслях: Вечер – чей он? Человека или мира? Почему же он звучнее в сердце, Чем иное время наших суток? Проводы он, или ожиданье? Не понять – и в этом – Сила Сил. 1989–2001 Идеал Не знающий порока – Не к веку – Серафим? Пусть крылья – хоть немного! Послужат молодым! И кто б его ни трогал – Остался он живым. И крылья эти много Служили молодым. Он проживает строго За гранями гордынь: Пусть крылья хоть немного Послужат молодым. Крылатую дорогу Не застит будней дым, И крылья, что от Бога, Век служат молодым. 1988 У. Шекспир в 1600 году Средь оскаленных стынью камней И зверинцев решёток, ехидством глумных, Ковыряется луч одряхлелый слепой, И борей, усыпляя, грызёт всех живых. Где увечность природы людской разрослась, И хохочет увечность сердец, Пламя плотское стылее алчных могил – Вопль титаний над льдами картаво гудит. Он, срастаясь со стынью, себя сохранил, Он – юродство и алчность, уродская плешь, И не ведал злачёный дурной пеликан, Что, хрипя, к миру солнце зовёт через стынь. |
