— Вы?
— С Рождеством, — громко крикнул Сириус, протягивая тяжёлую на вид коробку. — Я… э-э, проходил мимо.
Ремус широко улыбнулся и посторонился, без задних мыслей пропуская Блэка в дом. Блокнота под рукой не было, поэтому он жестом поманил Сириуса за собой обратно в гостиную, забыв принять заснеженное пальто.
— Это пудинг. И какая-то выпечка. Я ненавижу сладкое, но решил, что вам может понравиться. Миссис Кроули не так плоха, когда слушает, о чём я её прошу, — Сириус шёл позади, раздеваясь на ходу. Пальто он бросил на кресло, туда же отправил шляпу, шарф и перчатки и уселся на один из стульев за чайным круглым столиком, на который Ремус водрузил коробку. — Я не откажусь от чего-нибудь горячего.
Ремус кивнул и спешно вышел на кухню, невольно подумав, что в любом месте и в любой ситуации Блэк ощущает себя хозяином — даже сейчас, придя в гости, он раздаёт команды, не придавая значения своему тону.
— Мне стало скучно, — Ремус едва не выронил чайник от неожиданности, не заметив, как Сириус прокрался на кухню следом и уже разглядывал сорта чая. — Моя экономка тоже взяла отгул. Не люблю оставаться дома один. Это угнетает. Слишком много комнат, слишком много мыслей. Когда кто-то шумит за стенкой, сразу становится спокойнее. Правда, я всё равно не слышу, — зачем-то добавил он и сморщил нос. — Давайте сюда поднос, несите остальное.
Забрав чайник, он тут же исчез за дверью. Ремусу не оставалось ничего другого, как прихватить посуду и отправиться за ним. Наконец, устроившись за столом и налив чаю, он взялся за блокнот. Запястье почти прошло, по крайней мере буквы теперь были ровными и чёткими.
— Я очень рад, что вы всё-таки пришли, мистер Блэк. Я получил ваши правки. Спасибо, что…
— Вы сыграете мне? — Сириус поднял глаза и улыбнулся. Ремус внезапно почувствовал себя всё тем же глупым мальчишкой, получившим долгожданное согласие возлюбленной, и улыбнулся в ответ. Он поднялся и пересел за фортепьяно.
Сириус ничего не изменил в самой мелодии и её тональности, но он будто вытащил недостающие куски мозаики из головы Ремуса, бившегося над нотами дни и ночи напролёт, и сложил воедино. Мелодия не спотыкалась и не скрипела, она жила, мягко обвиваясь и убаюкивая. Он играл, не прерываемый ни едкими замечаниями, ни стуком указки о крышку инструмента, впервые ощутив удовлетворение от того, что делает. Ремусу с детства пытались привить любовь к урокам, но тогда музыка не находила должного отклика в его душе — сейчас же они стали одним целым. И это было приятно.
— Кому-то нужна похвала, кого-то же, наоборот, стоит посильнее разозлить и обидеть, совсем как вас, — Сириус хмыкнул, словно всё это было частью его коварного плана. Ремус тут же вспыхнул, ощущая себя обманутым.
— Вы…
— Не утруждайте себя оскорблениями, я их всё равно не услышу. Хотите пудинг?
Ремус раздосадовано захлопнул крышку фортепьяно и тихо рассмеялся. Этот Сириус Блэк настоящий безумец, однако он прекрасно знал, что делает, и хотя методы его были более чем жестоки, они работали.
О музыке в тот день мужчины больше не говорили.
========== Глава четвёртая, об одиннадцати ударах розгами ==========
Лондон по-прежнему кутался в меховое манто, украшенный разноцветными гирляндами и усыпанный затоптанным конфетти. Отметив сочельник за чашкой чая и игрой на фортепьяно, остаток праздников Ремус провёл со своими друзьями, пригласив шумное семейство Поттеров в гости. Он не раз вспоминал — не вслух — о Блэке, даже отправил ему телеграмму, но ответа не получил, поэтому решил оставить свои попытки хотя бы на этом поприще — у композитора должны быть свои друзья и свои дела в семейные праздники.
— Ты выглядишь таким счастливым. Что случилось? — в канун Нового года спросила Лили, когда они остались наедине. Ремус не очень любил делиться своими душевными переживаниями, и в этом вопросе мог довериться разве что этой чуткой женщине, но никак не Джеймсу. Тот бы наверняка принялся закидывать его шутками, пускай и беззлобными.
— Всё в порядке, — Люпин покрутил в пальцах бокал с пуншем, не поднимая глаз. — Я получил хорошие новости. Разве этого недостаточно для прекрасного настроения?
Лили ничего не ответила, но кивнула, подарив Ремусу хитрую улыбку, будто всё поняла по одному его смущённому и задумчивому виду.
Однако своё обещание Блэк всё-таки сдержал. 5 января вместе с утренними газетами Люпину доставили короткое послание: дата и время, означавшие начало занятий. Так, сам того не заметив, Ремус стал частым гостем на площади Гриммо, 12.
Сириус не менялся. Он садился в своё кресло и смотрел в окно на протяжении всего часа, лишь изредка вскидывая руку или постукивая ладонью по подлокотнику. Его мир крутился в ином измерении, где не было место никому другому. После урока экономка приносила чай, и Ремус брался за блокнот, исписывая страницы, — теперь письма во время разговора не казались такой нелепостью, как раньше.
— А чей портрет висит у лестницы?
Ремуса распирало от любопытства. Старинный дом Блэка был полон секретов, о которых никому ничего не было известно. И если мрачные комнаты, в которых было мало света, тёмная мебель, отстающие обои в коридорах да потёртые панели в комнатах не особо интересовали Ремуса, то портрет, принятый поначалу за спрятанную за занавесками дверь, был, пожалуй, самой большой загадкой. Проходя мимо, первое время Люпин просто кидал вопросительные взгляды на пыльные портьеры, после смотрел уже в открытую, один раз даже попытался потянуть за шнур, но Сириус, всё это время делающий вид, что ничего не видит, грубо оттолкнул его руку и потребовал идти вперёд. О том, что это картина в полный рост, Ремус узнал случайно: миссис Кроули заботливо смахивала пыль с рамы, когда он уже уходил, и с тех пор это не давало ему покоя. Кто эта женщина в чёрном платье и почему Сириус так старательно её прячет? У Ремуса не было времени рассмотреть все детали, и он даже не понял, сколько ей лет и как она выглядит.
— Моей матери, — сухо отозвался Сириус и насупился. — К сожалению, — последнее он буркнул так тихо и с таким гневом, что Ремус успел дважды пожалеть о своём вопросе. У Блэка были причины скрывать портрет за занавесками, и его ученика это вовсе не касалось.
— Почему вы его не снимите? — спустя долгую минуту молчания Ремус всё-таки решился продолжить. Откровенного рассказа он не ждал и прикусил кончик сточенного карандаша, который, как и блокнот, теперь всегда носил с собой. Люпин понимал, что зашёл слишком далеко, но пути назад не было.
— Вы задаёте много лишних вопросов, — Сириус бросил на него тяжёлый взгляд, и Ремус согласно кивнул: да, много. Он уже был готов сдаться, но Блэк продолжил: — Скажем так, я не могу. Поэтому я попросил прикрепить над ним штору, но миссис Кроули из вредности или верности, хотя скорее глупости, всё время «забывает» её закрывать.
Ремус напряжённо хмурился, ему показалось, что щёки залила алая краска стыда. Не нужно было переходить на личные темы — Сириус смотрел куда-то в пол, явно погружённый в свои мрачные воспоминания.
— Извините, мне не стоило об этом спрашивать.
— Именно, — Блэк даже не взглянул на страницу, будто и так знал, что там написано.
Сириус медленно выпрямился, откинулся на спинку кресла и положил обе руки на подлокотники. Лицо разгладилось, теперь он казался умиротворённым и равнодушным к прошлым печалям и нынешнему невежеству. Казалось, его внутренняя борьба с самим собой окончилась победой того, кому многое хотелось рассказать.
— Она умерла много лет назад — несчастная, недовольная. Я был для неё чужим. Дружил непонятно с кем, занимался музыкой, считался с нищими творцами, отказывался переодеваться к ужину в эти отвратительные костюмы, которые на нас пытался нацепить камердинер… Мой младший брат был гораздо лучшим сыном, и она постоянно напоминала мне об этом. В конце концов мать сказала, что это я во всём виноват. Что Регулус погиб из-за меня.
Сириус замолчал и поджал губы. Его лицо вновь исказилось, глаза потухли и потемнели. Эти воспоминания не приносили ему ничего, кроме боли и горечи, которые отчётливо слышались в его словах. Ремус не осмелился пошевелиться — ужас перед прошлым Блэка сковал его.
