Над головой раздался грохот, погребая под собой, тот маленький простенок в котором я оказался, выключая весь свет и стирая все мысли, это конец…

13/01/17

33

Ли

А5 — ранен, А6 — убит. Почему-то в голову пришла именно эта детская игра, когда с грохотом обрушился потолок. Я никогда не видел настоящих кораблей, слишком далеко я вырос от морей и океанов, о военном флоте можно было узнать только из учебников, как и о любой боевой техники, а игра осталась. Мы с другом любили в неё резаться на переменах, а что ещё оставалось, двум слабым здоровьем мальчикам. Я рос мягко сказать хилым, мать частенько грустила что эксперимент со мной оказался неудачным, я был одним из первых выращенных детей, которых пытались сделать самыми сильными, быстрыми и здоровыми, не вышло. Родительница не могла иметь детей, её муж умер через год после свадьбы от какого-то скорого на расправу недуга, с другими мужчинами не сложилось, и она вступила в проект «Выращенные дети». Там ей подобрали мужа, ребёнок должен расти в полной семье, а чуть погодя выдали меня, практически не похожего на обоих родителей, генномодифицированного младенца.

Была ли она счастлива? Сомневаюсь. Я во всей красе ощутил каково это жить среди совершенно чужих друг другу и мне людей. Родители обо мне заботились, одевали, обували, следили за здоровьем и учебой, но на этом считали свои функции оконченными. Я мечтал вырасту и покинув отчий дом, поеду учится, докажу всем и вся, что я достоин, что могу. Чего я достоин и что смогу я не думал, а точнее и представить и не мог, знал только, что семья у меня не правильная, да и я не очень удачный эксперимент.

По окончании общеобразовательного учреждения, меня хилого и со всех сторон больного оправили в армию. На чём зиждилось это решение Общества я не понимал. Сидя на призывном пункте и разглядывая свои тонкие, длинные пальцы обтянутые не просто темной, черной кожей я думал, как буду сдавать хоть какие-то нормативы, если в школе у меня из-за болезней почти всё время было освобождение от физических занятий, а на тех где я присутствовал, показывал худшие результаты.

Но как оказалось эксперимент только начался. После первой же медкомиссии меня отправили на операционный стол. На мои вопросы какие врачебные манипуляции тогда проводились мне никто не ответил и к сожалению, в последствии информации найти не удалось — мой личный номер и номер проекта отличались, а последний узнать не удалось. Даже исследование собственного тела информации не принесло, они отлично прятали концы в воду. Но после тех манипуляция я будто бы ощутил себя новым человеком, были навсегда забыты любые болезни, а спортивные успехи перли как на дрожжах, правда, надо заметить, я подозревал, что тут дело не только в операциях, но и в тех уколах, что каждый день мне кололи. Названия препаратов канули в лету вместе с номером моего проекта, могу точно сказать только то, что все они были разными по цвету и по месту их применения, дважды одинаковых уколов не было, я и не знал, что у меня на теле было столько мест. О какой-либо военной подготовке речи не шло, мне надо было учится простейшему спринтерскому и марафонскому бегу, как качать пресс и как поднимать гирю, но я не знал, что это только присказка, мне казалось, что во всю уже бушует «сказка»

Но вот в один «прекрасный» день, где-то через полгода после поступления на службу, меня привели в казарму, до этого я не видел живых людей кроме врачей, мне иногда казалось, что я здесь единственный не медик. Тут было тридцать охламонов, горящих желанием приносить пользу Обществу. И среди них был и я.

Армия меня научила многому: драться, стрелять, быть выносливым, расчётливым, ненавидеть…

Когда я вышел из учебки, увидел, как уничтожаю ни в чём неповинных людей, просто за намёк на несогласие. Участвовал в боевых действиях против повстанцев, которые освобождали тез людей, которых мы по приказу Общества запихивали в Лагеря. Чем они были плохи я начал очень быстро понимать — они были или против системы, или, от чего становилось муторно, просто другими. Некоторых увиденных мною товарищей действительно стоило упрятать в эти милые лечебные заведения, из-за гипертрофированной агрессии и жестокости, но именно таких людей принимали на службу и в армию в том числе, лишь бы позволяли физическая подготовка и навыки. Таких как я, экспериментальных, среди ровесников больше не встречал, но может оно и к лучшему, но уже через пять лет начали появляться другие выращенные, они отличались от меня, молодые люди были изначально заточены под службу и медикам не приходилось над ними трудится. А ещё, чем дольше я служил, тем больше во мне крепла ненависть к такому Обществу, которое я увидел, покинув дом.

Хватило меня на десять лет, к этому моменту я дослужился до капитана отряда и без раздумий выполняя приказы посылал на верную смерть подчиненных, откровенно говоря меня не сильно заботила их судьба, я хотел сбежать туда где меня никто не найдёт, где я могу жить, не убивая невинных людей. Это не давало мне спокойно спать и занимало почти все мои размышления, а ещё меня нестерпимо пугало то, что я превращался в бездомную машину для убийств и ничего не мог с собой поделать, если бы я переживал всё, что происходило то я точно бы рехнулся.

Дезертировать получилось неожиданно, моя команда проиграла сражение, вокруг ни оказалось ни одной живой души, и я рванул в леса. Только через неделю, грязный, ободранный, по сей момент перемазанный чужой кровью я вышел к небольшому поселению, мне нужны были медикаменты, пораненная во время сражения нога начала гноится, что бы я не делал, поднялась температура и дальнейшее развитие событий вставало перед моим мысленным взором весьма явственно. Куда я в итоге приковылял я не помнил, кажется рухнул на порог первого дома у которого оказался. Пришел в себя только на следующий день, лежа на чистенькой кровати, жар спал, а нога была заботливо обработана и перебинтована.

Комната была простенькой, даже спартанской, ничего лишнего старый шифоньер с покосившейся дверцей, письменный стол, стул да кровать, на которой я лежал со стареньким, но чистым и накрахмаленным бельём. У меня был вагон времени чтобы оглядеться и передумать кто бы мог быть хозяином данной комнатки. Я предполагал, что угодно но появившаяся через пару часов хозяйка всё равно меня удивила, это была молодая женщина, примерно моего возраста в длинной юбке с кипенно белым передником и такой же косынкой, туго повязывавшей голову. Лицо моей спасительницы было бледным, впалые щёки, потерявшие цвет губы, блёклые глаза, серые от седины волосы, чуть видневшиеся из-под платка, она была похожа на приведение, тень человека, нежели на молодую женщину.

— Вы пришли в себя, это хорошо. Хотите есть? — голос её на удивление звучал сочно и глубоко, создавая сильнейший диссонанс с внешностью.

— Спасибо, — просипел я. Просить её было почему-то боязно.

Женщина подошла ко мне и деловито осмотрела мою рану, разбинтовав ногу. Она посыпала порез каким-то белым порошком, который будто обжег всю ногу, и я заскрипел зубами. Моя спасительница лишь приподняла тонкую бровь.

— вам необходимо поесть, — не дожидаясь ответа она удалилась, а вернувшись пристроив на полу тарелку сначала напоила меня, затем накормила чем-то вроде супа. Я смотрел на неё во все глаза и не мог понять почему ощущение от неё никак не вязалось с той картинкой, что я видел, — кто вы и откуда? — покончив с моей трапезой осведомилась дама.

— меня зовут Ли, — говорить, что я сбежал с поле боя мне совершенно не хотелось. Я не знал, как она отреагирует. Хотя она спасла меня и в доме не толпились солдаты Общества, но она была похожа на ярую приверженку строя.

— что с вами случилось Ли? — поторопила она, — в вашем поселении случилось какое-то несчастье? Или вы пострадали на охоте? Почему вы были в таком виде, и кто на вас напал? — голос её звучал строго, а по глазам я, как не силился не мог понять её отношение к происходящему.

— я не помню, — выдавил из себя.