А осень я начал сравнивать с Лорой, просто потому, что в голове и мыслях её было так же туманно, как и на улицах осеннего (зимнего, весеннего и летнего) Лондона, куда я зачастил в последнее время. Я бы хотел взять её в этот прекрасный город — ей бы понравилось. Точно понравилось бы.

— А я ему говорю: «Милый мой, мне настолько похуй, что ты можешь подтереться этими бумажками в толчке, снять это на камеру и выложить в ютуб», — пьяный голос Кела отдалённо доносился до моих ушей, когда я докуривал очередную сигарету.

Понятия не имею — какая дрянь там внутри, но уж очень приятная, раз так обжигает лёгкие. Доходит до самых мыслей, и вот уже расплывчатый образ Марано растворяется в облаке белого дыма. Я забываю своё имя, свою фамилию, возраст, имя жены и детей (хотя, какие к чёрту дети), у меня их трое, что ли. Но и их имён я не помню. Что это рыжий чудак тут разглагольствует?

Но что-то цепкое, как паучьи лапы, хватается за остатки моего самообладания, и я, не медля ни секунды, пробую это слово на вкус.

— Ма-ра-но, — по слогам выговорил я и ухмыльнулся. Отложил косяк в пепельницу (я с ним ещё не закончил) и вот она, невероятно-красивая, свежая и улыбчивая, появилась передо мной. Я словно со стороны видел, как она осуждала меня, но в то же время смотрела прямо в глаза, как никогда не смотрела Кортни (о! я вспомнил её имя, чудеса). — Эй, приятель.

Дрожащая рука потрясла паренька за плечо, прерывая немыслимый водопад речи, обрушившийся на меня за эти пару часов. Келум недовольно прыснул, запил своё раздражение рюмкой виски с ненавистной мне колой и повернулся ко мне. Зрачки в серо-зелёных глазах друга были расширены так же, как и мои. Хорошо отдохнули, молодцы. Где мы, кстати говоря?

— Чего привязался? Я тут рассказываю своей собаке все ужасы моей работы, чтоб не гавкала, псина эдакая, на меня ночами.

— Как зовут моих детей? — резко спросил я и отчего-то захохотал.

Люди, трущиеся друг о друга на танцполе, стали словно бы покидать свои тела, а потом их души, не оценив всех прелестей ночного клуба «21», возвращались к хозяивам. А им хоть бы что! Танцуют и танцуют, черти.

— У тебя нет детей, идиот, — его голос вдруг обрушился на меня, как лавина тогда в Швейцарии, и я вздрогнул.

— А почему у меня нет детей?

— Потому что твоя жена — переодетый мужик?

— И она меня не любит?

— А меня?

Я пожал плечами. О чём мы, собственно говоря, говорим? Говоря говорим. Мне нравится.

— Тебя любят деньги, — рыжий покачивал ногой в такт какой-то хитовой музыки, а я сидел и недоумевал.

Деньги любят меня больше, чем жена. Есть ли кто-то ещё?

— Мне нравится здесь, — приятель, вроде как, посмотрел по сторонам. — Тёлки, выпивка и косяк. Ну просто сказка. С единорогами и чизбургерами.

Я замер. Руки окаменели, ноги приросли к полу, голова стала нереально тяжёлой. Мне стало плохо, безумно плохо. Тошнота подкатывала к горлу, и я ринулся прочь из клуба. Клубы дыма окутали меня даже на безлюдном дворе, и это облако рассеялось только тогда, когда я хорошенько встряхнул своей дурной головой. Передо мной не было теперь никаких светлячков и прочей мрази — только кирпичная стена здания через дорогу.

Я был пьян. Накурен. Меня тошнило, ноющая боль в груди не заглушилась даже бутылкой дорогого виски. Глаза слезились. Я не мог устоять на своих двоих. Это творилось со мной два раза в месяц, и каждый раз заканчивалось пробуждением в какой-нибудь части города — на уже горячем песке пляжа, только окрашенной лавочке или в том же ночном клубе.

Я попытался втянуть ноздрями свежий ночной воздух, таящий в себе запахи остывшего асфальта, дыма и женских духов — едва уловимый, или это у меня крыша едет.

А потом послышался крик.

Женский, пронзительный крик. Полный страха.

Еле шевеля ногами, я «побежал» на источник звука. Давай, Росс, правой, левой, правой, левой, эх ты, растяпа! Поднялся с асфальта, огляделся и всмотрелся в две тёмные фигуры у стены супермаркета через здание — одна большая, а другая совсем крохотная по сравнению с этим громилой. Ладно, пора выключить похуизм и немного очистить карму. Кем бы ни была эта девушка, она не заслужила быть изнасилованной ночью субботы у стены супермаркета.

Вау, мозг заработал. Алкоголь и наркотики постепенно выходят из организма.

Но что делать?

Так, если я добился успеха моих корпораций головой, а не руками, значит, они мне и сейчас ничем не помогут.

Мужик уже было задрал юбку этой девчонки, как я громко присвистнул.

— Что за хрень? — он тут же обернулся.

Я не медлил.

— Полиция штата Калифрония, — еле воротя языком, я вытащил из кармана пиджака маленькую записную книжку, чем-то смахивающую на удостоверение. — А теперь пошёл нахуй отсюда, пока я не вызвал подкреподление… подрепклени… подкрепление, вот.

Господи боже, спасибо, что я хотя бы додумался облокотиться о стену. Иначе повалился бы дядюшка-полицейский прямо перед его ногами. А тень насильника уже промелькнула где-то в проулке и скрылась за одинаковыми зданиями. Трус.

Голова закружилась, я скатился по стене и осел на пол. Засмеялся, поглядел на девушку. Она вся дрожала, словно бы гвоздями прибитая к стене, не решаясь и шагу сделать. Её лицо оставалось в тени, но я мог видеть пару глаз, испуганно смотревших на меня.

Да, выглядел я отвратительно, но, хэй, я спас тебе жизнь. Награди меня вызовом такси, пожалуйста.

— С-спасибо, — лёгкий шёпот сорвался с её дрожащих губ.

Я посмотрел на чёрное небо. Из-за неоновых вывесок на зданиях звёзд не было видно, может, только знакомый «млечный путь» одиноко мерцал на чёрном полотне. Но вдруг огромные птицы: коршуны, вороны, орлы, стервятники, — абсолютно все полетели вниз — на меня. Они кричали, а я сидел на холодном асфальте и с интересом наблюдал за их чёрными перьями. Они словно бы из коптильни вылетели, завидев в сотнях миль от себя добычу. Исклевали мне душу и улетели, а теперь опять возвращаются. Я отмахнулся от них — клевать им больше нечего. Я пуст.

— С вами всё в порядке? — девушка, чей голос был таким усыпляющим, убакивающим, присела на корточки передо мной. В следующую секунду до моего сонного сознания долетел шокированный шёпот. — Росс?

— Малышка, не сегодня, — я облизал пересохшие губы и закрыл лицо ладонями, дабы свет фар не тревожил меня. — Спокойной ночи, сладких снов.

Её рука потрепала меня за плечо. Я открыл глаза. Окинул сонным взглядом её бледное лицо. Зевнул. Снова закрыл.

И распахнул в удивлении. Однако они, черти, не хотели мне подчиняться. Буквально слипались. И тогда, не открывая предателей-глаз, я промямлил:

— Что ты здесь забыла, — язык не хотел выполнять команды мозга.

Это же была Лора! Давай, Линч, пересиль себя, поднимись на ноги, включи эгоиста и полнейшего мудака, наори на неё и увези с собой в недовольном такси. Вернись, сволочь, хватит спать, нет, не закрывай глаз, слышишь? Сердце бьётся — твоё и её. Тук-тук-тук. Медленно. Спокойно. Его ничего не тревожит. Живёт оно себе и живёт, не зная горя и печали. Ну вот прямо сейчас, в этот самый миг. А пять минут назад оно отстукивало такой ритм, что ни один ди-джей на своих пультах такой не задаст. Но сейчас они спокойны. И ночь окутала их, как облако дыма.

И сон окутал меня, унося прочь образ этой прекрасной девушки. Спокойной ночи, сладких снов.

***

— Просыпайся же! Вставай.

Светлые волосы матери волнами спадали на её нехрупкие плечи, а печаль, навсегда застывшая в карих глазах, пронизывала меня насквозь, как февральский ветер.

«— Я умоляю тебя, не делай глупостей, сынок…»

Я резко распахнул глаза. Сначала было большое чёрное пятно, а потом оно начало принимать форму. Форму человека. Девушки.

Она что-то говорила мне, а я слышал слова моей матери. Что всё это значит? Она не снилась мне три года! И где я нахожусь? Что, вообще, вчера произошло, что у меня так дико болит голова?

— Господи, наконец-то, — вздох облегчения слетел с её пухлых губ, и я прищурился.