Пока росла, я всегда считала Мародеров плохими парнями, ворующими ради самого воровства, чтобы пополнить свои оппортунистические коллекции. Думала, что они совершали преступления без какой-либо причины. Но теперь я знаю, что Самсон стоит за каждым ограблением. У него есть цель, повод, причина для всего, что он совершает. И все это он делает для улучшения жизни своего народа. Чтобы однажды добиться своей цели — строить библиотеки и музеи без какой-либо выгоды. Чтобы донести искусство всем людям, независимо от того, кто они. В то время как я, Мейбелл Монкруа, ворую только для своего удовольствия, накапливая книги за секретной стеной в моей квартире, чтобы никто, кроме меня, а иногда и Годрика, не наслаждался ими. Я эгоистка. Преступница. Именно я — злодейка в этой истории.

Я быстро поворачиваюсь и открываю заднюю дверь. Крики Самсона позади меня становятся громче, и я знаю, что он меня преследует, но я должна сбежать от него. Я мчусь по пустынной аллее, скидывая с ног туфли и подбирая платье, чтобы забраться на забор и перепрыгнуть на другую сторону. Как только пытаюсь забраться наверх, он обхватывает мою лодыжку теплой ладонью.

— Не делай этого, — просит Самсон, крепко сжимая мою ногу. Я двигаюсь, стараясь его оттолкнуть, но он сильнее и все еще удерживает мою ногу. — Я не понимаю, что там произошло, — быстро говорит он, проводя другой рукой по волосам. — Поговори со мной.

Я колеблюсь всего лишь секунду, и он использует этот момент, чтобы стащить меня вниз в свои объятия. Я пытаюсь бороться, бью кулаками по его груди и извиваюсь так сильно, как только могу, чтобы выбраться из его мощной хватки. Он толкает меня к забору, и я инстинктивно обхватываю ногами его талию. Тяжело дыша, я перестаю сопротивляться, и он мягко опускает меня на землю. Я знала, что так и будет в ту секунду, когда упала на него.

— Ты это сказала не всерьез, — бормочет он, наклоняясь к моей шее. Я закрываю глаза и чувствую, что все мое тело обмякло. — Мои люди меня простят. Мародеры сделают все, что я им скажу. В этом прелесть быть королем. И я знаю, что наш мир способен на красоту, которую ты так сильно отрицаешь, — продолжает он, прижимаясь ко мне. Я прикусываю язык, чтобы не застонать. — Я знаю это из-за тебя. Потому что ты по-своему боролась за то, чтобы сохранить красоту и искусство. Если ты все еще не хочешь мне помочь, я пойму. Однако я знаю, как сильно ты любишь те сказки. Не сдавайся. Не отказывайся от меня. От нас. Не сейчас. Реальная жизнь подражает искусству.

Самсон преднамеренно сокращает расстояние между нами, и я нервно сглатываю, когда он сильно прижимается ко мне и наклоняется, чтобы приподнять мое платье до колен. Я наблюдаю за тем, как ладони его покрытых шрамами рук медленно двигаются вверх по моим обнаженным бедрам. Когда я смотрю ему в глаза, то чувствую, что начинаю сдаваться. Он смотрит на меня с такой пылкой страстью... Я не знала, что могу вызвать такую потребность у другого человека. Обхватив меня рукой за талию, он притягивает меня настолько близко, что его лицо теперь в нескольких сантиметрах от моего. Мои веки дрожат, а затем плотно закрываются, как только его губы, обжигая, касаются моих.

— Я хотел это сделать с тех пор, как поймал тебя в том доме, — шепчет он. Я чувствую на себе его дыхание, и оно, смешанное с его жаром, посылает дрожь по моему телу. Я подаюсь вперед и целую его. Поначалу поцелуй мягкий, невинный, но вскоре все это исчезает, как только он проводит руками по моим растрепанным волосам и скользит языком по моим губам. Я лишь незначительно обеспокоена из-за своей красной помады.

Чувствуя себя легкой и одурманенной, тяжелой и сильной одновременно, я притягиваю его за шею, углубляя поцелуй, когда его тело снова прижимается к моему. Я издаю стон в его губы и чувствую его улыбку. Нет слов, чтобы описать, какие чувства он во мне вызывает, кроме того, что я хочу большего, хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Он целует меня с убеждением, с извинениями, с одобрением, поглощенный идеальным дуэтом нежности и грубости.

Я отстраняюсь, мы оба с трудом дышим, и он снова притягивает меня ближе к себе. Я опускаю голову на его грудь, где в эту секунду дико бьется его сердце.

— Я тебе помогу, — уступаю я, обхватив его руками и вдыхая запах табака и ванили. — Пойдем, увидимся с моим отцом.

За тридевять земель, в тридесятом государстве жили-были… — вот начало каждой сказки. Разве что, это уже не начало. Нет никаких «если» или «может быть», поэтому мы закончим свое повествование безоговорочной истиной. В далеком будущем, на восстановленной и исцеленной земле, под ясным небом и с обещанием красоты, утопии и надежды, жили два Мародера, которые спасли искусство для всего человечества…