Где-то между вторым кофе и погружением в «О, дивный новый мир», кто-то садится напротив меня. Я смотрю вверх, ожидая увидеть Таню, решившую скоротать пару минут перерыва, но вместо нее встречаюсь с теми самыми медовыми глазами и алыми губами. Вейда. В каком-то смысле имя ей подходит. Строгая и молчаливая, но царственная.

Я закрываю книгу и кладу ее на стол.

«Ты все же нашла меня, Вейда».

Она улыбается и поднимает руки:

«Тебя несложно заметить, даже когда ты думаешь, что спрятался».

Я обдумываю ее слова, и она замечает перемены в моем поведении.

«Расслабься. Таня сказала, что ты здесь. Приятно официально познакомиться с тобой, Харрисон. И поскольку мы не представились в больнице, возможно, сейчас самое подходящее время».

На мгновение я жалею, что не могу слышать, а это желание не слишком часто посещает меня. Я представляю, как она произносит мое имя мягким бархатным голосом, и могу поклясться, что чувствую, как мурашки бегут по коже. Я игнорирую это ощущение и жестикулирую руками:

«Приятно познакомиться с тобой, Вейда».

Она качает головой.

«Лжец. Ты мечтаешь, чтобы я ушла».

«Может, да, а может, нет».

«Ну, тогда не следовало спасать меня».

Я скрещиваю руки и отклоняюсь. Она не сводит с меня глаз, и я замечаю силу, пылающую в их глубине. Возможно, все мы, кто не имеет возможности слышать, — гордые носители этой силы. Зрение, которое я ценю больше всего в этом мире — все, что у меня есть, и, видимо, я не единственный, кто так считает.

Я наклоняюсь вперед и быстро двигаю пальцами:

«Мне следовало выразиться яснее в больнице, и я приношу извинения за свое поведение. Я не жалею о том, что спас тебя, Вейда. Я рад, что ты выжила».

Она не сводит с меня глаз, пока говорит со мной на единственном языке, который мы знаем:

«Но ты не рад тому, что жив?»

«Это сложно».

Она слегка улыбается перед тем, как продолжить:

«Я всегда считала сложные части своей жизни любимыми. Если бы все было просто, то думаю, я бы умирала со скуки большую часть времени».

«Ты не имеешь понятия, о каком уровне сложности я говорю».

«Ну ладно, расскажи мне, будь любезен».

«Нет».

«Почему?»

Она хмурится, и я ненавижу, что замечаю, как ее веснушки расплескиваются по щекам, и как она надувает губы, когда на них не играет улыбка. Я быстро встряхиваю головой.

«Я даже не знаю тебя».

«Что ж, я тоже тебя не знаю, тем не менее, это не помешало тебе выпрыгнуть перед машиной, спасая мою жизнь».

Я понимаю ее точку зрения, но не хочу, чтобы она знала о моей.

«Просто могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?»

«Ну, мы можем, но я все равно вернусь к этому разговору, когда мы закончим другой».

«Любопытство сгубило кошку», — ухмыляюсь я.

«Верно, но уверена, если бы мне снова грозила смерть, ты бы нашел способ спасти меня. И поэтому я буду пользоваться своими шансами на любопытство».

«Ты не знаешь, когда остановиться, да?»

«Я могу потратить на это весь день».

У меня дергаются губы, и я хрущу костяшками пальцев.

«Я не в настроении излагать тебе сейчас о своем душевном состоянии».

«Может, позже ты передумаешь. Я не виновата, что слегка заинтригована человеком, который так рьяно спас мне жизнь, но, похоже, не ценит свою или не хочет жить сам».

Я снова отклоняюсь назад и замечаю, что пожилая женщина улыбается нам со своего столика. Она, вероятно, находит наше общение чем-то волшебным, чем-то, о чем она сможет рассказать своей семье по возвращении домой: «Сегодня в городе я видела двух молодых людей, изъясняющихся знаками друг с другом, и за этим было просто изумительно наблюдать. Как же чудесно, что они все еще могут вести такие глубокие и содержательные беседы!». Если бы она только знала, о чем мы на самом деле говорили, и что этот разговор не был чем-то особенным.

Я закатываю глаза в молчаливом осуждении, и Вейда, должно быть, замечает смену моего поведения, потому что усаживается немного ровнее и поправляет свой браслет перед тем, как снова на меня напасть:

«Да что не так? Ты словно не хочешь здесь находиться».

«Тебя не проведешь, да?»

Улыбаясь, она пожимает плечами, и я сжимаю руки, прежде чем ответить:

«Я не люблю людей».

«Ты не любишь людей или не любишь, что на тебя пялятся, когда ты пытаешься вести разговор?»

«И то, и другое».

Она улыбается и качает головой. Сейчас она выглядит серьезной, даже немного надменной. Она наклоняется над столом и начинает медленно, очень мягко двигать руками:

«Если серьезно, хочешь, чтобы я ушла — просто скажи мне об этом. Я оставлю тебя в покое, но все, что я пытаюсь сделать, это должным образом отблагодарить тебя за то, что ты подарил мне возможность жить дальше. У меня многое осталось, что нужно сделать в этой жизни, и было бы безумно жаль, если бы я умерла в тот день».

Я смотрю на нее и несколько раз моргаю, только чтобы заметить, что к женщине напротив нас присоединилась другая, которая также находит наш маленький молчаливый разговор намного более интересным, чем все, что они могли бы обсудить. Как бы сильно я ни стремился дать ей понять, как мне докучает неприятный вкус жизни, это первый раз за долгое время, когда я испытываю что-то нормальное. Два человека, общающихся за кофе — то, что в моем мире не случается. Я отталкиваю в сторону зарождающуюся надежду в своей груди и стараюсь не выглядеть впечатленным:

«Может, пойдем в другое место?»

Вейда кивает и медленно поднимается, а я мгновение смотрю на нее, прежде чем, подражая ее действиям, сделать то же самое. Ее радостное волнение и оживление проявляется в мельчайших деталях, например, в том, как она заправляет волосы за ухо, или как смотрит на часы, прежде чем помахать на прощание Тане. Для того, кто не может слышать или говорить, она ужасно громкая.

И затем я замечаю свое отражение в окне. Я по-прежнему слишком бледен для раннего весеннего воздуха и выгляжу так, словно неделями должным образом за собой не ухаживал. Волосы на одной стороне взлохмачены, впервые в жизни у меня отросла небольшая бородка, и на мне свитер и протертые джинсы. Если Вейда громкая и уверенная, то я ее противоположность. Я выхожу за ней из кафе и не свожу с нее глаз. Она так жаждет вкусить жизнь, а все, чего хочется мне — это вспомнить вкус кофе. Я хмурюсь про себя и упиваюсь завистью к окружающим, включая молчаливую женщину, которую, похоже, не беспокоит отсутствие звука. Я скрежещу зубами и ступаю в теплый воздух.

Снаружи она улыбается и глубоко вздыхает, вытянув руки, она похожа на того, кто впервые ощутил солнце.

«Тебе разве не нравится запах весны?»

Подойдя к цветущей вишне, она улыбается шире, если это вообще возможно. Я чувствую, как у меня дергается челюсть, и отрицательно качаю головой, перед тем как обойти Вейду и направиться в парк. Внезапно все это кажется ошибкой. В кафе я был изолирован в своем уголке, но здесь, в мире, мне труднее скрывать то, кем я являюсь, то, что мешает мне когда-либо выходить на улицу. Она заметит, потому что люди вроде нее так и поступают, они все подмечают и откладывают свои мысли на будущее.

Она за несколько секунд догоняет меня, и я замечаю, в каком нетерпении движутся ее руки.

«Нет? Как это нет? Как ты можешь не любить запах весны?»

Мы сворачиваем в небольшой парк, окруженный кованым забором и рядом деревьев, пока еще не до конца покрытых листьями на ветвях. Я замечаю лавочку у забора, присаживаюсь и растираю ногу. Она ужасно болит, но не хочу, чтобы Вейда об этом знала. Она странно смотрит на меня, но рядом не садится. Ее, кажется, устраивает стоять посреди парка, переминаться с ноги на ногу и купаться в солнечном свете. Она все еще не отпускает мой взгляд, ее глаза полны вопросов.