- Это всего лишь неделя, детка, так сказал Джон. То есть твой отец. Он, видишь ли, принял решение, – спокойно говорить не получалось, хоть Дерек и пытался выровнять тон. – Тебе дадут выспаться, отдохнуть. Придется пить таблетки, конечно. Но знаешь, Стайлз, ты сейчас без них совсем плох... Да что я тебе рассказываю!

Стайлз слушал и никак не реагировал. Просто сидел и грыз ноготь – ручки под рукой не было.

В центре у него забрали всю одежду и все вещи из карманов. Выдали какую-то больничную форму типа пижамы, в которой не было острых фрагментов, верёвок или резинок. И Дерек, глядя, как его мальчик садится в этом балахонистом одеянии на аккуратно заправленную койку в своей белой палате, вдруг отчетливо увидел синяки под его глазами, и втянутые щеки, словно Дерек морил его голодом. Ярко светили только родинки и глаза. Болезненные лихорадочные глаза откровенно сумасшедшего человека.

Джон наверно видел все это так же ясно, сверля Дерека недобрым взглядом, не смея при сыне ничего говорить. Он молча вытеснил оборотня из палаты, оставшись проститься со Стайлзом последним. Мальчишке было все равно. Он вяло Дереку кивнул, видя, как тот уходит, и отвернулся к стене, не замечая отца.

После того, как дверь в палату закрыли на электронный ключ, Стилински-старший зачитал Хейлу устную инструкцию.

- Ты не ездишь к моему сыну в клинику все эти семь дней, Дерек, – перечислял он меры пресечения, – ты не звонишь Дитону, он будет информировать тебя сам. Ты не...

- Я понял, Джон, – тихо проговорил волк. – Понял. Я не дикий зверь, чтобы выть на луну под окнами Стайлза, пробравшись на территорию лечебницы.

Джон посмотрел виновато, тем не менее продолжая загораживать дверь в палату своего сына, и Дерек внезапно подумал – когда все стало так плохо? Когда все так изменилось? Когда стали они почти врагами?

И мчась к дому, твердил себе – это всего лишь неделя. Неделя спокойствия и тишины для моего мальчика. Дитон сказал, что никаких воздействий и экспериментов производить над ним не собирается – что ты Дерек, я не садист.

Только глубокий сон, только успокоительные. Кай – не главное. Наша цель – покой.

Дерек себя ненавидел. Потому что с самого первого дня без Стайлза он, нет, не заперся у себя в башне, в тоске и горе. Он почувствовал странное, почти болезненное облегчение, словно с его груди сняли бетонную плиту, и теперь получалось дышать свободно и легко. Портило это впечатление только знание о том, что все это временно. Вскоре он снова будет задыхаться от удушливого отчаяния и, хуже всего, теперь будет знать об этом. О том, что дышать нормально уже никогда не сможет. Никогда.

Я сволочь.

Я не могу вот так радоваться этой нежданной свободе.

Я должен плохо спать, плохо есть и хотеть, хотеть позвонить, приехать, да хотя бы узнать, что происходит там, в скорбных чертогах!

Но Дерек понимал – он не хочет. И пусть внезапно нагрянувшая свобода никак им не использовалась – он не ходил в гости, не таскался по вечеринкам, не приводил домой парней, но сердце обмануть не мог – дышать свободно было хорошо и радостно.

Просто дышать.

Джон не звонил, а Дерек, думая, как же кстати он наложил запрет на все способы связи с сыном, злорадно ликовал – его непонятная даже для самого себя отстраненность от ситуации на этот раз была оправдана жестокими мерами отца Стайлза.

Дитон тоже не беспокоил. И когда все-таки его звонок раздался, Дерек сразу почуял – беда.

- Все плохо.

Врач был краток и сразу перешел к делу.

Медикаментозная терапия Стайлзу не помогла. Стайлз угасал физически, ему необходимо было чередовать состояния бодрствования и сна, а он постоянно находился в одном и том же – состоянии апатичной дремоты, когда граница с явью смазана, но это все же не является сном.

Ты знаешь, Дерек что случается с человеком, который не может спать?

- У него весьма плоха биохимия, и я боюсь, что... В общем, тебе нужно приехать.

Дерека странно не испугало заявление о плохих анализах. В конце концов, состав человеческой крови легко изменить всего-то одним укусом. Впрыснуть живой коричнево-красной жижи, насыщенной железом, в угасающего мальчика, исправив биохимические показатели, но вряд ли выправив другой изъян.

То, что по мнению Дитона происходило сейчас, Дерек не мог вылечить: ни одному оборотню не были подвластны сбои духовных сфер.

К Стайлзу возвращались воспоминания – все.

Стайлз кричал, засыпая, и его от ужаса тут же выкидывало в реальность.

Он говорил что-то о матери, о собаке и улыбался больной улыбкой, гладя несуществующего пса, сидящего у ноги.

- Ты нужен, Дерек, – повторил Дитон, пояснив, – любым способом, повторяю – любым, ты должен вытащить из его головы Кая. Иначе мальчик умрёт.

Он так и сказал – умрёт. Стайлз умрёт.

От недосыпания, от истощения, от начавшихся галлюцинаций.

И Дерек поехал. Он уже понял, какой ритуал потребуется от него. Что будет он проводиться в клинике. И все посвященные будут знать – каков он на самом деле.

Было... стыдно.

Но разве был у Дерека выбор? Он был согласен на всё.

Его переодели в такой же халат бледно-голубого цвета, под которым ничего не было. Не самая сексуальная в мире одежда, но Дерек даже в ней смотрелся брутально и устрашающе желанно. Он понимал это и странно смущался.

Джон, вероятно, чувствовал себя из-за этого адски неловко – он наотрез отказался разговаривать с Хейлом, и напутствовал его один Дитон, их бессменный посредник.

- Не старайся разговорить его, – наставлял Дерека он, – Стайлз сегодня совсем не реагирует на внешние вербальные раздражители. Просто... действуй. Он выглядит плохо, я знаю, но не дай жалости погубить твои начинания. Не жалей его, Дерек.

Начинания, ха.

Отбросив стыд и смущение, Хейл посмотрел прямо на врача:

- Я понял, Дитон. Я захожу, и начинаю действовать, начинаю заниматься с пациентом анальным сексом до тех пор, пока он не...

- Со Стайлзом, – поправил его Дитон бесстрастно. – Ты занимаешься сексом со Стайлзом, Дерек.

Но Дерек не мог произнести имени своего парня. Он кажется, уже понимал, что ему придется жестоко его изнасиловать, добиваясь хоть какого-то отклика.

В кармане халата лежала смазка, много смазки и презервативы. Дерек не стал объяснять врачу, что они уже давно обходятся без них. Если так надо, он нацепит резинку, минутное дело.

В палате было бело, свежо и тихо. Стайлз сидел на кровати и пальцем чертил на покрывале узор. Головы не поднял, когда Дерек к нему зашел. Только вздрогнул от шороха закрываемой двери.

- Стайлз. Детка. Малыш...

Дерек произносил ласковые слова и медленно подходил к кровати. Он, тихо и осторожно присаживаясь, пытался донести до молчаливого мальчишки то, что будет сейчас происходить между ними и что это острая необходимость. Это терапия. Впрочем, как и всегда. И в этот раз будет она немного болезненной.

- Но я постараюсь не слишком рвать тебя, детка, – обещал оборотень. – Я аккуратно, я... повернись.

Как и сказал Дитон – Стайлз не реагировал. Все слова, которые так тщательно подбирал Дерек, они растворялись в прохладном воздухе стерильной палаты и вряд ли помогали.

Не помогло и тихое предупреждающее рычание прямо над ухом, которое Дерек позволил себе, ожидая хотя бы поворота головы. Стайлз был спокоен, как спокойны обычно хозяева бойцовских пород собак, даже в их агрессивные моменты.

“Да он только на вид страшный, что вы!” – говорят с улыбкой владельцы какого-нибудь скребущего по асфальту когтями, ревущего бульки, не понимая, как можно бояться этого милого пса.

Стайлз на начавшуюся трансформацию своего волка едва ли повел ухом. Это же мой волк. Ну, рычит. Зато никогда не укусит.

Он повернулся только когда Дерек до него дотронулся.

Хейл надавил ладонью Стайлзу на плечо, заставляя лечь щекой на подушку, и Стайлз неожиданно послушался его. Он даже улыбнулся. Узнал. И понял, что от него хотят. Худой рукой, с проступающими на ней голубыми венками, стянул к коленям свои мягкие штаны, обнажив ягодицы, и Дерек нахмурился, вот теперь понимая, что Дитон не шутил – Стайлз исхудал так, что его круглая попа выглядела маленькой сливкой с двумя сжатыми половинками. И можно было проклинать себя сколько угодно – Дерек и проклинал – но у него даже на эту маленькую, аккуратную попку встало.