- Ты ходишь налево, Дерек. Ты слишком легко поделился мной с какой-то шлюхой, и я уверен – сам развлекаешься с кем-то на стороне. А я тебя любил... то есть, люблю... А ты...
Кай драматично закатывал глаза и продолжал, не впечатленный реакцией Дерека (её попросту не было) уже не так вдохновенно:
- Чудовище. Урод. Обманщик. Ты даже не отдался мне, как следует! Смеялся, сбил настрой! А я хочу...
- Ну что? Что ты еще хочешь? – старательно пряча закономерное раздражение, спрашивал Дерек, действительно желая и боясь узнать – какие еще требования предъявит его заново влюбленный в него второй любовник.
- Хочу доказательств.
- Снова?
- Еще, – поправлял его Кай и объяснял, – мне нужно знать, что ты – мой, понимаешь? Что принадлежишь мне, и больше никому.
Новая переиначенная вариация закона о принадлежании радовала Кая необычайно. Ему казалось, будто он изобрел нечто новое, поменяв их теперь местами.
- И... как же нам это сделать? – удивленно вопрошал Дерек и все-таки срывался в опасную иронию, – разрезать запястья и смешать кровь? Нет? А может, набить на ребрах сопливые клятвы? Или...
Дерека несло, он понимал это и замолкал, видя, как обижается Кай. Как... прислушивается к некоторым его бредовым идеям, так неосмотрительно высказанным вслух. Хейл проклинал свою несдержанность, напоминая себе, что надо бы поостеречься, укоротить свой язык и не потакать мальчишке, мечтающем о драматическом кровавом действии без антрактов. Но... Всё думал, мечтал даже, о том, что может случится у Кая просветление, он мягко и понимающе рассмеется на очередную ироничную шутку своего волка, ткнёт его в бок и скажет, что пошутил сам.
Мечты эти, в которых Кай плавно перетекал в Стайлза и обратно, были смешными и жалкими, потому что по законам психиатрии уже ничто в мире не могло бы соединить этих двух мальчишек в одного, идеального.
Кай часто был теперь сам не свой – даже лежа под Дереком, с его членом глубоко у себя в заднице, он все никак не мог заткнуться. Болтал, как заведенный, какую-то чушь. Что это важно, быть только друг для друга. И больше никогда не повторять прошлых ошибок. Дать каждому доказательство преданности...
Преданность. Снова она. Которую на этот раз доказывать не хотелось.
Дерек усмехался: здесь работал закон сопротивления материалов. Материал Кай давил, а материал Дерек сопротивлялся. И чем больше было давление, тем раздраженнее и тверже становился Хейл.
- Ты можешь заткнуться, твою мать? – шипел он, теряя терпение и эрекцию. – Кай?
- ... то, что я не смог тебя трахнуть, ничего не значит, просто я был не готов. Я могу снова...
- Не можешь, – железно обрывал его волк без улыбки – хватит, наигрались.
- Тогда я мог бы сделать это по-другому! Ты должен объяснить мне, как ставится метка: ты же собака!
- Что? Что ты сказал? – возмущался Дерек. – Какая, к черту, метка?
Вот это было уже слишком, все эти намеки на пережитки прошлого; намеки на его происхождение; на то, что он всего лишь дикий пёс...
И объяснять Каю, как это обидно слышать, было бесполезно.
- Заткнись, детка, – еле удерживаясь от злого укуса, шептал ему Дерек на ухо, все еще стараясь дотрахать до конца.
Но Кай злился и становился неподатлив, сжимаясь. Дерек тогда ебал его с усилием, грубо, пытаясь поскорее закончить их разговор. Но кто бы зашил рот мальчишке?
- Ты ляжешь на живот, например, а я подрочу тебе на татуировку? – неуверенно предполагал он, но видя как Дерек качает головой в немом отрицании столь гадкого акта доказательства, предлагал тут же новую версию: – Тогда другое. Я подрочу тебе на лицо... Нет? Тогда на задницу, прямо на дырк...
- Заткнешься ты когда-нибудь или нет? – рявкал тут на него Дерек, прежде всего ужасаясь монотонности и невзыскательности версий Кая, которые все – все – сводились к сексу, будто бы они, двое впечатанных друг в друга судьбой людей, не могли больше никак отблагодарить друг друга. Не могли доказать с помощью чего-либо иного свою любовь. Впрочем, Хейл прекрасно знал фиксацию Кая именно на сексуальной составляющей их жизни. Глупо бы было требовать от мальчишки порций лживой романтики, все равно стекающей через минуту к ним в трусы густой и горячей похотью.
И продолжая слушать о каких-то уже совершенно унизительных способах что-то там доказать своему ненормальному, Дерек дотрахивал его до обморока, возвращая к жизни Стайлза.
- Ты быстро сегодня, – говорил Стайлз, поглядывая на часы, а Дерек вздыхал, отмечая, что цикл, когда они непринужденно болтали об их троице, завершился: Стайлз отсек своим холодным равнодушием себя от всякого знания о Кае, перестав воспринимать это легко и непринужденно. И Дерек вряд ли упрекнул его за это.
Знать о новых капризах несносного двойника Стайлзу было ни к чему. Он верно бы провел параллели, он констатировал бы нехватку именно этих – грязных и глубоко желаемых каждым мужчиной – ингредиентов в постели у себя. Они каким-то странным образом, замешанном на травме от давней аварии, отошли Каю, оставив Стайлза даже после многочисленных совокуплений с его страстным волком невинным, чистым и незапятнанным. Тем, кого боготворишь, но вряд ли отчаянно хочешь.
Но как бы Дереку ни хотелось перестать участвовать в новом сценарии всё с той же пометкой “порно”, хотя Кай изо всех сил придавал своему помешательству звучание роковой драмы; как бы старательно не делал он из этого банальный семейный сериал, забыв, что психиатром рекомендовано совсем другое, ровно к последнему акту все они снова становились трагическими персонажами.
Вот и в этот раз он и опомниться не успел, как уже было поздно.
Поздно спасать гардероб...
В одни прекрасные выходные Дерек в своей спальне застал презабавную картину: Кай лежал на груде его одежды, неряшливым, живописным комом вытащенной из обширного гардероба. Там было почти все – брюки, рубашки, пиджаки, галстуки, майки, носки, трусы, платки, ремни...
Сам же вандал был облачен в хейловскую любимую, темно-синюю сорочку от Прада, купленную Дереком в момент его влюбленности в бренды, когда заказывая блестящие трусы, он тоже не удержался – порадовал и себя дорогой шмоткой.
Цвет ткани – цвет грозового ночного неба – шел волку необычайно, и Дерек, черт возьми, любил её. Теперь рубашка подчеркивала темные глаза Кая, и даже удивительно –
необычайно шла и ему. Если бы конечно не играла главную роль в гадком спектакле, который мальчишка устроил напоказ для своего парня.
- Ты что делаешь? – немного заторможенно спросил его Дерек, хотя картинка была предельно ясна: Кай, лениво развалясь на кровати; купаясь, так сказать, в имуществе своего любовника, медленно и с чувством дрочил себе, привольно раскинув ноги.
Поза не скрывала ничего – ни вылизанной бритвой промежности (Стайлзу опять досталось) ни гаденькой ухмылочки сытого самца, который нашел наконец способ пометить пусть не самого оборотня, то хотя бы его вещи. Уж Дерек догадался, каким весьма мучительным способом для его чувствительного нюха будет проводиться процедура клеймения.
- Они так сладко пахнут тобой, милый. Теперь будут пахнуть и мной, – пропел змеёныш, угадав самое уязвимое собачье место в железной броне неподатливого Хейла, и задвигал рукой чаще.
Задышал, напряг ляжки, совсем не думая о том, что кончив, он провалится в свою несуществующую реальность, а Стайлз, очнувшись среди испорченного гардероба своего парня, будет тихо недоумевать.
- Так, – произнес Дерек жестко, решив немедленно прервать акцию, и легко запрыгнул на кровать.
Встал в полный рост – в одежде, даже в ботинках, наплевав, что марает покрывало; поставил обе ноги по бокам от мальчишки и с секунду понаблюдал за ним.
Кай немного сжался, но останавливаться не думал. Так, прикрыл яички защитным жестом, продолжив дрочить.
- Какого хуя здесь происходит, милый? – так же сладко пропел Хейл, уже не сдерживая грязные слова, которые прочно поселились в его лексиконе при общении с Каем.
