- Я не позволю, – прорычал Дерек, – нет.

- Поэтому я не прошу, – спокойно сказал Дитон. – Ни его, ни тебя, Дерек. Это очень деликатный момент. При определённом давлении с моей стороны Стайлз позволил бы поставить диагноз таким образом, исключив другие психические отклонения, но я не хочу мучить бедного мальчика. Мучить стыдом и неловкостью, которая потом неизбежно проявится в ваших с ним отношениях. Ему всего лишь шестнадцать. Он вряд ли знает, что значит быть циничным по отношению к собственному телу.

- Тогда как вы можете с уверенностью так точно диагностировать его... провалы? – снова спросил Дерек, докапываясь до сути, еще надеясь, что тесты наврали и психиатр ошибся.

- Я просто знаю его, – произнес Дитон, – и говорил тебе раньше, что проверял множество других вариантов. Мы примеряли к его провалам разные виды амнезий, исключили диссоциативную фугу*... Можно, конечно, уговорить Стайлза на повторное тестирование и обследование в другой клинике. Это обычная практика. Но с анонимностью могут возникнуть проблемы. Впрочем, деньги решают всё...

- Дело не в деньгах, – жестко перебил Дитона Дерек. – Никаких больше освидетельствований. Я не хочу снова вынуждать Стайлза чувствовать себя больным, ненормальным, не таким, как все.

- Тогда не делай ничего, чтобы показать ему это, – так же жестко произнес Дитон. – Выдержи период осознания диагноза. Вытерпи его. Проконтролируй только, чтобы Стайзл рассказал всё отцу. Он, как опекун, должен знать. Джон очень правильно видит проблему, он поможет. Подскажет, как быть. Подскажет, как принять верное решение, если ты не знаешь, что будет для вас лучше.

Дерек не очень понял, что имел в виду Дитон. Но когда тем же вечером, собравшись с духом, хотел начать беседу со Стайлзом насчет отца, Джон неожиданно позвонил ему сам.

Сказал, что беседовал с сыном днём раньше, и всё теперь знает.

- Тогда вы должны ненавидеть меня, – устало объявил ему Дерек, намекая на свою роковую роль во всем этом.

Джон усмехнулся.

- Ты много на себя берешь, Дерек, – сказал он ему, – даже учитывая обстоятельства.

И тут Дерек понял – разговор будет о другом. Не о том, как большой и страшный оборотень совратил неопытного мальчишку в первый же вечер и заставил тем самым превратиться из милого юноши в чудовище, жаждущее исключительно чувственных утех. В конце концов, мир полон хищников и пострашнее красавчика Дерека Хейла; не он, так другой бы волк, встретившийся Стайлзу на пути, обнажил бы в нем его двойное, неприглядное дно.

- Мне очень страшно, Дерек, – сказал Джон просто, – я все-таки отец. И именно я тот, кто не смог вывести джип из заноса, кто сбил ту собаку и по чьей вине мать Стайлза погибла, ранив своим уходом моего мальчика так сильно, что – вот. У меня своя страшная ноша. Но я понимаю, что тебе во много раз страшней. А ты еще хотел оградить меня от волнений, скрывая, что у вас не ладится после визита к Дитону...

- Простите, Джон, – не зная, как реагировать на внезапную откровенность шерифа, пробормотал Дерек.

- Знаю, что прошу многого, – продолжал Стилински-старший, – но ты не должен отпускать его! Я мог бороться с его срывами, с ночными кошмарами, от которых он кричал в детстве, но это... Дитон сказал, что ты – причина. И одновременно – сдерживающий фактор. Что вы теперь связаны. Но Стайлз не хочет быть обузой. Никогда не хотел.

Тут оборотень хотел возразить. Приготовившись вывалить на папу Джона все умозаключения Дитона о самостоятельном принятии решений, о естественном взрослении, которое Стайлзу надо бы в себе взращивать и воспитывать.

- Он должен сам принять решение остаться, – начал он, но его перебили.

- Ты не понимаешь, мальчик, – грустно сказал Джон. Обращение не прозвучало снисходительно. Ласково, может. – Ты думаешь, Стайлз еще не решил, чего хочет? Думаешь, он хочет уйти? Нет. Не хочет. Он любит тебя, я видел. Он мечтает остаться, только не знает – как. Я не очень-то разбираюсь в человеческих отношениях, тем более в таких... э-э...

Джон смущенно прокашлялся, не решаясь назвать связь своего сына гомосексуальной и в чем-то неестественной, и все же продолжил:

- Но мне показалось, что ты, Дерек, как бы сказать, в вашей паре ведущий. Ты можешь, конечно, предоставить Стайлзу решать самому или же можешь просто озвучить собственное решение, аргументировав это силой. Обыкновенной, физической.

- Вы понимаете, что вообще говорите? – опешил Дерек, соображая, к чему Джон ведет.

Контекст прямо намекал на изнасилование. Только лишь так Дерек мог показать Стайлзу свой выбор. Пресечь всяческие ненужные между ними разговоры, которых в последнее время было слишком много, и взять силой нежное мальчишеское тело, наплевав, кто пробуждается при этом там, внутри. Показав актом насилия своё равнодушие к недугу. И заодно к мнению самого Стайлза.

- Ты не так меня понял, – успокоил его Стилински. – Никакого насилия. Просто небольшой толчок к правильному решению моего сына, который, как мне кажется, уже все обдумал и ждет только твоего шага.

- Если я сделаю этот шаг, – ухмыльнулся Дерек, говоря теперь свободно и незавуалированно, даже радуясь тому факту, что Джон в курсе проблемы, – то Стайлз на пару часов провалится в бездну. Мне не с кем будет обсуждать дальнейшее будущее, потому как тот, второй мальчик, он, знаете, по-настоящему увлечен только одним делом...

Тут Дерек заткнулся, скомкав последнюю фразу. Он вдруг осознал, что разговаривает с Джоном Стилински, с отцом своего парня. И обсуждать с ним интимные подробности было как-то бредово.

- Простите, Джон, – исправился он тут же, – но как бы я не хотел показать Стайлзу своего желания быть вместе – это приведет к тому, чего он больше всего на свете не хочет – к потере своего “Я”, пусть и на несколько часов. А он ясно дал мне понять, что больше такого не допустит.

Дерек не знал, как еще иносказательно объяснить невозможность их совместного со Стайлзом существования без секса. Он мог бы, он хотел пообещать мальчишке, что они будут вместе. Он сердцем чуял – так правильно. Но этим самым решением Дерек преступал новый, выдуманный своим парнем закон на табу прикосновений, понимая – условия несовместимы. Пройдет неделя, две, месяц, и он не сможет сдерживаться. Возьмет своё.

Джон молчал. Молчал неприятно. И Дерек потом понял, почему. Когда Стилински сказал ему, повторив давние слова Дитона:

- Ты взрослый человек, Дерек. Я очень был рад, что сын нашел опытного партнера. Состоявшегося в жизни. Который понимает, насколько тяжелую долю выбрал бы себе, решившись на союз с таким особенным мальчиком, как мой сын. Поэтому, если ты скажешь, что не готов принимать тот ущерб, который нанесет твоей жизни связь с душевнобольным человеком, а она нанесет, мы оба это знаем, я не буду осуждать тебя.

Дерек замер с трубкой у уха.

Да что за чушь! Что он несет? Он разве дал повод думать, что не готов?

И только проговорив все это мысленно, понял – ведь он действительно не готов. К такому вообще невозможно быть готовым. И ему страшно. Он, как бы странно это ни звучало, окруженный поддержкой двух взрослых понимающих людей, сейчас оказался совершенно один.

- Что же мне делать, Джон? – потерянно спросил он в тишину эфира.

- Реши всё сам, Дерек, – попросил, не потребовал Стилински. – И чем быстрее, тем лучше.

Решать не пришлось. Точнее, решение пришло к Дереку само – вплыло в сознание, перемешав мотивации и просто случившись.

Он непривычно рано вернулся домой из офиса, именно в эти дни перестав брать дополнительные нагрузки в виде сложных, запутанных договоров, за которые другие брались неохотно.

Тихо зашел в холл, разулся и мягкими шагами направился в гостиную. Стайлз мог быть на учебе. Но Дерек уловил еле слышные звуки какой-то возни из ванной комнаты. Эти звуки были ясны и понятны. Они четко говорили Дереку о том, что там происходит. Может, его чуткий слух был виноват, а может – настороженное состояние всех последних дней их бескровной войны, в которой медленно умирали двое.