Утром, пока Стайлз умывался, Дерек успел позвонить в офис и впервые сказать, что задержится. Он вполне мог выбрать для разговора со своим парнем выходной, но ждать дольше не мог. Поэтому прислонился к двери ванной комнаты, привычно слыша всхлипы и непривычно нарушил их извечный утренний ритуал бесцеремонным стуком. Всхлипы оборвались, и в напряженной этой тишине Дерек не стал требовать или умолять впустить его внутрь для запоздалых объяснений. Решив, что меры надо принимать жесткие и не дать Стайлзу окончательно прийти в себя, он стал действовать быстро. И, может, грубо и чрезмерно брутально – слишком по-мужски – пошел напролом: легонько двинул плечом дверь и аккуратно вышиб её к чертовой матери.

Стайлз стоял у раковины, вцепившись руками в белый блестящий ободок. Дышал тяжело и неровно: зеркало напротив его лица запотело. Льющаяся вода добавляла пара и влажности так, что дышать было нечем. Пахло зубной пастой и слезами. Пахло обычным утренним Стайлзом, и Дерек даже не предполагал, что усиленная концентрация этого запаха в самом его эпицентре так взволнует его – до дрожи, до эрекции. В этом было что-то не очень нормальное, извращенное просто, да только судить себя было поздно – когда окончательно растворяешься в человеке, приняв даже его возможно неизлечимую болезнь, то сходишь с ума совершенно от всего, ему присущего.

Дерек шагнул к своему парню, развернул молча к себе и взял его лицо в ладони, приподнимая. Стер пальцами соленую влагу с щек и даже не стал пытаться хоть как-то подготовить к своему откровению. Сказал прямо:

- Я всё знаю, детка.

Стайлз выглядел... жалко. Не так, как выглядят самоуверенные кокетливые мальчишки, изменяющие своим парням и пойманные с поличным.

Хотя хотелось Дереку почему-то именно этого – простой банальной измены, последующих за разоблачением криков, ревности, примирения...

Она, измена эта, уже не казалась чем-то непоправимым. Так, обычные разборки темпераментной парочки...

- Знаешь? Что знаешь? Как? – потерянно тем временем пробормотал Стайлз, замерев в руках своего волка.

Дерек немного смутился. Он бы смело ответил на первую часть заданного Стайлзом вопроса, но на вторую – вряд ли. Признаваться в шпионских играх, которые он вел на протяжении недели было абсолютным позором. Дерек всегда считал проявления ревности признаком незрелости и недостойного собственничества. Да и плохо было начинать разговор с признания своей слабости. Не хотелось. Ужасно. Но Дитон дал четкие указания – ничего не скрывать. Поэтому Дерек не стал: ни скрывать, ни тушеваться, произнося детали своего неожиданного открытия, начиная с наблюдения за гаджетом любовника и заканчивая неожиданной беседой с врачом в том страшном кабинете частной психушки.

Предположительный диагноз он произносить не стал, следуя договоренностям и втайне надеясь, что тесты Дитона дадут отрицательный результат. “Провалы в памяти на фоне посттравматического синдрома” тоже звучали вполне себе страшно.

Стайлз слушал, косился на свой телефон, который некстати лежал рядом на ободке раковины. Опускал голову все ниже и ниже, убегая от взгляда своего парня. Вздрагивал, когда слышал знакомое имя врача и медицинские термины, что произносили губы Дерека. Непонятные и однако красивые словосочетания, почти поэтически вплетенные в правдивый его рассказ, обозначавшие только одно – он болен, болен, болен.

Его реакция была неожиданно спокойной. Маленький тоненький мужчина в руках Дерека поднял голову, честно посмотрев в глаза и мрачно изрек:

- Теперь снова лечиться заставишь?

Дерека полоснуло. Недоумением и неприкрытой болью, что прозвучала в голосе мальчишки. Он вовсе не боялся быть брошенным, а ведь вопрос “Теперь бросишь меня?” звучал бы более логично. Более логичен был бы в этой ситуации и просто нечленораздельный ор по поводу несоблюдения границ личного пространства, которое должно быть даже у людей, практически живущих вместе. Но Стайлз не заорал, отстаивая свою территорию. У Дерека тут же создалось ощущение, что он знал, чувствовал, верил в те слова любви, что сказал ему Дерек однажды. Был свято убежден в преданности своего волка. Боялся только, что кончится нормальная жизнь. Начнется прикладная психиатрия, в которой даже простые беседы с Дитоном станут ненавистной терапией.

Дерек не стал спрашивать, почему Стайлз сразу не сказал о проблеме. Не стал убеждать, что не будет требовать лечиться. Слова были не особо нужны. Он просто прижал бритую голову своего мальчишки к груди, дав ему секундное отдохновение от всего этого – от утренних и уже понятных Дереку слез, от прозвучавшей только что тяжкой правды. И завершил краткую передышку жестоким вердиктом:

- Заставлять тебя я не собираюсь. Но если мы хотим сохранить то, что есть между нами, то ты возобновишь сеансы бесед со своим врачом.

Стайлз вскинул голову непослушно и будто собираясь возразить, но Дерек не дал ему.

Любого человека, говорил ему накануне Дитон, растерянность может привести к панике. Даже здорового психически. А вот если держаться на контрасте с ним спокойным и выдержанным, быть собранным, да еще и предоставить готовый план действий, то это ожидаемо успокоит личность даже истерического склада. Стайлз вряд ли будет реагировать бурно, он не истероид, но и его может увлечь стройная схема скоординированных между вами действий.

Когда в жизни бардак, её надо привести к системе. И тогда есть вероятность прийти в будущем к нормальной жизни. Упорядоченной только вами оговоренными ритуалами в простом быту.

Дитон говорил очень обоснованно. Очень профессионально. И не употребляя вроде бы никаких специальных терминов, он вселял обычными словами так необходимую Дереку сейчас уверенность в правильности совершаемых им поступков.

- Еще я хотел бы познакомиться с твоим отцом, – сказал Дерек, не дав Стайлзу опомниться. Понимая, что обрушивает на своего парня слишком много просьб и откровений. Но это было нужно. – Ты, кстати, говорил ему о нас?

- Н-нет пока, – как-то совсем тихо пробормотал Стайлз, и Дерек сообразил, что кажется, один он не думал о знакомстве с родителями, откладывая и откладывая это на потом, как нечто неважное.

- Так я могу с ним познакомиться? – спросил он Стайлза, чувствуя, как кивает он спрятанной на его груди головой.

Еще один кивок он получил на свой вопрос о визите к Дитону. Радовался, и не понимал, отчего все так легко выходит и совсем не напоминает эпизоды из просмотренных ранее фильмов, да и просто представлений о поведении психически нестабильных людей, которые при откровенном разговоре начинают обычно орать, падать, биться об углы мебели, разбивая себе голову в кровь и подтверждая тем самым свой диагноз.

Стайлз покорно соглашался. Дерек встряхнул его, вынуждая поднять голову и посмотреть на себя отрешенным взглядом человека, который только что понял, что тайна его раскрыта. И смотря в глаза своему волку, Стайлз немного пришел в себя.

- Я все сделаю, о чем ты попросишь, Дерек. Съездить к Дитону? Ладно. Познакомить с отцом? Хорошо!

И в покладистости этой ясно ощущался какой-то подвох, некое невысказанное условие, о котором Стайлз не говорил, будто страшился того, что Дерек его выполнит.

Дерек ждал. И услышал:

- Только если ты скажешь мне, что происходило между нами в те моменты, когда я не помнил себя.

- Я не буду...

- Ты будешь. Будешь говорить со мной об этом, – голос Стайлза странно звенел, и где-то там, в глубине его гортани уже звучали те самые, психопатические истероидные нотки, которых так ждал Дерек. – Ты, не поставив меня в известность, поехал к моему врачу, который, не поставив меня в известность тоже, выложил тебе на блюдечке все врачебные тайны, которые выкладывать был не должен. Ведь это он настоял на твоём знакомстве с моим отцом, чтобы уверить его, будто ты трахаешь меня не просто так, а с терапевтическими целями! И это подтверждает, что вы предательски сговорились у меня за спиной. И теперь ты требуешь от меня возвращения к тому, что было моей жизнью на протяжении пяти лет? К постоянному медицинскому надзору?!!!