Стайлз посмотрел на него как-то странно и вдруг протянул руку, осторожно касаясь щеки, словно сквозь прутья железной клетки пытаясь приласкать оскаленную морду волка.

Дерек отдернулся. Он ждал ответа. Знал, что нельзя так давить, что рано, что вообще – этого делать нельзя никогда, и рецидивы, они такие, приходят, когда их совсем не ждешь...

И Стайлз, интуитивно верно решив промолчать, так ничего ему тогда и не ответил. Любые слова – правда и спасительная неправда – прозвучали бы неестественно, когда они, снова оказавшись вместе запертые уже не в поднебесном замке, а в уединении диких лесов, вернулись к тому, с чего начали. Присутствовала и неловкость, и боязнь сказать что-то не так, не то, не к месту. И главное, секс. Дерек не знал, как подступиться к телу своего парня, изученного вдоль и поперек, которого теперь будто едва знал. И даже прикасаться грязно не особо хотелось. Хотелось тихо сидеть на террасе, медленно пить рубиновое вино и говорить.

Они говорили.

Дерек, сам не зная как отказавшись от всех тем, которые казались опасными – а их было много, много – выбрал единственно верную. Рассказывал молчаливому, но внимательному Стайлзу о машинах. О том, как разнятся между собой, например, лаковые покрытия красного цвета. И если красный испанский на солнце всегда отливал чем-то оранжевым, то красный калифорнийский давал даже в закатных лучах чистый алый цвет.

И как он навсегда влюбился в оппозитный двигатель, звучащий для чувствительных ушей волка истинной музыкой, когда ему пригнали откуда-то “японца”.

И что коробка-автомат сущее зло, и никогда не выстоит против механики...

Рассказывать было легко, даже если Стайлз бесед не поддерживал. До времени, конечно. Наслушавшись своего парня, он, наконец, произнес:

- Послушай, Дер, а какого ты вообще... В общем, почему ты стал финансистом, если, насколько я вижу, родился прирожденным автомехаником?

Дерек глупо воззрился на задавшего вопрос Стайлза и вдруг рассмеялся. Вдруг понял, что не зря говорил и говорил с энтузиазмом. Не зря перестал обсуждать наболевшее, опасное. И так случайно, не без помощи проницательного своего мальчика, который только казался погруженным в привычную апатию, понял про себя самого простую истину: быть этим самым финансистом престижно и прибыльно, но стать самим собой – бесценно.

- Ты знаешь, я подумаю над твоими словами, детка, – сказал он улыбающемуся Стайлзу, – тем более, что репутация моя, как руководителя, и так уже сильно подмочена. Поэтому...

...”поэтому, когда мы вернемся, я очень серьезно подумаю об открытии своего личного бизнеса”, – хотелось сказать Дереку и он чуть этого не сказал.

Потому что упоминание о возвращении было слишком опасно. Хотя именно с того самого момента он стал ждать его, как ненормальный. С твердым намерением выполнить поставленные условия каждого в их команде; соблюсти правила, не отступив ни на шаг, угодив абсолютно всем. Отсчитывая дни, недели, месяцы, проведенные в глуши. Перестав четко отслеживать чередование появлений своих мальчишек, пустив все на самотек. И махнув на всё рукой, получить подобие регулярности, которое было необходимо для периодических звонков Джону в далекую Калифорнию. Звонков, подтверждающих, что его сын жив.

Кая было больше, Стайлза меньше. Если, конечно, так можно было обозначить нынешнюю схему. И Дерек не жаловался. Запрещал себе замечать, как время пребывания Стайлза в его объятиях все больше сокращается, тает, сводится не к дням – к часам, к минутам...

Секс уже не имел значения.

Тогда, после долгожданного появления Стайлза, после всех их односторонних бесед, инициированных Дереком, после ленивого ничегонеделания, когда заново привыкали они друг к другу, случился у них уже и нежданный волком романтический вечер. Такой обычный, классический. Вино, тихая музыка, касание рук...

Дереку было классно. Дереку было, как в первый раз. Стайлзу, наверно, тоже. Они целовались осторожно и нежно, долго сидя у бассейна, до самых первых звезд. Потом кое-как добрались, не размыкая объятий, до шезлонга, и Дерек аккуратно взял Стайлза прямо на нем. Успокоив нервно сжимающийся анус слюной и ласковыми касаниями. Проникнув внутрь сначала языком, а затем двумя пальцами. Обхаживая своего мальчишку, будто девственника.

Рядом с ними, стоя на полу, курилась дымовая антимоскитная шашка, испуская тонкий древесно-смоляной аромат, но все же отпугивая своим дымом кусачих тварей недостаточно – лежащий на Дереке потный, задыхающийся Стайлз внезапно дернулся, получив микроскопический прокол кожи, а Хейл, прекрасно видя в темноте – куда, смачно прихлопнул пищащую заразу, с оттяжкой жахнув мальчишку по белоснежной ягодице.

Они со смехом убежали в спальню. Смеясь, ласкались, не останавливаясь. И занимали свои рты не разговорами – поцелуями. Так было проще, легче и приятней, в конце концов. Прожить правильно, наконец, так давно забытую ими их первую, неудачную ночь.

- Спасибо, – выдохнул Стайлз, засыпая, – спасибо за все, Дер.

- Не надо, – вдруг насторожился оборотень, поняв: в такие моменты, как этот, и произносят всякие откровения, которые могут потом мешать жить.

- Нет, нет, послушай меня, – заторопил его Стайлз, отгоняя прилипчивый сон и будто боясь провалиться в него до времени, – я не хочу, чтобы ты... тебе было плохо, Дерек. Чтобы ты думал, как стал неважен. Послушай меня! Не перебивай!.. Я знаю, как это горько – стать лишним. Ну, или незначительным. Я, может, и сумасшедший, но не слепой. И я ценю твои усилия, правда. Может, не все, может, не так сильно, как нужно. Но я знаю о них. Ты просто должен понять одно – я в курсе, что отговаривая тебя возвращаться, встаю на сторону Кая. Я в курсе, что отговаривая тебя возвращаться, тем самым спасаю от тюрьмы. И я в курсе, что запрещая тебе это – да, запрещая – делаю плохо своему отцу.

Дерек с мукой вглядывался в серьезное лицо мальчишки. В общем, он ясно увидел то, что было очевидным с самого начала.

- Я очень сильно люблю тебя, Дерек, – подтвердил его мысли Стайлз. – Люблю любым – финансистом, механиком, беглецом, шантажистом, преступником... Мне, понимаешь, не просто было принять твое решение о побеге. И если честно, ты козел. Сволочь. Собственник хренов. Но я хочу быть с тобой. Так же, как хочет этого Кай. Даже если при этом мы сильно обидим папу.

Дерек чуть не рассмеялся.

- Обидите? – переспросил. – Джон повесит меня на первом суку. Когда поймает, конечно. Детка, “обида” здесь явно не тот термин.

- Папа отходчивый, Дер, – как-то очень уверенно сообщил ему Стайлз и улыбнулся, словно уже составлял в голове своей план, который будет обязательно работать. – Он скоро позволит вернуться вам домой. Я точно знаю.

Если бы Дерек услышал в словах его тайный смысл, какое-то лишнее слово, он бы наверно, занервничал, испугался.

Банально став от счастья немного глухим, Хейл не стал вникать в нюансы. Уже успев проанализировать все и прийти к выводу, что им троим совсем необязательно страдать, принося себя в жертву, делая себе плохо, лишь бы другому было хорошо.

- Мне и не плохо, – сказал Стайлз напоследок, уверив Дерека в правильности его выводов. – Я просто болен. И не знаю, как вернуться оттуда, где я совсем не помню себя. Я не умею возвращаться. Никогда не умел.

Стайлз посмотрел жалобно, придвинулся к волку. А Дерек подумал, что теперь возвращать Стайлза не может и он. Разучился. Не властен.

- И все же, Стайлз, – упрямо произнес он в сгустившуюся над их кроватью темноту, – я думаю, что в Калифорнии тебе помогут. Поэтому нам надо вернуться как можно скорей.

Он жестко зажал мальчишке рот рукой, пресекая попытки перебить себя.

- Я обещаю, что не будет никаких жертв. Не будет подвигов. И принуждения тоже. Я никого не буду заставлять. Вернусь, когда твой папа, возможно, нас простит. Или же когда ты станешь совсем... взрослым.

- Согласен, – устало ответил Стайлз, не скрывая зевок и понимание того, что связь с ним, полностью совершеннолетним, уже не будет создавать для его невезучего парня известных проблем.