- ... и мы уже давно здесь одни, представляешь? На жизнь хватает... я говорил тебе про семейные деньги, а помнишь те грязные комнатухи в бедном квартале Картахены? Помнишь? А белье, которое воняло кошачьей мочой? – Дерек смеялся нервно и осторожно, преподнося Стайлзу прошлое, в котором тот жил до своего двухмесячного обморока, кадрами из смешного фильма, где бедность не так уж страшна, если понимать, что жизнь прекрасна.

Она была таковой, пока Стайлз был рядом, и стала уродливым миром полутеней, даже в роскоши, которой не хватало для полного счастья, потому что Стайлза рядом не было.

Все было просто. Все было сложно.

- ... и я с казал тогда ему – собирайся, мы уезжаем, раз Стайлзу не хочется здесь быть. Нужно ехать домой... – продолжал Дерек, не понимая, что Стайлз именно с этого момента слушает напряженно и внимательно – с момента, когда Дерек вот-вот мог сказать ему правду о том, что волка ждет дома, в Калифорнии. Что ждет Стайлза. И что – Кая. То, от чего оборотень бежал и чему противился. Что мнил абсолютным счастьем для них всех и чего пожелал лишиться сразу же, как понял – его действия, их побег, он только нарушил баланс сил, и они трое потеряли Стайлза. Или же нет, четверо – волк Дерека стал совсем бесконтрольным, а в полнолуния – почти самостоятельным, будто бы сам Хейл заразился некой раздвоенностью, имитируя симптомы болезни своего парня.

- ...хочу уже завтра выехать, ты же не против, детка? Ты же хотел этого? Я отвезу тебя домой, и мы... – продолжал говорить Дерек тем временем, стараясь вложить в свои разрозненные фразы как можно больше информации.

- Не нужно, Дер, – произнес тогда Стайлз тихо и одновременно оглушительно. – Не нужно никуда уезжать. Не увози ЕГО отсюда.

Дерек прервал наконец свой поток бессмыслицы, ничего оказывается для Стайлза не значащей, и глупо переспросил:

- Что? Что ты сказал?

- Я сказал, – раздельно проговорил Стайлз, – чтобы ты перестал собирать вещи и оставался здесь. Я говорю о том, чтобы ты не принуждал его и не делал больно.

Он посмотрел прямо на оборотня, словно прекрасно знал, что больно – было, и повторил:

- Не нужно никуда уезжать. Он же не хочет.

- Кто? – снова глупо переспросил Дерек.

Стайлз незаметно скривился, но все же ответил на вопрос. Очень тихо:

- Кай. Кай не хочет.

- Откуда ты... – начал Дерек дознаваться, но сам себя прервал, таким несчастным показался ему мальчишка, которому приходилось сейчас брать на себя ответственность за какие-то решения. Словно вытащили его из тихого, уединенного монастыря силой и заставили разбираться с мирскими делами. Незначительными и кажущимися смешными для человека, который от них отрешился. Стайлзу не хотелось ничего решать, это было очевидно, но последняя битва Кая, в которой тот пробовал отстоять свое право на пребывание здесь, а не в опасной для всех них Калифорнии, она затронула и Стайлза; потревожила, вырвала из объятий потусторонней нирваны, вынудив вернуться в грешный мир.

Дерек с затаенной обидой прозревал. Он ощущал себя выброшенным за борт. Тем, кто все это время считал, что он в команде, а оказалось – нет.

Мальчишки чувствовали друг друга, возможно, даже лучше, чем чувствовал их он сам, и это очевидное и такое неожиданное предательство сбивало с ног, превращало его готовящийся новый подвиг в раскрытый давно заговор, который Стайлз явился разоблачить окончательно, доказав тем самым, что наконец-то понял и принял себя, запрещая Дереку вредить второму себе. А может, просто устав вспоминать то прошлое – плохое, обидное – в котором его двойник раз за разом отбирал из воспоминаний важные вехи жизни каждого человека – первый, самый первый раз с любимым мужчиной, например. Как отобрал, впрочем, и многое другое. Последние слова их общей матери. Да, да, те самые.

- Как ты... – у Дерека даже не получилось закончить вопрос, Стайлз зажал ему рот ладошкой.

- Я понял, что нужен... вам, – начал невнятно он и уже увереннее закончил, – и просто очнулся.

Знаете, как бывает горько, когда ты сворачиваешь горы ради кого-то, ты разбиваешь себе голову о стены... о многие стены. Ты переворачиваешь свою жизнь, совершаешь глупости, перестаешь быть самим собой, и когда поставленная цель – вот она, в твоих руках, наконец-то, тебе говорят о слепом случае, который все решил. Или же о другом человеке, неосознанные усилия которого – не твои! – и выдали необходимый результат.

Ябеда, ябеда, ябеда, в ярости думал Дерек, проклиная Кая за то, что даже будучи мальчишкой, он по-девчоночьи умел рыдать, да оказалось так громко, что разбудил своим плачем спящего мертвым сном Стайлза где-то на темной стороне их раздвоенной души.

Хейл, насладившись, а точнее, отмучившись первые дни с вялым мальчишкой, эгоистично теперь не хотел радоваться полученному результату, которого добивался бог знает сколько времени. Он даже со зловещим предвкушением представлял, как снова поменяет мальчишек местами и снова попробует вернуть нужного ему, выбив из Кая необходимое жестоким, выматывающим обоих экспериментальным скандалом.

И только представив себе это, этот грязный, психологический шантаж, Дерек ужаснулся. Как будто посмотрел на себя в зеркало и наконец увидел в нем отражение бандита. Нормального, не отягощенного совестью преступника, которому мучить даже ребенка совсем не сложно. Лишь бы самому было хорошо.

Вот это самое “хорошо” не давало никак покоя.

Хейл все думал – и почему теперь-то ему все еще плохо?

Стайлз вернулся? Вернулся. Сидит вон, напротив, и даже смотрит с легкой, немного бессмысленной улыбкой на него, словно ждет самого главного вопроса от своего парня. Спросишь – “Любишь меня?”, ответит – “Люблю”. Что еще надо?

Дерек кинул вопросительный взгляд на расслабленного Стайлза, расслабленность которого сегодня сменилась наконец с аморфной на нормальную ленцу.

- Если ты хочешь... – начал подбирать слова, – если ты думаешь, что всем нам – троим – будет лучше здесь, я останусь.

Стайлз кивнул. Улыбнулся чуть явственнее.

- Но будут условия, детка, – непоколебимо продолжил Дерек, не побоявшись стать шантажистом, устав быть сторожевым псом, устав ждать и облаивать каждого, кто приближался к его спящему мальчику.

- Какие? – уже совсем с нормальной человеческой заинтересованностью переспросил Стайлз и даже поднялся со спинки шезлонга, подавшись к своему волку поближе.

- Ты попытаешься не исчезать так надолго, – сухо проинформировал его Дерек, словно пункты контракта сообщал, прекрасно понимая, что требует невозможного. – Мне нужно, чтобы ты был со мной хоть изредка. Понимаешь?

Стайлз кивнул, и пауза, повисшая между ними, была столь явственна, что Дерек нехотя продолжил, откровенно стыдясь основных своих требований.

- Мне нужно, чтобы ты звонил отцу. Регулярно. Однажды он может передумать и...

Дерек вдруг понял, что страстно желает амнистии, пусть и добытой руками его парня, который мог бы уговорить отца и исправить хейлову ошибку. Ему необходимо было иметь успокаивающую пилюлю для папы Джона. Она, принимаемая им регулярно, могла вполне размягчить сердце отца.

Стайлз же послушно кивнул снова, молчаливо приняв за непоколебимую истину то, что сам он может контролировать свои обмороки, пусть это было абсолютно не так.

Он в первый же вечер набрал знакомый телефонный номер, и Джон, слушая голос сына, проплакал весь разговор.

- Ты понимаешь, что он тебя очень ждет, Стайлз? – спросил его Дерек вдруг, в обход всей логики, с которой строил безопасную для них жизнь и, если честно, облегченно выдохнул, когда мальчишка наконец-то появился и попросил его не уезжать.

Не потому, что Дерека ждала тюрьма и разбирательства, а чтобы Каю не было плохо. Тем самым делая плохо вполне определенному человеку, своему родному отцу.

- Так ты уверен, что не хочешь вернуться? Из-за отца? – еще раз требовательно спросил Дерек, уже не ожидая никаких красивых слов, признаний, откровений, направленных на свою беглую, преступную персону.