Глубокой ночью он проснулся от неясной тревоги, от какого-то подсознательного тычка чей-то невидимой руки и сразу же повернулся к Каю.
Его внимательные темные глаза смотрели на него в упор. Серьезно и знакомо. Только ни капли Кая в них уже не было.
- Привет, Стайлз, – сказал Дерек на выдохе еле слышно и, не стыдясь слабости, заплакал.
====== XXIV. ======
- Ты всё собрал? Все свои наряды? Забирай всё, мы вряд ли вернемся. И не забудь пересчитать коробки, – донесся из гостиной голос Дерека, и Кай, беззвучно шевеля губами, послушно снова стал тыкать пальчиком в горку бархатных ларцов, что прятали в себе драгоценности.
Увлекшись, он не заметил, как в дверях показался Хейл.
Дерек с улыбкой понаблюдал за мальчишкой, потом тихо подошел и со спины обнял.
- Ты прелесть, – сказал на ухо нежно. – Прелесть, когда такой сосредоточенный.
Кай хмыкнул и завозился в руках – пусти, пусти, Дерек, столько всего еще нужно собрать...
Хейл разомкнул руки и снова ушел к своим вещам паковать коробки.
Их суета на этот раз была слаженной, командной. Добровольной.
От прошлого, того самого, в котором Кай умолял Дерека остаться, их отделяло теперь почти что два с половиной года. Сейчас мальчишка с пылом и страстью говорил о возвращении, собирал чемоданы, увлеченно выслушивал который раз об этапах их путешествия – из их глубинки добраться до маленького аэропорта на границе с Колумбией было сложновато. Он рвался на желанную свободу, подготовленный Дереком и его рассказами о новой их жизни. Он, став самостоятельным, максимально отделённым от своего хозяина, которому был обязан жизнью, словно впитал за все эти годы его же черты, неосознанно перенял их, смешав в себе одном две сущности и став совсем на себя не похожим.
Устав от вынужденного одиночества, нахлебавшись его вдоволь, забыв о своих же словах, что Дерек – его мир и больше ничего не нужно для счастья, Кай стремился раздвинуть своими тонкими руками горизонты, словно стены комнаты, в которой его держали все это время, как малолетнего преступника. Потому что малолетним он уже не был – от полного совершеннолетия его отделял какой-то месяц, и этот градиент почти достигнутой цели заставлял их обоих спешить, планировать отъезд как можно скорее, так и не дождавшись заветных двадцати одного.
Это было первостепенной причиной. Так старался думать Дерек.
Слишком давно – полгода назад – сдался наконец Джон Стилински, устав общаться с сыном на расстоянии и согласившись забрать свое заявление на розыск.
- Дерек, вы можете... вернуться, – сказал он дрогнувшим мертвым голосом. Но возможно, этот уставший голос сильно искажала плохая связь.
Это было, конечно, не всё. Долгие недели завершалась в полиции процедура амнистирования, подписания каких-то бумажек, и потом Джон, именно Джон с надеждой ждал решения суда, по которому его несовершеннолетний сын, заочно признанный недееспособным, переставал считаться жертвой похищения, заложником, проще говоря, и мог вернуться со своим условным похитителем в Штаты без боязни быть с ним разлученным. Дерек поставил Джону именно такое условие, зная, что некоторые проволочки судебной машины даже Стилински было не под силу изменить. Хейл все еще считался правонарушителем – за ним числилось, помимо прощенного похищения – сопротивление офицеру полиции при задержании, укрывательство, порча имущества... У Дерека оставались проблемы даже без главного обвинения в киднеппинге, но все же это было не так страшно, не так... необратимо для них всех, эти мелкие неурядицы с законом. Главный обвинитель в деле – отец – был теперь на стороне волка.
- А мы... – послышался с другого конца комнаты робкий голос Кая, – мы будем жить... где?
Дерек оглянулся на своего почти совершеннолетнего любовника, приподняв брови, своим молчанием пытаясь получить ответ от него же. Привыкнув к этому вопросу, который задавался ему по крайней мере, уже раза три.
- Сам знаешь – где, – был неизменный его ответ.
И после Дерек начинал отчего-то глупо улыбаться, уже зная, что на это скажет ему Кай.
- Мы будем жить дома? – вопрос мальчишки звучал утверждением, которому Дерек мягко и благодарно улыбался снова.
Их поднебесный лофт ждал своих хозяев. Питер на правах родственника добился возвращения недвижимости и имущества, пусть лофт и считался главной уликой, местом преступления. Комната с клеткой так и осталась опечатанной, дядя очень деликатно не полез туда, но все остальные помещения – гостиная, кухня, спальня, холл – все было готово к приему своих бывших жильцов, и Дерек был только рад, что Кай, как и он, назвал свою прошлую темницу домом, не вспоминая ужасного момента похищения, не рефлексируя об этом, как в принципе и должна рефлексировать обычная жертва.
Кай не был обычным во всех смыслах, и Дерек глупо гордился этим.
Дом был тем самым местом, на которое он возлагал столько надежд, мысля психиатрическими категориями и понимая – он очень жестоко приносит в жертву более жизнеспособного, сильного мальчика, возвращая его на место преступления; место, которое для Стайлза тем не менее могло стать спасительной гаванью, где он захочет появляться чаще. Где он захочет появляться в принципе.
Все свои довольно обширные психиатрические познания Дерек рационально пытался применить к той ситуации, которая неразрешимо висела в воздухе вот уже больше двух лет с тех самых пор, как однажды ночью, спустя долгих шестьдесят семь дней в темноте спальни их виллы не очнулся в его руках Стайлз – потерянный в череде дней, недель, месяцев мальчик, который должен был вопреки всему жить. Так решил Дерек и менять решения не собирался.
Очнувшийся после некрасивой их ссоры с Каем, он долго приходил в себя, осматривал виллу наутро, боязливо трогал голой ступней прохладную бирюзу бассейна, вяло пережевывал пищу, и так прошел завтрак, обед и ужин, после которых потерявший терпение Дерек насильно усадил его к себе на колени и влил пару бокалов терпкого южноамериканского вина с горных виноградников. Алкоголь Стайлзу всегда был противопоказан, но Дерек уже не знал, чем сможет он растормошить мальчишку, таким апатичным тот был. Его мало интересовала история приобретения виллы, он даже не спросил названия местности. Тоскливо глянул на рассыпанные у кровати учебники по экономике, которые Дерек выложил специально, и молча принял из рук волка очередной бокал с вином, третий по счету, не изъявив желания обсудить прожитый день даже в двух словах.
- Скажи, если тебе чего-нибудь захочется, детка, – тихо шепнул ему на ухо Дерек, все еще гадая – какой из способов, им опробованных, заставил его первого мальчика появиться из забытья.
Это было стратегически важно. Это знание можно было использовать в войне. И Дерек сначала склонялся к версии с таблетками, логично решая в пользу фармацевтики, которая исподволь, изнутри производила маневры разбалансировки одной личности в пользу другой. Внешние факторы Хейлом отрицались, как незначительные. Он никогда не считал, что как-то может достучаться до Стайлза, физически воздействуя на это тело, хотя все прошлые опыты как раз были построены на такой схеме. Он уверовал в силу химии, бросив надеяться на свои ласковые руки, на свои губы, что разучились нежно целовать, на свой твердый неутомимый член, волшебной эрекции которого всегда хватало на то, чтобы менять местами обоих мальчиков, но давшего сбой уже когда-то давно и то ли растерявшего волшебство, то ли превратив его в обычную рутину.
Дерек запутался, и махнул рукой – Стайлз был здесь, с ним, рядом. Пусть непохожий на себя – лишь грустная оболочка, но это был он. Который так же грустно сказал очень важные слова. Внезапно раскрыв Дереку глаза на все его самовольные эксперименты с таблетками и показав, насколько неправильной была выбранная им терапия.
Сначала, правда, говорил Дерек. Он говорил и говорил, рассказывал об их переезде, о старом смешном дядьке-вуйеристе, о чистой прохладе бассейна, о тихих бессмысленных вечерах, когда лишь созерцание золотого заката казалось правильным времяпровождением, и даже секс утрачивал от величия этого зрелища свою ценность. О том, как они с Каем – да, ОНИ с КАЕМ – ждали его, пытались вернуть, трахались, как кролики, и не потому, что хотелось, а потому, что это был единственный путь, который Дерек знал. И после череды неудач – были таблетки, много таблеток...
