- Не лги, Дерек. Не давай мне увидеть в тебе чудовище. Ты точно не мог бы так поступить.

- Я трусливо сбежал от проблемы, которой не мог понять!!! – раздраженно воскликнул Дерек. – Я сбегаю от неё до сих пор! Хотя сейчас, знаете, стало легче, потому что Стайлз плачет намного реже.

- Ты не мог сбежать, – снова стал настаивать Дитон. – Ты не мог просто так распрощаться с ним в то утро. Не стыдись того, что предпринял, и что это может показаться мне стыдным или же неприемлемым. Всё, что бы ты ни сделал, говорит о том, что никуда уже не собирался ты сбегать. И не надо на себя наговаривать.

Дерек застонал. Зажмурился, вспоминая. Стыд накатил волной. Желание всё рассказать раздирало. И он рассказал.

- Мне пришлось силой разжать ему коленки...

Стайлз выкручивался и чуть не отбивался, не пуская руки Дерека туда, где они так смело хозяйничали ночью.

- Не смотри, нет, не надо! – плакал он и краснел.

Господи, он так краснел, будто бы и не трахался всю ночь со своим любовником в разнообразных позах!

Дерек, чуя дикое несоответствие, ничего не понимал и оттого злился.

Он силой разжал ляжки Стайлзу, перевернув того на живот, и уставился в промежность. Кожа там была красной и натёртой. В области ануса горела ярко-алым. Края его, вывернутые уже безо всяких усилий, блестели тонкой натянутой кожицей, очень раздраженной. Дерек чувствовал, как силится Стайлз сжать дырку, и как это у него не получается.

- Боже... – выдохнул волк, припоминая, как вбивался в это натруженное отверстие без устали, – тебе очень больно?

- Не очень, – соврал Стайлз, уже не трепыхаясь.

Потребовал:

- Пусти.

- Зачем ты просил меня... так? – недоуменно спросил его Дерек, немного ослабляя хватку и стараясь не смотреть на вспухшее колечко.

- Что – так? О чем я просил? – вяло и незаинтересованно переспросил Стайлз.

- Ты просил оттрахать тебя посильнее, глупый, а теперь плачешь и жалуешься на боль, – уже немного зло напомнил ему Дерек.

Стайлз странно затих, осознавая сказанное, и вжался лицом в подушку.

- Я не...

Дерек не расслышал следующих его слов. Возможно, их просто не было. По одной пугающей причине: мальчишка не помнил, как говорил их. Не помнил, как провоцировал и подставлялся. Был таким желанно-грязным.

Когда чего-то не понимаешь – заходишься страхом. И Дерек банально испугался. Испугался выяснять правду. Вместо этого предложил вылизать Стайлза там.

- Сделать – что? – покраснев, уточнил Стайлз. – Вылизать?

“Ночью ты плясал на моем языке, мальчик”, – так и хотелось язвительно сказать ему в ответ, но Дерек не стал.

Спрыгнул с кровати, достал из аптечки успокаивающую мазь. Кинул ею в парня.

- На. Намажь себя там сам, если так стесняешься.

И даже не стал смотреть, как Стайлз, красиво изогнувшись, трогает себя пальцами, вымазанными в лечебном геле, густо накладывая лекарство...

... – Когда вы встретились во второй раз, все повторилось? – тяжело спросил Дитон, что-то записав в блокнот.

- Нет, – покачал головой волк. – А вам разве не интересно, почему Стайлз вообще согласился встречаться со мной повторно?

- Не интересно, Дерек. И так ясно, что после медицинских процедур между вами что-то произошло. Что-то, о чем ты рассказывать мне не собираешься, – уверенно произнес Дитон, чертов психолог от бога.

Интимнее отчета о физическом акте любви, сокровеннее всех рассказов о последовательности развратных его действий было для Дерека их заключительное объятие, которое случилось после того, как Стайлз с болезненной гримасой довершил реанимацию своей истерзанной задницы и снова тихо заплакал.

Дерек подполз к нему по смятым простыням, вдруг испугавшись, что от более резких движений мальчишка просто сбежит. Обнял с чисто звериной ласковостью, с проснувшейся волчьей нежностью, и держал так Стайлза в своих сильных руках очень долго, понимая – то, что было между ними не сказано, он сказал сейчас – безмолвно, но очень убедительно.

Рассказав об этом Дитону, можно было бы снять с себя часть вины за произошедшее, потому что, как ни старался Дерек быть отстраненно-собранным, действительно, как на приеме у врача, все равно слышал в вопросах психолога обвинительные нотки.

Он предернул плечами и только хотел сообщить Дитону, что и сам вполне успешно наказывает себя вот уже месяц чувством вины, которое растет будто на дрожжах, но врач успел его опередить.

- Я ни в чем тебя не виню, Дерек. Твои реакции естественны. Неизвестность всегда пугает. А еще то, чего мы понять не можем. Но, как я понимаю, ты уже не мог отказаться от встреч с ним, да?

- Да, – тихо подтвердил Дерек, морщась от того, что этот догадливый человек может подумать, что двигала им исключительно похоть и ничего более.

Но Дитон удивил его снова.

- Говорят, что более слабого и уязвимого партнера оборотни всегда испытывают потребность защищать. Думаю, ты просто не хотел бросать Стайлза в его беде, о которой даже не подозревал, но которую предчувствовал.

Дитон вздохнул. А Дерек, как ни странно, ощутил, что больше его никто не обвиняет в случившемся: его тоже жалеют. Но только после того, как убедились, что он не опасен для пациента. Что он в него действительно влюблён.

А Дитон продолжил беседу, перейдя к откровениям другого толка.

- Когда я только начинал работать со Стайлзом, я предсказал ему очень тяжелый диагноз, – сразу предупредил он. – Этот диагноз был очевиден для меня с самого начала. Тут сыграла роль травма – первостепенная причина обращения его ко мне. А также не очень удачные гены его погибшей матери, которая была больна тяжелой формой шизофрении. Не пугайся так, Дерек, люди живут с этим. В своем собственном мире, но живут.

- Стайлз... шизофреник? – спросил он отупело.

- Нет, что ты, – поспешил заверить его в обратном Дитон, – он всего лишь носитель определенного гена, но сам не болен, нет.

- Тогда какой же диагноз вы поставили ему в перспективе? – тревожно спросил его Дерек, уже устав от шокирующих открытий.

Всё, что бы он сейчас ни услышал, уже было приемлемо. Страх ушел, осталось чувство, которое приписал ему Дитон минуту назад – странное ощущение ответственности за красивого мальчишку, изнасилованного Дереком с его же согласия в их первую ночь.

- Я не ставил диагноза, Дерек, я всего лишь спрогнозировал в будущем весьма вероятный старт новых нарушений в психике моего пациента. Диссоциативное расстройство идентичности весьма редкое заболевание и в моей практике почти не встречалось.

- И в чем оно выражается, доктор? – уже серьезнее, отмахнувшись от назойливых жалостливых эмоций, спросил его Дерек. – В усиленном либидо пациента?

- Нет, – чуть улыбнулся Дитон и задал странный вопрос, повергший оборотня в некоторый ступор. – Насколько твой трансформированный образ, когда ты перевоплощаешься, приближен к образу собаки, Дерек?

- Что? Что? – так и не удалось сказать ему на это ничего путного и Дерек снова повторился с вопросом, – что?

- Ты понял. Ответь, пожалуйста, – жестоко надавил Дитон, поясняя свой интерес неинформативным, – то, насколько ты похож при трансформации на животное, очень для нас важно. Ты же сам говорил, что Стайлз увидел тебя в твоей второй ипостаси практически в первый же день знакомства.

- В ночь. В ночь знакомства: в прихожей было темно, – отчего-то поправил его Дерек, еще ничего не понимая. Потом с некоторым снисхождением просветил: – Мой образ от образа собаки далек, если уж сравнивать. Я полуволк, а не какая-то там овчарка...

Дитон хмыкнул, и Дерек сам не удержался – криво улыбнулся своей напыщенной фразе. Эта маленькая передышка в их напряженном разговоре, вызвавшая мимолетные улыбки, кончилась, едва начавшись. И Дитон без предупреждения обрушил на Дерека новый непонятный вопрос:

- Тебе известно такое понятие, как “триггер”?

Получив отрицательный ответ, Дитон продолжил объяснения:

- Это пусковой механизм реакций, если по-простому. Примитивный пример – человека избивают в юном возрасте, наносят ему весомую физическую и психологическую травму. Происходит это во дворе, где лает собака. Она всегда лает, когда пациента подвергают насилию. И уже в более взрослом возрасте он инстинктивно сторонится громких, говорливых дворняг. Лай напоминает ему о боли. О неприемлемой боли, которую он предотвратить не мог, осознавая себя полностью беспомощным. И однажды, не в лучший свой день, он слышит под ухом, очень неожиданно и некстати, громкий лай. Срабатывает психологический триггер и человеку становится плохо, больно, тоскливо. Он может не помнить причин, из-за чего лай собаки повергает его в шок, но все равно будет испытывать явный дискомфорт. Иногда очень сильный. Невыносимый.