Два дня ушло на покупку и пошив одежды. На третий день состоялся смотр. Они проехали по улице и почувствовали, с каким восхищением смотрели на них люди.

Вернувшись с прогона, Пожарский пригласил к себе Давыдова и Воробьева. Разговор он начал с того, что завтра следует идти в патриарший двор и договориться о приеме. И тут Воробьев вдруг «поплыл». Он признался, что считает поручение невыполнимым.

– Вот смотри, патриарх спросит, почему мы не обратились к митрополиту? Его же обманывать не будешь. И надо будет признаться, что тот отказал. А раз митрополит отказал, патриарх вряд ли пойдет на то, чтобы не поддержать своего ставленника, и тоже откажет.

– Великий князь, понимая всю сложность положения, выбрал вас как лучших знатоков Священного Писания, которое вы можете умно толковать. Вот и думайте, как луче ето сделати. Я думаю, хорошим помощником вам будет сундучок. – Князь улыбнулся.

– Так-то оно так, но все же боюсь, – проговорил Воробьев.

– Бояться надоть было в Москве. Щас надоть биться и победить, – сказал Пожарский и поднялся.

Они поняли: беседа закончена.

На северо-востоке Брянского княжества, там, где в реку Оку впадает речушка Любуча, расположилось небольшое поселение Любутск. Когда-то оно было частью истинно русского княжества. Но с ростом могущества западного соседа, великого литовского княжества, и ожесточенной междоусобной борьбы северо-восточных соседей, эта территория перешла к западному соседу. Здесь в целях обороны Олгерд построил небольшую крепость, дав ей название Любутск. Сюда литовцы переселили ряд боярских семей из Брянска. В их число попали и Осляби. В Любутск Нестерко и повез Егора, согласившегося жить в семействе бояр Ослябей.

От Москвы до Любутска расстояние меньше, чем оттуда до Брянска, и двести верст вряд ли наберется. А если ехать в Вильно, то… это настоящее путешествие. Поэтому издавна северо-восточные брянские бояре тяготели к Москве. С ростом же могущества Московии литовцы «забыли» о своей собственности на эти земли.

В общем, оба великих княжества втайне ожидали, что найдется князь, способный их объединить. И обе стороны видели в Василии, старшем сыне Симеона, такого объединителя. Все, кто видел мальчика и хорошо знал Гедимина, говорили, что он вылитый дед и по комплекции, и по хватке. Так что Василий уже загодя почти признавался тем объединителем, который не встретит особого сопротивления с обеих сторон. Одна сторона надеялась, что он пойдет по стопам своего великого деда, и Литва от этого только выиграет, другая же надеялась, что поскольку Василий живет в Московии, то и будет ей благоволить. Ну а пока что Москва потихоньку хозяйничала в этих землях.

Хоромы Ослябей на Оке находились в версте от начавшей приходить в упадок крепости. Когда-то это было большое и дружное семейство. Четверо из пяти сыновей были хорошей подмогой отцу. Последний, пятый, Роман, был общим любимцем. Но литовский князь, пополняя войско, забрал двоих старших сыновей. И те сложили свои головы на далекой прусской земле в битве за литовское могущество. Еще двое поплатились своими жизнями в междоусобных битвах. Сражались между собой не только князья, но и бояре. А земли Ослябей притягивали к себе любителей чужого добра, как пчел на мед. Роман, надежда родителей, был физически здоровым, развитым парнем. Было видно, что лихим будет бойцом. А еще отличался он тем, что был добрым, отзывчивым человеком, послушным родителям. Но… не стало и Романа.

Не думали старые Осляби, что переживут это горе. Но… выжили, из последних сил, но выжили. И решили ехать в Москву.

– Ей! – Петр приказал вознице остановиться, завидев какого-то мужика с охапкой дров за спиной.

Услышав крик, тот остановился, спросил:

– Че надоть?

– Да иде ослябские хоромы?

– А вон они! – Мужик махнул свободной рукой в сторону.

Так виднелась покосившаяся ограда, за которой чернели стены хозяйских построек.

– Давай туды! – крикнул Петр вознице.

Старики от радости, что великий князь выполнил обещание и прислал гостя, который привез «сына», не знали, что и делать, куда посадить, чем кормить их. Бывалый Петр хорошо стариков понял и постарался их успокоить. Вроде ему это и удалось. Вот только насчет «сына»…

Приглядевшись к гостю, они говорили:

– Вылитый, вылитый Роман.

Петр подмигнул Егору, заметив:

– Роман, давай сопричисляйся! Вишь, как встречают.

По улыбке, с какой Егор посмотрел на Петра, тот понял, что парень очень доволен приемом.

Отобедав и выпив крепкой пахучей браги, раскрасневшийся, но не забывший о своих обязанностях Петр стал раскланиваться.

– И не переночуешь? – с огорчением спросили хозяева.

– Другой раз, другой раз, ей-богу, – ударяя себя в грудь, ответил он.

Его проводили до ворот, одна створка которых висела на единственной петле, а другая валялась на земле, припорошенная снегом.

Проводив Петра, «Роман» встал одной ногой на валявшуюся створку ворот и обратился к хозяину:

– Батяня…

Это обыденное слово подействовало на старика, словно бальзам на больные души.

– …а хде струмент?

– Да ты, сынок, отдохни-то.

Слово «сынок» вмиг расставило все по местам.

– Ладноть, батяня, отдохнуть еще успеется, – ответил Егор, засучив рукава.

– Евдокия! – раздался в открытую дверь сиплый голос старика.

– Чиво те? – Та появилась на пороге.

– Да вота, слышь, Роман-то наш не хотит отдохнуть с дороги.

Старуха всплеснула руками:

– Да я ж те, сынок, уж постелила. Ты не обижай нас, старых.

Егор крякнул и вошел в дом. Ему не хотелось обижать новых родителей. Они оба проводили его до одрины. Это была большая светлая комната. На окнах – тяжелые шторы. Торцом к дальней стене стояла широкая дубовая кровать со взбитой высокой пуховой наволокой во всю кровать. Несколько подголовий стопкой стояли в изголовьи кровати. Откинутая одевка отдавала белизной. У окна стоял столик с двумя ослонами. У входа – платяной поставец. Егор ухмыльнулся. Давно он не наслаждался такой прелестью домашней жизни, хотя у него зачесались руки навести скорее порядок. Но поклонился хозяевам в знак благодарности и стал снимать рубаху. Старики, радостные, поспешили к двери.

Роман, постояв какое-то мгновение, бросился на кровать. Он не заметил, как уснул. Когда проснулся, в комнате было сумрачно. Вечерело. Он соскочил с кровати, оделся и вышел в проход.

Хоромы были большими. В проходе по обе стороны виднелось множество дверей. В конце прохода светился серый четырехугольник. Он пошел к нему и вышел на крылец. Спустившись по кое-где подгнившим ступенькам, парень оказался во дворе. Когда-то его отстроили по-хозяйски. Прошло время и многое требовало ремонта. Он удивился про себя: «Они же бояре, сами не могут делать, так могли бы и нанять. Аль с деньгами плохо?» Как он потом узнал, их у бояр не было с давних пор. Все сбережения повытянули по разным причинам соседи. Они же опустошили и двор, забрав почти всю скотину.

Долго ходил он по двору и удивлялся: даже худой собачонки не было. Была собака, но один из обидчиков, боярин Скертовский, убил ее, когда уводил последнего коня, который якобы летом потравил его посевы. С него Роман и решил наводить порядок.

Узнав, что его хоромы находятся в полуверсте, утром, надев катанки и накинув шубейку, он потопал в сторону боярина-грабителя. Миновав улицу, он увидел десятка с два избенок. Наугад постучался в одну из первых. Ему открыл дедуля в одном валенке, другой был в руке.

– Будь здоров, старина! – И Роман поклонился.

– И ты здрав будь! Че пожаловал? – спросил хозяин, надевая второй валенок.

– Ты мне, старина, не скажешь, хто у боярина оберегал его посадки?

Дед повертел головой, потом спросил:

– А зачем те, мил человек, ето знать?

– Да… князь прислал. Пожаловался хто-то ему, мол, скот Осляби вытоптал у боярина Скертовского все поле.

– Ха! – Дедусь ударил себя по худым ногам. – Ой, и приврал хто-то. Да у етих бояр скота-то было коровка-хромушка да конь. Правда, хорош. Да ихний Тимоха-то стерех хорошо… Зазря старых обидел. Одни остались да стары. Вот их и обижают. Заступы нетути. Был сыночек, а куды делся… – Дед пожал плечами, потом сказал: – Слыхивал, будто помер. А хто говорит, что убег, чтоб литовцам не служить.