– Естя тута… отчень богатый… етот купеца. Там жил… ф… фр…

– Француз, – догадался Пожарский, сразу вспомнив когда-то освобожденного из плена Роберта.

– Точно, француз. А у ейво была така позадица, вся ряжена, как кукляшки.

Пожарский его понял, поглядел на сопровождавших его казаков. От усов только усики остались, а из одежды – шаровары да рубахи. Он взял Януса за рукав и шепнул ему на ухо:

– Мы могем их, – и кивком головы показал на казаков, – тово, закукляшить?

Тот понял его:

– Че, тогда к купецу? – спросил Янус.

Пожарский, кивнув, поинтересовался:

– Далеко?

Янус вздохнул:

– Не близко.

В дальнем конце площадки, как заметил Пожарский, стояло несколько запряженных лошадей.

– Эти повезуть? – и пальцем показал Янусу на коней.

Тот закивал головой, потом спросил:

– Так… просить?

– Нанимай, – ответил Пожарский.

Янус почему-то покосился на его кисет, потом побежал к коням.

Вскоре подъехали три колымаги. Пожарский сел рядом с Янусом. К ним подсели Давыдов и Воробьев. Казаки разместились на второй.

Дорога, по которой ехал Пожарский со своими людьми, была хорошо наезженной. Видать, ею часто пользовались. Она с обеих сторон была окружена высоким, густым кустарником, который закрывал от глаз, что творилось за ними. Иногда они глубоко ныряли куда-то вниз, а затем взлетали наверх. Тогда можно было рассмотреть поверх кустарников крыши домов. Потом они исчезали.

Когда-то Андрей проплывал мимо Константинополя. Но тогда казаки сильно торопились, оставив этот проход на ночь. Так что ничего он о нем и не узнал. Поэтому спросил у рядом сидящего Януса:

– Град-то большой?

– Бааальшоой! – растянуто ответил Янус. – Слыхивал я, че одних дворцов… точно не помню, ну штук ээ… двадцать, а може, больше наберется. Да церквей с десяток, не мене.

– А главная? – допытывался Пожарский.

– Главная? … Да Софийский собор. Огромный. Ты тама как козява.

– Скоро он будет? Аль мимо проедем? – не успокаивался Андрей.

– Не, мимо не. Все дороги туды ведуть. И скоро будить. Да вона… вишь, колпак. – Янус показал рукой вдаль. Пожарский посмотрел туда и увидел часть купола с крестом, возвышающимся над зеленым морем городских посадок.

Заросли оборвались сразу, и повозки выехали на огромную мощеную площадь. Впереди возвышался грандиозный собор. Это и был, как догадался Пожарский и его спутники, знаменитый на весь мир Софийский храм. Поражала его купольная базилика. Казалось, что неведомый гигант надел на эти стены васильки, перевернув их головками вниз.

– Подъезжай, – не отрывая глаз от храма, проговорил Пожарский.

Чудо-собор был обнесен невысокой каменной оградой с проемами. За ней росли кусты, постриженные в виде шаров. Они так сочетались с куполами, что казалось, будто храм вырос чуть ли не из земли.

Чтобы попасть внутрь, им пришлось его объехать. По дороге они обратили внимание, что к храму были будто пристроены, создавая единый ансамбль, разные строения. Янус давал объяснения:

– Ипподром, – назвал он необыкновенное строение и пояснил: – Галерея в виде башни, украшенная четверкой лошадей. За ней – императорская ложа. Видна только крыша. А перед ней, – продолжает Янус, – если зайти вовнутрь, увидите статую Геракла. Смотрите, как заделаны швы и скрыты бронзовыми лавровыми венками, – и показал на необыкновенное строение, сложенное из гранитных плит в виде барабанов, а поверх всего стоял позолоченный крест, – это памятник Константину, императору, – пояснил он.

– Императорский дворец, – объявил Янус, показав на величественное строение за высокой каменной оградой.

Когда Пожарский и его люди вошли внутрь собора, они обомлели. Нельзя было оторвать глаз от стен, облицованных разноцветным мрамором и мозаикой. Подняв голову кверху и посмотрев на купол, царящий над всем этим великолепием, действительно, чувствуешь себя букашкой перед небесными силами. Тут можно было стоять часами, забыв обо всем. Но долг, позвавший в путь, напомнил о том, что время сильно поджимает. Отыскав лик Пресвятой Богородицы, казаки, встав на колени, благодарили ее за помощь и просили и в дальнейшем не забывать их.

Вскоре колымаги, гремя колесами, двинулись в дальнейший путь. По мере их движения вид менялся. Пошли в основном двухэтажные здания, скрытые за высокими стенами. Не трудно было понять, что в них проживает константинопольская знать. И вот наконец после долгого пути раздался звонкий голос Януса:

– Стой! Приехали!

Даже красота, если она становится однообразной, утомляет. А поэтому слова Януса оживили путников. Казаки быстро оставили колымагу и начали разминаться, а проводник подвел Пожарского к калитке, за которой возвышался прекрасный дворец. Над входом висел медный колокол с кожаной плетенкой, привязанной к его языку.

Янус несколько раз позвонил – и вскоре послышался мужской голос:

– Иду! Иду!

Калитку открыл худощавый мужчина, одетый во все белое, в сандалиях на босу ногу.

– А, это ты, Янус! – воскликнул он голосом человека, обрадованного этой встречей. – Никак новых гостей привел, – глядя на толпящийся за спиной Януса люд, проговорил мужчина.

– Да. Русские. Это… – Он показал на Пожарского и на миг замолчал, не зная, как его представить.

Помог Воробьев, быстро нашедшийся и знавший греческий язык:

– Воевода великого московского князя Симеона Иоанновича, – проговорил он и стал представлять остальных: – Дементий Давыдов, главный посол великого московского князя, и я, Юрий Воробьев, доверенный писец главного посла. Остальные – охрана, кучера.

Да, Воробьев сумел солидно представить москвичей. Но портил все… их вид. По несколько брезгливому выражению лица дворского они поняли, что их вид не соответствует названному статусу. И опять помог Воробьев.

– Мы с дороги, – пояснил он, – хотели бы осмотреть предложенное жилье.

Мужчина вежливо улыбнулся, исправляя свою ошибку в оценке гостей, и, широко открыв калитку, жестом пригласил москвичей пройти. То, что дворский показал, было прекрасным двухэтажным домом. С улицы он не был виден, хотя стоял невдалеке от хозяйских хором. Его окружали ливанские кедры. Между домами был фонтан. Подходя к нему, путники ощутили свежесть и прохладу, которое несло легкое дуновение ветра. Даже не заходя в дом, было ясно, что условия там замечательные. Когда же у дворского спросили о цене, тот ответил, что сейчас пойдет и доложит все своему хозяину.

– А кто у тя хозяин? – полюбопытствовал Воробьев.

На что дворский с достоинством, словно речь шла об императоре, ответил:

– Это самый богатый купец на всю Византию, а зовут его Аминф, зять самого Дурсуна. – При последних словах он поднял руку и помахал пальцем. Вот, мол, какой он знатный человек. Но команда Пожарского эти слова пропустила мимо ушей. Они пришли у него не взаймы просить. Правда, Воробьева заинтересовало, почему самый богатый в Византии купец – и вдруг сдает внаем свой дом? На что, фыркнув, дворский ответил:

– Он потому богат, что умеет считать каждую монету. Раньше здесь жили разные работники, а хозяин подсчитал, что выгоднее их нанимать, и стал сдавать опустевший дом. Да не кому-нибудь, а тем, с которыми можно завязать торговые отношения.

– Но среди нас нет к…

Пожарский так глянул на Дементия, что тот осекся, не без удивления взглянув на Пожарского: он что, знает греческий?

– Ладно, – глядя на дворского, проговорил Пожарский, – иди и решай. А то поедем искать другое место. А в торговле мы можем помочь, – и посмотрел на Давыдова.

Тот покраснел.

Дворский вернулся быстро, доложив, что хозяин согласился сдать им дом и желает с ними познакомиться. А цена…

Но его перебил Пожарский:

– А о цене решай вот с ним, – и показал на Воробьева.

Воробьев вернулся быстро и сказал, что остановились на цене пять рублев в день.

– Жадоватый, – возмутился, услышав цифру, Дементий, – а еще самый богатый!

– Ладноть, – остановил его Пожарский, – пять так пять.