Крещение состоялось, и из дверей Успенского собора вышел новый русский боярин Андрей Иванович Кобыла. Навсегда ушел в историю Гланда Камбила Девонович. Крещением и великий князь, и митрополит были довольны. Увидели друг друга, улыбнулись. Перебросились парой слов. К тому же митрополит получил от Андрея Ивановича, по сути, княжеский дар. Он отвалил Церкви сто рублей золотом. После крещения Андрей Иванович пригласил всех присутствующих в свое временное жилье. Митрополит уклонился от посещения, сославшись на здоровье. Он, действительно, выглядел болезненно.

А на следующий день Нестерко уже ладил возы, готовясь в качестве сопровождающего к отправке Егора. Князь не любил откладывать дела «на завтра».

Многое подвластно человеческому разуму: спасти умирающего, заглянуть в далекие тайны Вселенной, объявить войну, заключить перемирие… Но не может разум остановить… время.

Незаметно пробежала зима, отжурчали весенние воды, и вот лето в разгаре. Андрей Иванович с утра до ночи был занят стройкой. Он очень удивился, когда к нему, как снег на голову, явился его младший брат. Он-то и поведал о полном порабощении остатков прусского королевства тевтонцами. Погоревав о родных, Андрей Иванович взял брата за руку и отвел в церковь. Оттуда он вышел с Федором Шевлягой. Еще больше был удивлен Кобыла, когда его старший сыночек Федор принес ему горстку земляники. Глядя на ягоду, он радовался, что сын растет таким внимательным и заботливым человеком. Сам не съел, принес отцу и матери. Но огорчился, что не заметил, как наступило лето. О господи! Все же он посадил Федора себе на колени и спросил:

– С кем ты, сынок, в лес ходил?

– С Димкой да Васькой, – ответил тот.

– Кто таки? – спросил отец.

– Да Васька Пожар, а Димка – сын князя Ивана. Мои друзяки, – сказал и соскочил с колен.

«Растет…» – вздохнул отец.

Знающими людьми давно подсчитано, что путь от Москвы до Константинополя укладывается в такое время: от Москвы до устья Дона – 40 ден и от устья Дона до Царьграда – 35 ден. Итого два с половиной месяца. Смотрит князь на эти цифры и рассуждает:

– В апреле не мог плыть – лед мешал. Май, июнь, июль – сейчас он в Царьграде. Решил аль нет? Ох! Как медленно тянется время.

И так почти каждый день.

И великий князь не выдержал, вызвал к себе Кобылу. Андрея стало не узнать. Он сильно возмужал, загорел. Князю показалось, что даже раздался в плечах.

– Че, боярин, на новоселки не зовешь, – встретил он его такими словами. – Аль тратиться не хош? – Говорит, а сам смеется.

– Великий князь, да как… – заволновался боярин.

– Шучу, шучу, – перебивает князь Кобылу. – Садись, – и указал на кресло.

Тот сел. Князь прохаживается около него и посматривает, о чем-то думает. Потом заговорил:

– Вот зачем я послал за тобой, боярин, – сказал он.

Видать, не очень хочется ему свою сердечную тайну выдавать. Да и побаивается: а вдруг в далеком Константинополе все сорвется? Патриарх поддержит митрополита. Разрешения-то еще нет. Но душа уже не терпит.

Сел напротив. Потом встал. Вновь сел. И поведал князь о своей несчастной женитьбе и о том, что митрополит отказал в разводе и венчании и что князь Пожарский в Царьграде, должен привезти согласие патриарха. Рассказав все это, объявил:

– Хочу послать тя в Тверь. Княжна там…

Он так произнес эти слова, что Кобыле тотчас представилась неписаная красотка. Князь добавил:

– Был Пожарский, убедился.

Боярин отметил про себя, что Пожарский, видать, весьма уважаем.

– Так что от меня надоть, великий князь? – не стерпел Кобыла.

– А! – как бы очнулся тот. – Поедешь туда… сватом!

– Я… сватом?

Кобыла хотел пояснить, что он ни разу в жизни сватом не был и не знает русских обычаев, как это делается. Да не успел, князь опередил:

– Да, сватом!

Кобыла понял, что отнекиваться бесполезно. Князь все решил. Выход он видел один: взять кого-то толкового в помощники, и осторожно спросил:

– А можно взять Алешку Босоволокова?

Князь аж сверкнул очами.

– Молодец, бери! Разве сын такого боярина кому-то выдаст тайну?

А Кобыла назвал его не за отца, просто после крестин они как-то сдружились. Других знакомых Кобыла пока не завел.

Уговорив Андрея Кобылу ехать сватом, оставшись наедине, князь вдруг стал думать: а правильно ли он делает? Зачем торопиться? А вдруг у Пожарского сорвется… Что тогда ему делать? Марию он теряет навсегда. Но его сердце говорило, что это та, которую он так ждет. Князь не спал всю ночь, а наутро решил: не торопиться. И послал Нестерко, чтобы тот передал Кобыле его веление: погодить! Он скажет, когда ехать.

А Кобыла времени не терял. От князя он сразу заехал к Босоволокову. Тот, узнав, в чем дело, сразу согласился. Они решили надолго дело не откладывать и выехать на следующий же день. Когда к Кобыле явился Петр, они уже готовились к отъезду. Услышав решение князя, Кобыла подумал, потом сказал:

– Великий князь спит и видит женой Марию. Мы съездим, все узнаем. Вернувшись, мы князя успокоим. А ты скажи ему, что нас не застал.

Петр подумал и махнул рукой.

– Ну ладно, езжай, Кобыла! Быть по-твоему.

Петр оседлал коня и вдруг повернулся:

– А если пошлет вдогон?

– Скажешь, что не догнал.

Тверской князь Всеволод собрался ехать на следующий день в Гончарово, под Лихославием, где он открыл гончарную мастерскую. Жил в этой деревушке дед Кузьма. Он потихоньку со своими сыновьями и снохами занимался изготовлением разных глиняных поделок. Товар его неплохо расходился, тем они и жили. Как-то по дороге из Вышнего Волочка князь, чтобы укрыться от бури, заехал в деревушку. Там-то он и узнал о деде Кузьме. Не поленился, зашел. И вот тогда у него зародилась мысль: расширить этот промысел. Договорился с Новгородом. Тот дал ему хорошего мастера. В Гончарово князь построил хорошую мастерскую. Неплохо стал платить деду и его родным. И дело пошло. Изделия добрались и до Москвы, принося неплохой доход. Вот он решил посмотреть, как там идут дела и что сделать, чтобы расширить ремесло.

На дворе его уже ждало несколько вооруженных человек, а служка держал за уздцы оседланную лошадь. День походил на летний, и князь, поглядывая в окно на солнышко, легко оделся. Выйдя на улицу, он, прыгая через ступеньки, спустился вниз и, подойдя к лошади, взявшись за седло, вставил ногу в стремя. В это время двери открылись и раздался голос княгини.

– Князь! Возьми-ка это. – Она держала в руках теплую безрукавку. – Погода привередлива. А ты со своей спиной… – Она не договорила.

Князь, чтобы от нее отвязаться, бросил служке:

– Иди возьми.

Тот сбегал и подал ее князю. Чтобы успокоить жену, князь надел ее. И только вновь собрался сесть в седло, как в открытые ворота вбежал стражник:

– Князь, – заорал он с ходу, – к те едуть московские посланцы!

Лицо князя побелело, а в голове мелькнуло: «Неуж прознали?» Дело было в том, что к нему тайно, под видом купца, приезжал сын Олгерда, Яков. Он поведал ему о желании отца соединить силы и ударить по Симеону. Но Всеволод, зная горький опыт таких дел, наотрез отказался. «Но как Москва пронюхала про это? Кто-то предал?» – недоумевал князь. Он в сердцах бросил узду в руки служке:

– Отведи коня в конюшню, – буркнул он.

Подозвал пальцем одного из воинов и приказал скакать к воеводе, чтобы тот встретил посланцев. К себе вернулся сам не свой. К нему заглянула княгиня:

– Ты че не поехал?

– Оставь! – рявкнул он на нее.

Он нервно заходил по светлице, обдумывая, как вести разговор. Его размышления прервал шум на дворе. Зло лаяли псы, кто-то на них кричал, ржали лошади.

Появление Кобылы и Босоволокова князь встретил с улыбкой. Кобыла глянул на князя, у него слова застряли в горле. Еще бы! Перед ним был вылитый… Пожарский! «Тьфу!» – ругнулся он про себя.

– Дозволь, князь, приветствовать тя в твоих хоромах. Мы, посланцы великого князя Симеона Иоанновича, я, боярин Кобыла Андрей Иваныч, и боярин Андрей Федорович Босоволоков посланы им решить с тобой, князь, один… житейский вопрос. Касается он… твоей родной сестры Марии.