При этом Люсьен чувствовал, что Мане прав в одном. С евреями поступают несправедливо. Немцы лишили их самого необходимого – отключили телефоны и конфисковали велосипеды. Это коснулось не только евреев-иммигрантов из Польши, Венгрии и России, селившихся в восточных округах Парижа, но и тех, кто родился во Франции и внешне не походил на «настоящих» евреев. От жестокой дискриминации страдали врачи, адвокаты и профессора университетов – не важно, насколько человек был известен и почитаем. Так, нобелевский лауреат, философ Анри Бергсон умер от пневмонии, которую подхватил, стоя в очереди в муниципалитете, чтобы зарегистрироваться как еврей. Но то, что происходило с евреями, было вопросом оккупационной политики, и Люсьен не смог бы повлиять на ситуацию при всей уверенности, что происходящее несправедливо и жестоко.

Для людей умных – а Люсьен считал евреев умным народом – они вели себя слишком глупо. Начиная с 1933 года во французских газетах то и дело появлялись репортажи о том, как нацисты в Германии обращаются с евреями. Так что же они, надеялись, что во Франции немцы будут обращаться с ними по-другому? Некоторые еврейские семьи пересекли Пиренеи и осели в Испании и Португалии, другие еще раньше перебрались в Швейцарию. Они были из тех, кто быстро понял, что их ждет, оттого и спасли свою жизнь.

Но те, кто остался, были обречены. С осени 1940 года ни один еврей не мог покинуть страну. Даже в оккупированной Франции им запрещалось пересекать демаркационную линию между Севером и Югом. Евреи пытались бежать из городов, чтобы избежать ареста и депортации. Люсьен догадывался, что тысячи их скрываются в селах – целыми семьями, с детьми и стариками. Евреи, привыкшие к благополучной жизни, были вынуждены прятаться на сеновалах и каждый день боролись за выживание, за корку черствого хлеба и глоток воды. По сравнению с сеновалом или хлевом, тайник, который хочет создать Мане, может показаться дворцом.

Люсьен встал и принялся расхаживать по квартире.

Конечно, это самоубийство – участвовать в таком безумии. Но. если все сделать с умом, скорее всего, тайник никому не удастся обнаружить. А значит, никто не узнает о его «пособничестве» и при этом он сможет заработать кучу денег и солидные комиссионные. Вдобавок, Огюст Мане осторожен, проницателен и удачлив. Он не станет рисковать, не просчитав все до мелочей. Он наверняка продумал все до последней мелочи.

Внезапно Люсьен увидел самого себя привязанным к стулу в кабинете следователя гестапо на улице Соссэ – с кровавым месивом на месте лица. Видение было таким ярким, что он уже повернулся, чтобы уйти, но его остановила неожиданная мысль. Немного изобретательности – и здесь, в этой квартире, запросто можно спрятать человека. Он уже взялся было за ручку входной двери, но на мгновение задержался, чтобы бросить последний взгляд на пустующие апартаменты. Затем тряхнул головой, отгоняя назойливую мысль, немного приоткрыл дверь, чтобы проверить, нет ли за ней кого-либо, а затем вышел в коридор.

И сейчас же мысли Люсьена вернулись к комиссионным, размер которых мог бы окупить любой риск. Получить заказ на проектирование крупного промышленного объекта (именно на это намекал Мане) было невероятной удачей, и до войны такому молодому и малоизвестному архитектору не видать бы его, как собственных ушей. Одному Богу ведомо, как он нуждается в деньгах, ведь у него не было ни одного заказа с самого начала оккупации. Его собственные сбережения давно иссякли, а деньги, заработанные Селестой, тоже не могут тянуться вечно. Допустим, он вернется в квартиру и еще раз все тщательно осмотрит. Что в этом преступного?

Он и в самом деле вернулся и снова принялся бродить по комнатам.

Прежде всего, Люсьен исключил все слишком очевидные места, в которых мог бы разместиться тайник. И прежде всего – ниши за задними стенками шкафов и пространство позади книжных полок, которые то и дело упоминались в довоенных американских детективах. Словно объектив кинокамеры, его глаза ощупывали каждый квадратный сантиметр поверхности стен, учитывая все особенности планировки. В то же время он интуитивно анализировал структуру пространства, находящегося за любой из перегородок, будто просвечивая их рентгеном.

Люсьен не знал, каков из себя «гость» Мане, и поэтому, обнаружив более или менее подходящее место для тайника за деревянными панелями, тянувшимися вдоль стен, ориентировался на мужчину средней комплекции. Если панели снять, то за ними окажется достаточно места, чтобы там мог расположиться взрослый человек. А что, если это слишком очевидное место для тайника? Пожалуй, так и есть.

Надо подумать. Предположим, человек зайдет за выдвижную панель, протиснется дальше, вдоль стены и спрячется в другом тайнике. Но если немцы сдвинут панель и обнаружат за ней пустоту? Больше того – когда Люсьен обследовал пространство за панелями, то понял, что там слишком мало места, чтобы спрятаться.

Затем он обратил внимание на необычно широкие плинтусы вдоль стен. Воспользовавшись карманной рулеткой, которую всегда носил с собой, Люсьен выяснил, что плинтус имеет почти сорок сантиметров в высоту. Не исключено, что их можно подвесить, как дверцу почтового ящика, чтобы человек мог приподнять их и на животе проползти внутрь. Неплохая мысль, но для этого требуется, чтобы стена была достаточно толстой. Обыскивая дом, немцы вряд ли станут смотреть вниз, на пол у стены.

Люсьен двигался дальше. Стена в коридоре образовывала нишу, в которой на деревянном постаменте высотой в метр стояло небольшое бронзовое изваяние Меркурия. Изваяние вместе с постаментом можно приподнять, а затем, когда человек спрячется внутри, вернуть на место. Но это технически сложно. Даже если статую намертво прикрепить к постаменту, конструкция выйдет слишком тяжелой. Люсьен прикинул вес изваяния. Килограммов пятьдесят, не меньше. Хватит ли сил «гостю» Мане, чтобы открыть и закрыть такой тайник?

Люсьен пересек комнату, чтобы взглянуть на нишу под другим углом. Закуривая, он прислонился к одной из высоких дорических полуколонн, обрамлявших проем, ведущий из салона в столовую. Бросив взгляд вверх, затем вниз, он обнаружил, что резной ствол колонны изготовлен из цельной древесины каштана. Если эту колонну водрузить на высокий пьедестал, то внутри можно с легкостью спрятаться. Измерив диаметр колонны, Люсьен убедился, что она достаточно широка – почти пятьдесят шесть сантиметров.

И тут его захлестнула волна эйфории. Примерившись, он окончательно понял, что колонна достаточно объемиста, чтобы внутри поместился человек средней комплекции, даже если учитывать толщину стенки.

От волнения голова закружилась. Эти две полуколонны не являлись несущими элементами и выполняли исключительно декоративную функцию. Следовательно, они должны быть полыми внутри. С улыбкой на лице он простучал их наружную поверхность: вот здесь можно вырезать узкую дверцу на шарнирах, замаскировав ее края каннелюрами[4]. Никаких горизонтальных соединений – они немедленно бросятся в глаза, поэтому нижний край дверцы должен совпадать с основанием колонны, а верхний – с линией начала капители. Сама полуколонна имеет почти четыре метра в высоту, значит, и дверца должна быть такой же высоты. И конечно, придется использовать бесшумные петли и шарниры!

Когда-то Люсьен уже проектировал подобную дверь высотой три метра, но на стандартных петлях. Но если мастера Огюста Мане так хороши, как он утверждает, то все должно получиться лучше некуда.

Великолепно! Блестящее, элегантное и оригинальное решение.

Он сумеет обвести вокруг пальца проклятых нацистских ублюдков!

До встречи с Мане еще два часа, а Люсьен пьет уже четвертый бокал поддельного красного вина.

Эйфория от возможности надуть бошей[5] уже прошла, зато вернулась уверенность, что его обязательно схватят гестаповцы. Что-то обязательно пойдет не так. Он знал, что парижане сдают нацистам евреев чуть ли не каждый день. А вдруг кто-то донесет гестапо о еврейском друге Мане, а тайник в колонне не сработает? Тот, кто пытается скрыться, под пытками выдаст Мане, а Мане выдаст Люсьена. Он просто спятил, соглашаясь на такое дело!