С застенчивой улыбкой, стараясь вести себя как можно более сдержанно, он выпутался из своего одеяла и забрался под моё. Ощущение от соприкосновения двух обнажённых тел, кожа к коже, было самым сильным переживанием в моей жизни. Мне казалось, я и до того вся горела, но теперь из меня словно искры посыпались. Ли слегка остыл, пока ходил в ванную комнату, охладился, но я его согрела, поглаживая обеими ладонями, и почувствовала, как остро он отреагировал.

— Надевай его, — сказала я, кивая на его сжатый кулак.

Он распечатал один пакетик и приподнялся надо мной, глядя вниз, чтобы видеть, что делает. Я с любопытством наблюдала.

— Не смотри, — пробормотал Ли, краснея и пытаясь локтем загородить мне глаза.

— О! — выдохнула я. — Ты такой милый, когда смущаешься!

Когда Ли был готов, я прижала его к себе и какое-то время покусывала его ухо, а потом обхватила ногами. И дальше всё пошло нормально — не потрясающе, но нормально. Ли был немного неуклюж, наверное от волнения, и это заставило и меня слегка понервничать, что не шло нам обоим на пользу. Мне хотелось быть идеальной возлюбленной, идеальной партнёршей, и я тревожилась из-за того, что я не такова. Но к тому моменту, когда Ли очутился во мне, он уже не мог сдерживаться и после тоже не проявил особой страстности, ему хотелось просто лежать и обнимать меня.

Я слегка провоцировала его на более творческий подход, пока сама не решила, что довольно. Даже не знаю, что тогда чувствовала: много всего. Я была довольна, что сделала это без особых проблем, сожалела, что это не было лучше, гадала, будет ли теперь всё совсем по-другому. Но я наслаждалась нашими объятиями. Примерно с полчаса мы лежали рядом, закрыв глаза, лениво поглаживая друг друга, то и дело погружаясь в дремоту.

Нас привёл в чувство негромкий стук в дверь и шёпот Гомера:

— Элли! Твоя очередь дежурить!

Я выждала несколько минут и отодвинулась от Ли. Прихватив в качестве одежды одеяло, я решила сначала спуститься вниз и найти какую-нибудь сухую одежду, а потом уже сменить Гомера. Но, дойдя до двери, я вдруг кое-что осознала. Гомер постучал в дверь и говорил, не открывая её. Он никогда прежде так не делал. Он всегда просто врывался в спальню и тряс меня, чтобы разбудить. Мы так давно знали друг друга, что не трудились соблюдать многие правила вежливости. Я обернулась и посмотрела на Ли, лежавшего на кровати.

— Ли, — сказала я, — а почему Гомер постучал в дверь?

— А? — промычал Ли в полусне.

— Почему Гомер постучался? Почему он не ворвался в спальню, как обычно?

Ли внезапно проснулся и виновато посмотрел на меня.

— Подонок! — холодно произнесла я.

— Ну, я не смог найти презервативы, — сознался Ли. — Мне пришлось его спросить.

Я толчком распахнула дверь и вылетела из спальни, слегка запутавшись в одеяле. Я была в ярости. Я не хотела, чтобы Гомер знал, чем мы тут занимались. Что известно Гомеру, известно всем. Единственным положительным результатом признания Ли стало то, что сон покинул меня на всё время моего дежурства. Я только и воображала, что скажу Ли, как именно я всё ему выложу. Злость в таких случаях отлично работает.

Но постепенно мой гнев остыл. Я, конечно, понимала причины его откровенности с Гомером, хотя всё-таки предпочла бы, чтобы этого не было. Но зато мне ужасно нравилось, как Ли бродил вокруг меня с отчаянно виноватым и смущённым видом, ну, по крайней мере, какое-то время. Ему следовало немножко помучиться.

Но в общем и целом я чувствовала себя просто отлично. Правда, иногда, при неосторожных движениях, возникало небольшое жжение, но всё равно мне было хорошо. Я весь день наблюдала за собой, гадая, изменилась ли я в чём-то, стала ли неким новым человеком. Но, похоже, никакого волшебства не произошло. С одной стороны, это вызывало облегчение, но с другой — я жалела о том, что мне никогда не стать снова девственницей. Да, это один из особых шагов: если его сделаешь, пути назад нет.

А вот чего я совсем не ожидала, так это ощущения наполненности жизнью, которое испытывала весь день. Странно и приятно одновременно. Думаю, это стало естественной реакцией на смерть и разрушения, которые окружали нас так долго. А теперь я совершила нечто положительное, созидательное, не относящееся ни к какому разрушению, то, что сильно изменило нашу жизнь. Я знаю, дети — это жуткие хлопоты, и заводить их — значит испытать боль на одиннадцать баллов при шкале от одного до десяти, но я немножко помечтала о том, что однажды, возможно, их будет у меня несколько — ну, лет через пятьдесят или около того.

И ещё у меня было ощущение, что люди вроде нас обязаны двигать жизнь вперёд.

Однако близился момент, когда я должна была снова совершить нечто хладнокровно-разрушительное.

Той ночью мы с Фай совершили вылазку на улицы Виррави. Мы направлялись к дому Фай. Ей хотелось побывать там, взять кое-какие вещи, почувствовать себя лучше — или хуже, — пройдясь по пустым комнатам. Родители Фай, будучи юристами, имели кучу денег. Жили они в лучшей части Виррави, в большом старом доме на холме, на улице, застроенной такими же старыми особняками. По дороге туда мы не спешили. Видно, нас просто тянуло рискнуть. Выходить было ещё рановато, но уж очень хотелось глотнуть свежего воздуха. Хотя весь день лил дождь и на улицах сверкали лужи, к моменту нашего выхода из дома учителя музыки ливень прекратился. Тучи висели низко, и от этого слегка потеплело. Мы прокрались через несколько кварталов, от сада к саду, стараясь не задерживаться на открытых местах и на тротуарах.

А когда дошли до Джубили-парка, то остановились за музыкальным павильоном, болтая и глядя на запущенные лужайки и заросшие сорняками клумбы. Первое, что стало совершенно очевидным, — Фай в курсе происшедшего между мной и Ли.

— Откуда узнала? — спросила я.

— Гомер сказал.

— Ну да, конечно! Я готова убить Ли за то, что он всё разболтал! Но я и не думала, что вы с Гомером в последние дни говорили наедине.

— Сейчас не так, как прежде, конечно. Но между нами всё неплохо. Хотя он вряд ли готов к серьёзным отношениям.

— Я вообще уже сто лет, кажется, с ним не болтала. Всё больше с тобой говорю и с Ли.

— Должно быть, этим утром у вас с Ли был приятный разговор.

— Хватит об этом! Что случилось, то случилось, и всё. Не ставь меня в неловкое положение.

— А это не Ли поставил тебя в неловкое положение?

— Ох, извини...

— А хорошо было?

— Ну-у... неплохо. Даже потрясающе. Но знаешь, слегка неловко. В следующий раз будет лучше.

— Значит, будет и следующий?

— Я не знаю! Ну, то есть... конечно, со временем. Но я не говорю, что собираюсь заниматься этим каждую ночь.

— А больно было?

— Немножко. Но ничего страшного.

— Так всё странно звучит... — проговорила Фай, которой всегда хотелось, чтобы жизнь была похожа на картинки из модных журналов. — А крови много было?

— Нет. Это же не пытка... Немножко больно сначала, но потом приятно. Ли не слишком затягивал дело. Но мне всё равно кажется, что парням это приятнее, во всяком случае, в первый раз.

— А ты уверена, что для него это первый раз?

— Да! Он не так уж много и знает.

— А он... — захихикала Фай, стараясь сдержаться, потому что разговаривали мы шёпотом, а вокруг нас царила влажная тьма. — А он... у него большой?

— Я так и знала, что ты об этом спросишь! Вот только у меня не оказалось под рукой линейки.

— Да, но...

— Достаточно большой, можешь мне поверить. Я не знаю, конечно, с чем сравнить, но вполне.

И мы обе захихикали.

В десять часов мы поднялись вверх по холму к Тёрнер-стрит. Но только когда добрались до последнего перекрёстка, поняли, насколько здесь всё изменилось.

На этой улице стояло двенадцать домов, и все они были освещены. Горели даже четыре уличных фонаря. В двух домах свет был, похоже, во всех комнатах, но в других светились одно-два окна. Фай застыла на месте, тихонько скуля, как щенок, который ушибся. Я не могла поверить своим глазам. Мы как будто очутились в Диснейленде. Или в Стране чудес. Вот только нас тут никакие чудеса не ждали. Нас тут ждала опасность. Я потянула Фай назад, и мы спрятались за ближайшим деревом.