Увидев пылающий факел, промчавшийся в воздухе к пятому грузовику, я поняла, что Ли начал действовать. И это вернуло меня к реальности. Я тоже зажгла горючий коктейль и швырнула в ту же сторону, что и Ли, а потом как можно скорее отправила вслед за ним второй.

Остальные также присоединились к делу. С минуту воздух был буквально наполнен горячими падающими звёздами. Сквозь дым я увидела большой огонь, что-то там точно загорелось, но взрывов не последовало. Зазвучали выстрелы, похоже из автоматического оружия, и сначала пули летели в деревья над нами, но вскоре солдаты прицелились получше, и теперь пули свистели прямо над нашими головами.

Мы поспешили отступить, прижимаясь к земле и продираясь сквозь колючие заросли ежевики. Гомер был прямо передо мной, я заметила, что он до сих пор держит в руках свои коктейли Молотова. Он не бросил их в грузовики.

— Эй, брось бутылки, Гомер! — окликнула я его.

Он так и сделал, и на мгновение мне показалось, что я спровоцировала катастрофу, потому что в то самое мгновение, когда бутылки ударились о землю, прозвучал взрыв такой силы, что земля у меня под ногами покачнулась. Мне понадобилась целая секунда, чтобы осознать: взрыв раздался позади нас, а вовсе не из-за бутылок Гомера. Потом меня, едва не сбив с ног, ударила в спину взрывная волна, а за ней последовал ещё один удар — жара, сухого, безвоздушного жара. Как будто кто-то открыл дверцу плавильной печи. Я на мгновение остановилась, приходя в себя, и тут же пустилась бегом. Остальные — те, кого я видела, — сделали то же самое. Я слышала, как трещали деревья, ломаясь и падая сзади. Да, приза за охрану окружающей среды мы бы точно не получили.

Я мчалась без оглядки, но не очень-то боялась, прекрасно понимая, что солдаты никогда, ни за что не погонятся за нами сквозь буш. Это была наша естественная среда обитания. Здесь я чувствовала себя так же легко и свободно, как какие-нибудь опоссумы, или вомбаты, или какаду. Никакой чужак не мог вторгнуться сюда, никакой захватчик не станет блуждать по этим территориям! Это была наша земля, и её мы собирались защищать.

Очень странное чувство посетило меня, когда я возвращалась обратно через загоны: будто моя огромная тень движется по небу, шагая в ногу с маленьким телом на земле. Это пугало, по-настоящему пугало, но изменить я ничего не могла. Тень нависала надо мной, молчаливое тёмное существо, растущее из моих ног. Я знала, что если наклонюсь и потрогаю его, то ничего не почувствую. Такова уж природа теней. Но одновременно мне казалось, что, пока тень цепляется за меня, воздух вокруг становится холоднее и темнее. Я гадала, не станет ли с этого момента вся моя жизнь вот такой, и не будет ли тень с каждым убитым мной человеком становиться больше, темнее, страшнее...

Затем я оглянулась на остальных, пытаясь сосредоточить взгляд на них. И постепенно, по мере того как я концентрировалась, моя тень сокращалась. Наконец словно пелена слетела с глаз, и я увидела всех ясно, отчётливо. И остро осознала, как выглядит каждый. Может, всё дело было в освещении или ещё в чём-то. Мои друзья обрисовались на фоне облаков и темнеющего неба как на огромном киноэкране. Не то чтобы я увидела всех, будто в первый раз, нет, скорее, как если бы их увидели другие. Я взглянула на друзей глазами чужака, постороннего.

Мы все были одеты в неброскую одежду. Теперь мы одевались именно так. Мне иной раз страстно хотелось снова надеть что-нибудь яркое, светлое, но такой возможности не было. Однако в этот день я только и хотела быть в сером или в хаки, хотела, чтобы одежда прилипла к телу, стала моим траурным нарядом.

Мы пересекали два пастбища на довольно открытой местности. Это было, конечно, рискованно, но не слишком. Единственная настоящая опасность грозила с воздуха, но мы считали, что шум самолёта или вертушки услышим заранее и успеем найти укрытие. Деревьев вокруг хватало.

Это был долгий путь. Боже, как я устала! Мы все устали. Крис шёл, свесив голову и слегка волоча ноги. Своими новыми глазами я видела, как он худ и хрупок: серьёзный светловолосый мальчик, казавшийся немного младше остальных. Метрах в пятидесяти от него, немного впереди, шла Фай, и даже теперь, обессиленная, она шагала грациозно, словно при движении вперёд её ноги лишь слегка задевали траву. Фай на ходу оглядывалась по сторонам, как дикий лебедь, ищущий воду. И уже не в первый раз мне захотелось быть хотя бы на четверть такой же изящной. Глядя на Фай, вы забывали, что одежда на ней столь же мешковатая, как у всех, а тело столь же грязное и дурно пахнет. Она была прекрасна, не осознавая этого, в том-то и был её секрет, — никогда мне не обрести ничего подобного.

Ну что ж, нет — значит нет.

В сотне метров слева от меня шёл Гомер, его почти не было видно за рядом молодых тополей, высаженных в качестве защиты от ветра. Гомер был большим и крепким, и сейчас, когда он шёл, ссутулившись, наклонив голову навстречу ветру, он больше, чем когда-либо, походил на медведя. Трудно сказать, как он переживает все эти события. Он за свою жизнь столько раз попадал в разные неприятности, что, наверное, уже привык к этому. Но теперь всё было немного по-другому. И я до сих пор не понимала, сердиться мне на него или нет. Гомер нарушил один из наших договоров, но мою злость заглушали жалость и ужас перед тем, что он сделал, и растерянность, потому что Гомер, скорее всего, был прав, а я — нет. Да и не время было выяснять, что он чувствует, проверять, всё ли с ним в порядке. Эго могло подождать до тех пор, когда мы вернёмся в тихое надёжное укрытие Ада. А пока, похоже, размышляя, как чувствует себя Гомер, я отвлекалась от мыслей о том, что ощущаю я сама.

По другую сторону от меня шла Робин. Глянув на неё, я вспомнила героев былых времён. Например, древних королей, к именам которых всегда добавлялись какие-то особые титулы: Эдуард Мученик, Этельред Неразумный, Вильгельм Завоеватель. Робин была Робин Неустрашимая. Пока всё вокруг тихо и спокойно, она держалась в тени. Но когда дела шли плохо, Робин хватала боевой топор, раскручивала его над головой и нападала на врага. Она проявляла себя в самые пугающие, самые ужасные моменты. Похоже, её ничто не могло остановить. Может, Робин ощущала, что ей ничто не грозит. Не знаю. Но и теперь она вышагивала легко, высоко вскинув голову. Казалось даже, что она что-то напевает и слегка похлопывает в такт музыке левой рукой по бедру.

Ли гоже пребывал в прекрасном настроении. В ту ночь, когда мы взорвали мост, он был счастлив, хотя сам и не в состоянии был сделать многого из-за раненой ноги. На этот раз мы устроили настоящий разгром, мы это знали, и Ли находился в самой гуще событий. Он и всегда-то двигался, как чистокровный скакун, если нам приходилось пересекать открытое пространство или просто идти очень далеко, а уж теперь буквально излучал энергию, смотрел вперёд, его длинные ноги легко покрывали километр за километром. Время от времени Ли оглядывался, улыбаясь и подмигивая. А я не знала, радоваться мне или тревожиться из-за того, что он наслаждается убийством людей и уничтожением имущества. Но для него жизнь явно стала проще.

А моя голова была так набита разными мыслями, что они просто из ушей лезли. И я бы не удивилась, если б они, например, начали капать из носа. Слишком многое нужно было понять, осознать. Но я вместо того всё отпихнула в сторону и начала повторять неправильные французские глаголы: «Je vis, tu vis, il vit, nous vivons, vous vivez, ils vivent. Je ineurs, tu meurs, il meurt, nous mourons, vous mourez, ils meurent»[5]. Это казалось намного безопаснее, чем думать о нашем нападении, и, кажется, чуть-чуть сокращало огромную тёмную тень над моей головой.

Мы добрались до моего дома в последних лучах дня. На этот раз я не вошла внутрь. Дом уже начал казаться мне незнакомым, будто это было просто старое здание, в котором мы когда-то жили, давным-давно. Сразу было видно, что дом необитаем. Лужайка жутко заросла, она выглядела встрёпанной и неопрятной. Одно из окон эркера столовой треснуло сверху донизу, не знаю уж почему. Может, об него ударилась какая-нибудь птица. Половина виноградных лоз упали со шпалер и валялась теперь поперёк дорожек и цветников. Это уж моя вина. Папа раз десять мне говорил, что нужно подвязывать их покрепче.