На сердце у меня теплеет. Официант приносит мое вино; я подношу к губам бокал и делаю большой глоток, наслаждаясь ощущением приятного жжения в гортани и тем, как напиток легко ударяет в голову.
– Так как, ты пойдешь на повышение? – спрашивает Скотт.
– Не знаю пока. – Беру из терракотовой миски в центре стола оливку и закидываю ее себе в рот.
– И в чем оно будет выражаться? Надеюсь, в повышении зарплаты в том числе, – он ухмыляется.
– Бен хочет, чтобы я стала в «Моретти» менеджером, пока он будет заниматься расширением бизнеса. Плюс просит, чтобы я консультировала его по поводу дизайна новой территории.
– Но это же просто здорово, – говорит Скотт, качая головой. – Для тебя ведь это плевое дело, разве нет? По-моему, надо соглашаться.
– Ты так думаешь? Ответственность все-таки большая. Мне страшно соглашаться, вдруг я все испорчу.
– Да что там портить, ты ведь с такой работой с закрытыми глазами справишься! И вообще, глаза боятся – руки делают. Попробуй, Тесс, – ты заслужила что-нибудь хорошее от жизни после всего, что тебе выпало.
– И ты тоже, – говорю я. – Ты тоже заслужил что-нибудь хорошее.
– Спасибо. – Муж улыбается мне. – Вообще-то я отчасти поэтому тебя сюда и пригласил.
Надежда затопляет меня изнутри так, что у меня даже дыхание перехватывает. Сил хватает лишь на то, чтобы не лыбиться на него, как влюбленная юная идиотка.
– Элли сказала мне, что вы с ней вчера поговорили, – продолжает Скотт. – Что ты позвонила, когда я был в душе. – Тут он качает головой. – Я не хотел, чтобы ты вот так о ней узнала. Извини. Я сказал ей, что она вообще не должна была брать трубку. Мне жаль, что она на тебя все вывалила.
Ага, значит, у шалашовки есть имя – Элли.
– Не беспокойся, – отвечаю я таким тоном, чтобы муж понял – обиды я на него не держу. – Всё в порядке. Мне все равно, что было в прошлом, встречался ты с кем-нибудь или нет. Мы ведь расстались. Я была ужасно подавлена, на тебя почти не обращала внимания… Но теперь все это в прошлом. Так что ты не должен мне никаких объяснений.
– Ты даже представить себе не можешь, какую тяжесть сейчас сняла у меня с плеч, – говорит Скотт, откидываясь на спинку стула и действительно разминая плечи, как будто они у него затекли. – Скажу тебе правду: я ужасно боялся этого вечера. Шел сюда и все время думал: как буду объяснять тебе про нас с Элли, про том, что между нами есть… Поэтому я очень рад, что ты сама все понимаешь. И надеюсь, что мы сможем остаться друзьями.
– Друзьями? – повторяю я, чувствуя, как это слово липнет у меня к языку и как меня окатывает холодом: я начинаю кое-что понимать. – В смысле, ты и я?
– Да, конечно. – Скотт подтверждает мою догадку озадаченной улыбкой. – Было бы непростительно, если б каждый из нас пошел теперь своим, отдельным путем, после всего, что нам выпало перенести вместе. И ты еще полюбишь Элли, я тебе обещаю. Глядишь, вы с ней еще подругами станете…
Его голос то удаляется, то грохочет у меня в ушах, пока я пытаюсь переварить его слова. Значит, эта Элли – не просто увлечение, она – нечто большее. А мне в жизни Скотта отведено теперь место в области преданий. Я стала его «бывшей». И при этом он хочет, чтобы все мы были счастливы и довольны. Он думает, я и сюда пришла для того, чтобы дать ему свое благословение, подтвердить, что мы останемся друзьями.
– Ты и она? – шепчу я. – Вы действительно вместе? И у вас все серьезно? – На моих губах проступает недоверчивая улыбка, готовая в любую секунду обернуться гримасой презрения.
Скотт прикусывает губу и ерзает на стуле. Делает проходящей мимо официантке знак принести ему еще пива.
– Да. Я думал, ты понимаешь это, и еще думал, что ты желаешь мне добра.
Я открываю рот. Разочарование сдавливает мне грудную клетку, мешая вздохнуть.
– Я не сказал тебе об этом раньше, – продолжает Скотт, – потому что боялся тебя ранить. Но когда Элли ответила вчера за меня по телефону… В общем, я понял, что настала пора объясниться. И ты так хорошо выглядишь, вся такая спокойная и сдержанная… Честно говоря, я думал, что всё в порядке.
Я так поражена, что даже не могу говорить. Тело и ум – все парализовано, как будто я наглоталась каких-то таблеток.
– Мы с ней познакомились около года назад, в моем офисе, во время рождественской вечеринки, – нерешительно объясняет Скотт. – Сначала все было как бы в шутку, но… Тесса, мне очень жаль, но у нас действительно все серьезно. Мы любим друг друга.
Похоже, мое молчание он воспринимает как поощрение. Думает, что мне нужны его объяснения. А я хочу сейчас только одного – чтобы он замолчал. Чтобы он заткнулся наконец. Я совсем не хочу слушать о нем и Элли. Об их прекрасных отношениях и о том, как сильно они любят друг друга. Делаю большой глоток вина, прекрасно осознавая, какой эффект оно может оказать на мои и без того растрепанные чувства.
– Я пришла сюда с надеждой, что мы снова будем вместе. – Мне удалось выдавить из себя эти слова, но голос у меня до того тихий, что мужу приходится наклоняться ко мне, чтобы расслышать. – Я хотела попросить тебя дать нашему браку еще один шанс. Я все еще люблю тебя, Скотт. Ты разве не понимаешь?
Но тот трясет головой так, словно хочет стряхнуть с себя мои слова. Слова, которых он не хочет слышать.
– Есть еще кое-что, – говорит Скотт. Пытается выдержать мой взгляд, но не может, и его глаза постепенно опускаются на стоящую перед ним пустую бутылку. – Тесса, мне так жаль, – продолжает он, по-прежнему глядя вниз. – Элли беременна.
Я откидываюсь на спинку сиденья так резко, как будто меня ударили ножом.
– Извини, – повторяет он, теперь уже глядя на меня. – Мне так жаль… Очень, очень жаль. Мы совсем это не планировали.
«Ты-то, может, и не планировал», – проносится у меня в голове ядовитая мысль. И он мне все это рассказывает! Нас разделяют всего два фута, но у меня такое чувство, будто с каждой секундой он удаляется от меня все дальше и дальше. Тот мужчина, которого я когда-то знала…
– Все нормально, Тесс?
– Нет, – говорю я. – Нет, Скотт. Ничего со мной не нормально, ты что, блин, не видишь?
У него повисает челюсть.
Лицо Скотта, когда-то такое знакомое, теперь совершенно чужое. Его крупный рот, сильный нос, светлые карие глаза, всегда такие добрые прежде. В которых я читала только желание и любовь. Теперь все это он дарит другой женщине. А я вызываю у него лишь… что? Жалость? Обиду? Гнев? Я – помеха, болтающийся конец из прошлого, который необходимо подвязать. Я вижу это по его глазам – до чего ему не терпится уйти отсюда. Поставить наконец точку. Сказать последнее слово. И уйти. С чувством выполненного долга.
Мы – то есть Скотт и я – пробовали завести еще одного ребенка. Он этого хотел, а мне это казалось предательством. Попыткой стереть из памяти наших умерших детей. Заменить их другими. Муж говорил тогда, что это поможет нам обоим исцелиться, направить свою любовь в новое русло. Рождение нового ребенка создаст новые воспоминания, которые исцелят прежние раны. Но по разным причинам этого так и не случилось, а потом и сам Скотт ушел из дома, и некому стало настаивать.
Не могу дышать. Не могу больше сидеть в этом баре, таком людном и жизнерадостном. Громкий смех и улыбающиеся лица повсюду. И самое ужасное, воздух вокруг меня пронизан неумолимой жалостью Скотта. Встаю на ноги и кручу головой по сторонам в поисках выхода: я вдруг забыла, где здесь дверь, вообще потеряла ориентацию в пространстве. У Скотта будет другой ребенок. Он полюбил другую женщину. Он меня бросает.
Теперь я понимаю, что ни на что больше не гожусь. Подумать только, решила, что если подстричься помоднее да напялить юбчонку посексуальнее, то и дело в шляпе – курам на смех! На самом же деле я старая развалина. Никому не нужная, ни на что не годная. И это не жалость к самой себе, это – реальность. Правда. Так разве ж могу я его винить? Громко всхлипываю, поворачиваюсь и бросаюсь бежать.
– Тесса, подожди! Нам надо поговорить!
