На следующий день бравый эсквайр Стоктон обеспечил нам груз, превзошедший все наши ожидания, не потребовав платы за фрахт, сильно преувеличенный.

— Это цена за ваше молчание, — сказал капитан, когда я рассказал ему о вечерних событиях.

В связи с тем, что я собираюсь продолжить деловые отношения с почтенным господином Стоктоном, я воздержусь от упоминания его настоящего имени, а заодно и названия портового городка.

Приключение? Разве старые морские волки не привыкли к тому, что у них постоянно требуют рассказы о приключениях?

Но бывают приключения и приключения, так как все зависит от того, какой смысл вкладывается в это слово. Словарь дает этому слову следующее определение: необычное происшествие.

Я хочу рассказать вам об одном приключении, «действительно произошедшем», но должен сначала предупредить вас, что оно не является ни удивительным, ни потрясающим. Нет, оно просто забавное.

«Фульмар» только что вышел из Лейта курсом на Роттердам. За несколько дней до этого из небольшого бродячего цирка в Лейте сбежал лев. Животное не удавалось найти, и в порту и его окрестностях, вплоть до Эдинбурга, царила паника.

Едва английский берег скрылся за горизонтом, как один из помощников кочегара выскочил на палубу, закричав, словно безумный, что на судне находится лев и что он слышал и видел его.

«Фульмар» был старым судном, с множеством укромных уголков, в которых мог скрыться любой незаконный пассажир, в том числе даже лев.

На судне не было оружия, если не считать старую сигнальную пушку, намертво закрепленную на палубе, способную только громыхнуть, когда в ней сгорал порох. Правда, у одного из офицеров имелся старый револьвер Лефоше, но когда он извлек его из чемодана с барахлом, то выяснилось, что он не заряжен и запасных патронов у него нет.

В это время на палубу выбрался еще один кочегар, вернее, навальщик угля, закричавший, что он слышал, как фыркал и рычал лев.

Разумеется, у капитана не было ни малейшего желания возвращаться в Лейт, так как он торопился проделать продолжительный рейс с многими промежуточными стоянками согласно установленному графику. Что оставалось делать? Завязалась продолжительная дискуссия, продолжавшаяся до тех пор, пока ситуацию не разрешил Жан ле Брэн.

Это был гигант, грубый и молчаливый фламандец, единственным удовольствием для которого было, когда он сходил на берег, посещение ярмарок и базаров, на которых он мог помериться силой с местными борцами, которых неизменно заставлял понюхать пыль.

— Если я могу справиться с парнем весом в сотню килограммов, то что для меня какой-то лев? — хвастливо заявил он.

Вооружившись ломом, он скрылся в аду кочегарки.

Прежде всего, он заглянул в угол, где стояла походная койка, на которой могли при случае отдыхать механики и кочегары. Здесь его сразу же остановило грозное рычание.

— Мы же говорили, что это лев! — закричал один из кочегаров, выскочивший на палубу быстрее, чем можно было крикнуть «караул!». За ним дружно выбрались на палубу и все прочие, услышавшие рычание, находившиеся в кочегарке и в трюме.

Наступившая тишина продолжалась, как показалось всем, целую вечность.

На палубе началось тревожное волнение. Кто-то крикнул:

— Ясно, что лев расправился с ним!

Через мгновение раздался донесшийся снизу прерывающийся голос Жана:

— Ну, вот, все в порядке!

Он появился на палубе, задыхающийся и мокрый от пота, держа на руках… громадного сенбернара!

Вы можете представить, как веселились матросы, тем более что пес оказался весьма миролюбивым, мгновенно пожиравшим все съедобное, предлагаемое ему, и постоянно требовавшим, чтобы его кто-нибудь погладил.

Мы окрестили пса Львом и собирались оставить на судне в качестве живого амулета, но капитан, сойдя на берег в Роттердаме, тут же телеграфировал в Лейт. Через несколько дней на судно поднялся хозяин собаки, забравший свое сокровище, оказавшееся действительно весьма дорогостоящим.

Он отблагодарил экипаж двумя фунтами стерлингов, но капитан отдал эти деньги главному участнику событий, то есть Жану ле Брэну.

Обратный рейс оказался гораздо более нервным, чем рейс из Лейта в Роттердам, потому что кочегары потребовали, чтобы Жан поделился с ними. Поскольку у Жана была другая точка зрения, он принялся убеждать противников так энергично, что пришлось вмешаться капитану.

Когда через много лет Жан снова оказался в составе нашей команды, мы встретили его дружным кличем: «Да здравствует Жан-лев!» Но он с недоумением посмотрел на нас, так как совершенно забыл об этом небольшом приключении.

Так часто случается на море. Подлинные приключения забываются и в памяти остаются только те, которые, основываясь на реальных фактах, могут с каждым днем становиться все более эффектными благодаря фантазии рассказчика.

Определенно, что-то не ладилось на борту «Фульмара». Старик выглядел на редкость мрачным и постоянно выражал надежду, что не произойдет ничего страшного. У Рапси, главного помощника капитана, настроение стало просто собачьим, и он никак не мог усидеть на месте. Более того, смутное беспокойство охватило всю команду.

Я хорошо знал, что в такие моменты ни в коем случае нельзя даже подходить к Рапси. Тем не менее мне пришлось рискнуть. Но он, вместо того чтобы ответить на мой вопрос, спросил меня:

— Разве вы не видели большого красного зверя?

Я удивленно вытаращил глаза, но он окончательно потряс меня следующей фразой:

— Тем не менее именно вы должны были первым увидеть его! Впрочем, если он сцапает вас, станет ясно, что это не вы украли его!

За исключением обычных судовых тараканов и стаи трюмных крыс на судне, насколько мне было известно, других животных не имелось, если не считать, разумеется, нескольких туземных «рож, посыпанных перцем», которых мы наняли в Коломбо.

— Вы помните парня, по-моему, копта, которого нам пришлось оставить в Сингапуре, поместив его в больницу для моряков?

— Конечно! Еще тот типчик!

— Это так. Но вы наградили его затрещиной, не так ли?

Я уставился на Рапси. Мое недоумение возрастало на глазах.

— Разумеется, я отвесил ему оплеуху. Почему бы и нет? Он не только не хотел выполнять мой приказ, но и обругал меня.

— Согласен, дружище, но я говорю о затрещине, а это было серьезной ошибкой. Если бы вы всего лишь пригрозили ему вымбовкой, он воспринял бы это как само собой разумеющееся. Но дать ему затрещину… Ведь он, как я уверен, был коптом. Эти ребята всегда имеют отношение к колдовству… Крайне чувствительные, они воспринимают затрещину как самое страшное оскорбление, которое только можно им нанести. Впрочем, то же самое мы имеем и с французами, если верить тому, что я прочитал о них.

Я поинтересовался у Рапси, какое отношение история с коптом может иметь к большому красному зверю и тревоге, царившей на борту.

Он пожал плечами, зашел в каюту и тут же снова вышел на палубу с пистолетом Деррингера в руке.

— Джонни, — сказал он, сунув пистолет мне в руки, — насколько мне известно, вы хороший стрелок. Постарайтесь как следует прицелиться, когда вы встретите красного зверя, потому что мы надеемся долго видеть вас в должности второго офицера, хотя вам, конечно, нужно еще многому научиться.

Больше мне ничего не удалось вытянуть из Рапси.

Я обычно становился на вахту с полночи до четырех утра, поэтому, как только пробило двенадцать часов, я оказался на мостике. Стояла чудная ночь с полной луной. «Фульмара» плавно покачивали длинные волны, в то время как машина и винт работали безукоризненно, радуя душу главного механика.

Что мне следовало посчитать предупреждением? И откуда оно пришло — из моего подсознания или меня предупредил мой ангел-хранитель? Я не знаю. Может быть, и то и другое…

Как бы там ни было, но я резко обернулся и увидел большого красного зверя, скользнувшего вдоль надстройки и устремившегося ко мне.