Гесс посмеивался в кулак, глядя на это чудесное существо, а Эйсбар плыл глазами по книжным полкам:

— Здесь прекрасное собрание… Позволите? — Он взял с полки маленький томик, перелистал пожелтевшие страницы, прищурился. — Что? Сегодня? Сегодня будем обследовать верхние точки. Надо бы проникнуть на шпиль Адмиралтейства, верхнюю площадку Казанского собора, верхушку Ростральной колонны. Выезжаем через час.

— Через час будет еще темновато, — отозвался Гесс. — Если бы меня спросили, я предложил бы двигаться около одиннадцати. Будет больше света, и масштабы — что близко, что далеко, как создать перспективу — станут понятнее. А я пока подремлю полчасика.

Эйсбар вскинул было брови, но не стал спорить.

В одиннадцать они сворачивали на Невский. Начали с Адмиралтейства. Метелица — так представился человек-марионетка, добавив: «Это фамилия», — устроился на переднем сиденье и упоенно руководил поездкой.

Пока Гесс закуривал папироску у входа в Адмиралтейство, Метелица успел прошмыгнуть внутрь и уже махал им гуттаперчевой ручкой из окна второго этажа.

Вид с верхнего балкона, окольцовывающего Адмиралтейство, Эйсбара не впечатлил. Ампирная приятность, ясность пересечения проспектов и улиц. Как из этого сделать мир содрогнувшийся, но выстоявший? Каким видит этот мир тот, кто на него покушается? Эйсбар смотрел на затылки нимф, несущих глобусы, на плечи греческих героев. Высветить их лица? Тьма — и в скрещении лучей мощных прожекторов возникают античные лица. Невозмутимые. Гордые. Спокойные. Стража культуры. Может быть…

— Гесс, а на шпиль полезем, как ты думаешь?

— Все в нашей власти, Серж. — Гесс обращался к Эйсбару либо по фамилии, либо по имени на европейский манер, интуитивно чувствуя, что, несмотря на давнее приятельство, с Эйсбаром следует держать дистанцию.

Оба повернулись в сторону Метелицы.

— Сей момент! — Метелица успокоительно вскинул ладошки, и через несколько минут Гесс с Эйсбаром были обмотаны специальными канатами и в сопровождении двух альпинистов карабкались на шпиль.

— Точку съемки, возможно, найдем, но как затащим камеру? — флегматично пробурчал Гесс.

— Поставим задачу и затащим, — отозвался Эйсбар. Он явно чувствовал себя бодрее Гесса: приключения начались. Было безветренно. Бездействующие пока металлического цвета облака очерчены резким фиолетовым цветом. Холодный воздух и высота кружили голову, и воображение наконец заработало. Он знал, что решение вот-вот должно появиться.

Альпинисты закрепили их на верхней доступной точке шпиля. Эйсбар рассматривал шеренгу скульптур — скорбных дев — на парапете кровли Зимнего дворца. И…

— Я понял, Гесс! Я знаю наш ключевой кадр! — закричал Эйсбар. — Питерские скульптуры тоже должны стоять в оцеплении, как шеренги солдат! Фигур на парапете Зимнего, конечно, не хватит. Закажем копии — несколько сотен! Скульптурные аллегории — огонь, вода, земля, воздух! Ты слышишь, Андрей?

Гесс кивнул и, не отпуская веревки, повел головой в сторону сгущающихся облаков. По его губам Эйсбар прочел: «Не начинается ли ветер?» И тут же ударил порыв. Эйсбара отбросило от шпиля на несколько метров. Он не успел еще понять, что случилось, а его на огромной скорости уже несло обратно. Яростно вцепившись в веревку, он пытался затормозить движение, но металлический остов Адмиралтейской иглы неуклонно приближался. Деваться было некуда. Панорама города мчалась за ним. Сейчас его расплющит о шпиль и… «Вот и славный финал, — мелькнуло у него в голове. — Вот и монтаж аттракционов». Цирк Эйсбар не любил и успел подумать, как глупо погибать в облике воздушного гимнаста — дешевый фарс! В шквале ужаса замелькала нарезка кадров: его тело на мостовой, кричащий рот старухи, около которой он упал, алая икра вываливается из горячего блина… Он широко открыл глаза и неотрывно глядел на ослепительное золотое сияние, которое надвигалось на него. Вдруг он почувствовал, как чьи-то руки подхватили его. Дьявольский полет остановился. Альпинист крепко держал его, беспомощно повисшего в полуметре от шпиля. Второй горный акробат уже пристегнул к себе оператора и помогал спускаться.

К машине шли на ватных ногах. Долго молчали, курили. У Гесса сильно дрожали руки. Эйсбар был внешне невозмутим, и только по коротким быстрым затяжкам можно было судить о степени волнения.

— Копии скульптур надо делать из папье-маше и из гипса. Когда они станут взрываться одна за другой, будет фактурно, — были его первые слова.

— Сколько? — Метелица достал блокнот и карандаш.

— Не меньше тысячи.

Гесс смотрел в окно. По тротуарам фланировали горожане, и то, что они такие разные, такие живые, сделанные из теплой человеческой плоти и ничего общего не имеющие с обезличенными черными точками, каковыми казались сверху, так вот, это скопление разнообразного живого почему-то было очень приятно Гессу. Ужас отступал.

— Куда теперь? На Ростральную колонну? — сказали они с Эйсбаром хором, повернувшись друг к другу.

…Прошло несколько недель. К апрелю съемки вошли в колею, а Эйсбар — во вкус. Почти все его идеи находили одобрительный отклик у Долгорукого. Собирались снимать одну из ключевых сцен: многотысячную разгоряченную толпу. Изобразить ее вызвались рабочие Путиловского, ведомые директором самодеятельного театра, который уже несколько лет бузотерствовал, по выражению директора, при заводе. Оплату массовке — так стали называть непрофессиональных участников кинодейства — директор выбил приличную, чем гордился. Эйсбар решил сам посмотреть и отобрать первую сотню — лица, которые будут появляться на крупном и среднем планах.

Рабочий люд клубился в темном коридоре съемочного ателье, заняв кресла и диваны, расположившись на полу, покуривая, пересмеиваясь, переругиваясь, жуя пирожки и ситники и попивая чай из оловянных кружек, который разносили быстрые помощники.

— Слушайте, Метелица, поставьте там пару ламп, чтобы можно было разглядеть лица, — сказал Эйсбар незаменимой и безотказной марионетке.

— Yes. — Тот присел в полупоклоне. Изъяснялся он теперь на английский манер: в буфетной Метелица пустил сплетню о том, что после феноменального успеха будущей фильмы не только в пределах империи, но и на европейских и американских землях, он двинется в Холливуд. — Прикажете передать ваши рисунки ассистенту для отбора? Номер завтрашней сцены могу уточнить?

Эйсбар неопределенно махнул рукой — не до рисунков! Метелица ловко повернулся на пятках, подмигнул сам себе и через секунду его фальцетный голос слышался в коридорах.

Надвинув на глаза кепку, подхваченную в реквизиторской, Эйсбар двинулся на разведку. Обычно режиссеры смотрели массовку поверхностным взглядом, в общем и целом — соответствуют ли костюмы эпохе, достаточное ли количество народу пригнали на площадку. Но Эйсбара интересовали лица и дух толпы, разница между ее расслабленным состоянием и напряжением, которое должно бить с экрана. Как генерал, что обходит караул, тыча пальцем в плохо начищенные пуговицы, он пройтись успеет. Теперь же он пробирался через тела — пахло потом и вяленым мясом.

— …как скажут на первый и второй рассчитаться и в матюгальник начнут вопить: «Четные — бегут! Нечетные — падают!», притворяйся нечетным, — наставлял старикашка с окладистой бородой юношу с хорошим квадратным подбородком. — Легче лежать, чем бегать. Пусть дураки бегают за те же деньги, — подбородок охотно кивал, Эйсбар приостановился около лампы, делая вид, что поправляет проводку. Юноша с подбородком неплох. Вытащить его на первый план в покушении на гимназистку.

Между тем старичок продолжал:

— В аппарат не пялься, прячь лицо, но незаметно. Примелькается рожа, больше не возьмут. А ежели пиротехники туману напустят, за туман держись. Опять-таки хорошо пролезть в фон — это когда за головой главного артиста. Фон они повторять любят — глядишь, опять вызовут, ежели артист что напортачил. Тут, как в любом другом деле, нужна сноровка. Откуда будешь?

— Из-под Орла, — ответил басок.

— А по фамилии?