Когда он поворачивается ко мне, его глаза пылают, наполненные огнём.

— Джейк мой сосед по квартире. Я живу с ним последние четыре года. Ты бы знала это, но ты не задаёшь вопросов касательно того, кто я, чёрт возьми, такой, или какой чёртовой жизнью я живу. Ты просто сосредоточена на дурацком дерьме, которое не значит ничего ни для кого, кроме тебя. Но это прекратится, Саша. Я не позволю тебе выбраться из этого с помощью паники. С меня хватит, ладно? Хватит сдерживаться, позволяя тебе всё испортить, ожидая, пока ты разберёшься с этим дерьмом на своих условиях. Если мне придётся заставить тебя это увидеть, я заставлю. Думаешь, я не запру тебя в подвале и не буду тупо трахать тебя, пока ты наконец не увидишь, как это важно? Думаешь, я не буду держать тебя в плену, пока ты не признаешь, что чувствуешь? Что ты влюблена в меня? Что ты не можешь описать словами, что с тобой делают мои прикосновения? Я был в тюрьме, Саша, и это буквально худшее место на земле. Там воняет, ты двадцать четыре на семь переживаешь о том, чтобы тебя не оприходовали в зад, и еда такая, что тебя рвёт три раза в день. Я не выносил быть там, но готов рискнуть туда вернуться, если это значит, что ты прекратишь это дерьмо и просто будешь хорошо себя вести. Ты меня слышишь? Ты понимаешь?

В какой момент мне сдаться? Он говорит мне эти слова правды, и я ослеплена ими. Я не вижу, куда бежать или куда повернуться. Я развёрнута, потеряна и так боюсь последствий того, что действительно позволю себе влюбиться в него, что отталкиваю эту идею как маленький ребёнок, отказывающийся принять неизбежное. Но есть тысяча способов испытать боль каждый раз, когда я выхожу из дома. Моё сердце сейчас упругая мышца. Оно так билось, столько всего испытало в борьбе за восстановление снова и снова, и всё же каждый раз я нахожу путь обратно, восстанавливаюсь и продолжаю выходить из дома.

Если он причинит мне боль, я смогу это преодолеть.

Если моё сердце снова разобьётся, что такое ещё одна трещина среди паутины шрамов?

Рук сжимает губы, раздувая ноздри. Он сглатывает, и его кадык подскакивает, отчего переливается татуировка на его шее. В его глазах дикий, неукротимый свет, который напоминает мне шторм в море — далёкий, но явно яростный и опасный в своей природе. Он не говорит. Он не заводит машину. Он ждёт.

Спустя долгое время, я делаю глубокий вдох и закрываю глаза.

— Хорошо, Рук. Хорошо. Ты победил. Я расскажу тебе всё, что ты хочешь знать.

Однажды, когда мне было четырнадцать, я застал Сим и Ричарда вместе. Они трахались. Или вернее, совокуплялись. Моя мама лежала на спине, раскрыв глаза и глядя в потолок, а на лице моего отца было сосредоточенное выражение, отчего казалось, что ему больно. Они не видели, что я стою в дверном проёме их спальни, пока Ричард не закончил машинальные толчки и не рухнул на матрас. Сим повернула голову, и на краткое мгновение, когда наши взгляды встретились, она видела меня, а я видел её, её бледно-розовую шёлковую ночнушку, задранную вверх по бёдрам, как у жертвы насильника, и она выглядела истощённой. Вымотанной. Она выглядела намного моложе, чем в дневные часы, когда бегала по дому, убираясь, разговаривая по телефону с подругами и говоря мне убрать ноги с мебели. Я её не узнавал, и на мгновение я почувствовал к ней жалость. Затем в её глазах снова появилась злость, её губы образовали гримасу, и она вернулась. Сим. Моя мать, раздражённая и разочарованная во мне в пятнадцатый раз за тот день. Только на этот раз она была ещё и смущена. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять почему: то, что кто-то стал свидетелем машинальной, неприятной натуры её занятия любовью с её мужем, означало, что кто-то ещё знает, что в её браке не осталось никакой настоящей любви.

Тогда я поклялся, что когда буду заниматься сексом с женщиной, я посвящу себя её наслаждению. Я удостоверюсь, что она хочет, чтобы я был на ней сверху. Я удостоверюсь, что она хочет до головокружения меня и всё, что я могу предложить. Я поклялся, что буду знать, как доставить ей удовольствие.

Значило ли это, что я трахался с кучей женщин, чтобы набраться опыта? Да. Значило ли это, что мне надирали зад выпускники в старшей школе, когда я трахал их девушек-чирлидерш? Да, чёрт возьми. Почти каждый день недели, пока меня не загребли в тюрьму для несовершеннолетних. Не поймите меня неправильно, я не был рисковым и глупым. У меня постоянно в кармане был презерватив; я знал, что его действительно нужно использовать, а не просто держать при себе. Как результат, пока мои глупые друзья (включая Джейка) получали рецепты на антибиотики от хламидий и красочного букета других гадких ЗППП, мой член был в идеальном рабочем порядке. Выйдя из тюрьмы, я дотрахался до Нью-Йорка, изучая женские нужды. Женское тело — это объект красоты. Намного более деликатный и хрупкий, чем любые часы или автомобильный двигатель, над которым я работал. Но я знал, как и к чему прикасаться. Где лизнуть, где поцеловать, где подразнить.

Мы с Сашей сидим в тишине, пока я везу её домой из больницы. Мимо пролетают уличные фонари. Между машинами снуют жёлтые такси. Дождь льёт так сильно, что практически невозможно видеть через лобовое стекло. У меня разбегаются мысли, пока я переключаю передачи — с чего начать её целовать. К каким её местам я буду прикасаться. Сколько раз я заставлю её кончить. Сколько раз она будет кричать моё имя. У меня складывается твёрдый план к тому времени, как я останавливаюсь у своего дома.

Саша щурится, глядя в окно, на здание рядом с нами.

— Это не мой дом, — говорит она.

— Я знаю. Это мой дом. Я знаю, что ты устала. Знаю, что ты больна. Но тебе пора здесь побывать. Тебе будет комфортно. О тебе позаботятся. Даже не думай со мной спорить, ладно?

Секунду она выглядит поражённой, затем качает головой.

— Я и не собиралась.

Что ж, это сюрприз.

— Тогда хорошо, — я выхожу из машины и снимаю свою куртку. К тому времени, как обхожу машину с другой стороны, я протягиваю куртку Саше, чтобы укрыть её от дождя. Я чувствую, как по моей спине и между лопаток течёт вода, пока я медленно веду её к дому.

— Какая квартира твоя? — спрашивает она. У неё мокрые волосы. Несмотря на тени под глазами, а также лёгкие синяки, она выглядит чертовски великолепно. Я считаю, что в этот момент люди самые захватывающие. По крайней мере, самые честные. На ней нет ни капли макияжа, она мокнет, несмотря на мои лучшие попытки укрыть ее от дождя, и опирается на меня для поддержки. Мне хочется подхватить её на руки и прижать к себе, и держать так вечно.

— У меня нет здесь квартиры, — говорю я ей. — Это всё моё. Всё здание.

— Что? Всё…? — она поднимает взгляд, оглядывая первый этаж, затем второй, затем третий и четвёртый. — Какого чёрта, Рук? Как ты можешь себе это позволить?

— Я тебе говорил. Я избалованный богатый ребёнок. Мои родители подарили мне это в качестве прижизненного наследства.

Она моргает, пытаясь осмыслить информацию.

— Ого. А я думала, у меня крутой дом. Значит… вы здесь живёте только вдвоём?

— Только вдвоём. И не переживай. Я на верхнем этаже. Джейк на два этажа ниже. Слышимость в Чез Блэкхит не особо хорошая.

— О боже, — стонет она. — Я только после капельницы. У меня недавно чуть не сломалась нога, а ты заставишь меня забираться по лестнице на четвёртый этаж?

— Нет. Я тебя отнесу.

— Вот ещё…

Я прерываю её, наклоняясь и быстро поднимая её на руки.

— Рук! Опусти меня!

— Тихо. Давай просто войдём в дом. Затем можешь забить меня до смерти своими девчачьими кулаками. А сейчас я был бы благодарен, если бы ты перестала меня бить, — она перестаёт хлопать рукой по моей груди достаточно, чтобы я одной рукой вытащил из кармана ключи.

— Возьми их. Открывай, — говорю я ей.