Почему Мориарти не грыз гранит финансовой науки где-нибудь в Оксфорде-Гарварде? Отчего он вместе с другими смертными протирал штаны в рядовом отечественном универе? Всё потому, что тревожное «как бы он не подсел там на какую дрянь без присмотра» Савицкого-старшего, перевесило спесивое «мой сын должен иметь только лучшее». Скорее всего, подобные мотивы отцов всех остальных – Качка, Могилы, Сахара… явились причиной тому, что шайка в полном составе осталась в городе, и продолжала быть, тем, чем и была – стаей.

– О да! – Вольт отхлебнул пива, и опустил кружку на стол. – Только где ж нам взять таких стариков? А? Почему жизнь даёт кому-то всё и сразу, а кому-то ничего и никогда?

– Философский вопрос. И очень тупой. Пойду ещё пива принесу.

– Постой! – Вольт схватил Клифа за руку. – Почему у этого выродка – отдельная хата, Гелик, сколько угодно тёлок? Крутых тёлок, заметь. Не то что эта, – он кивнул головой в сторону, собирающей пустые кружки на соседнем столике Люси.

– Вольт, – хохотнул Клиф, – ты и её-то склеить не можешь!

– Вот и я о том же. Если б я…

– Был, как Мориарти… – продолжил за него Клиф.

– Заткнись. Жизнь проходит мимо. Мы, как два урода. Мы на обочине. Понимаешь?

– Завёл песню. Когда-нибудь и у нас всё будет. Может быть.

– Идиот! Ты сам-то в это веришь?

– Если честно, – Клиф вздохнул, почесал за ухом. – Если честно, то не совсем.

– Первые здравые слова от тебя за сегодня.

– Слушай, Хмырь, – Клиф начал выходить из себя, – что ты мне голову морочишь? Говори уже. Выдавай свою бредятину.

– Подожди, – он ещё сильней сжал запястье Клифа, брови его сошлись на переносице. – Ты всё забыл? Ты готов им простить?

– Ничего я не забыл. Отпусти руку. За пивом схожу.

– Ботан, и есть Ботан! – Вольт отшвырнул руку Клифа. – Ты ещё большее чмо, чем я думал.

– Да что ты предлагаешь?! – Клиф почти кричал. – Что мы можем сделать? В суд подать? Где доказательства, юрист хренов? Детский сад какой-то! У тебя вообще после того крышу снесло!

Под «того» подразумевалась история невероятная. Невероятная, если, конечно, не знать Мориарти. История гнусная. История, о которой лучше забыть.

Месяц назад Савицкий огорошил их личным звонком. (И откуда он только узнал номера?) Они-то считали, что кошмар окончен вместе со школой.

Пять лет он не напоминал о себе. Да и зачем они нужны ему? Он – плоть и кровь золотой молодёжи, хренов мажор. Они… – это они. Эти миры не пересекаются.

Если они и видали его, то либо мельком в универе, либо, когда его чёрный «Гелик» с очередной пассией рядом с водительским местом, проезжал, нет-нет, мимо окон их «коробок».

И вот, звонит. Сам звонит. Он звонит.

Случилось это месяц назад.

Он говорит голосом, которым говорят с друзьями, которых давно не видели. В его голосе радость.

Он говорит, что скоро пять лет со времени их выпускного.

Он говорит, что надо устроить вечер школьных друзей. Что сбрасываться на вечеринку не надо. Что он всё оплатит сам. Что это его подарок бывшим одноклассникам.

Он говорит, что будет рад их видеть.

Хмырь и Ботан, конечно, уроды, но не дураки, чтобы своими ногами топать чёрту в пасть. И никуда бы они не пошли.

Но он в конце добавляет: «Да, пацаны! Чуть не забыл. Молния очень хотела вас видеть. Несколько раз напомнила, чтобы я вас позвал».

Маринка Ма̀рина. Мара. Молния.

Кто же теперь скажет, за что она получила своё прозвище? Может быть, за быстрый бег? Не было в этой школе девчонки, которая хоть раз обогнала бы её на тридцатиметровке. Как ни пыхтели они, как ни старались, вновь и вновь, видели впереди, у финишной черты, лишь её неугомонные пятки. За победу в спринте выдавали грамотку – ламинированный лист, на котором красовалась голубая зигзагообразная стрелка. Грамотку так и называли – «молния». Молний у Молнии было больше, чем у всех чемпионок школы. Вместе взятых.

Это в старших классах она стала носить обтягивающие блузы и задиристые мини, от которых спирало дыхание в пацаньих лёгких, а лет до тринадцати она никогда не изменяла курточкам. Красным курточкам. И под цвет курточкам был у неё рюкзачок, на котором красовалась нереально огромная, золотого, под стать её волосам цвета, застёжка-молния.

Или прозвали её так из-за огромных голубых глаз? (Если грозовое облако несёт в себе град, то вспышка молнии – голубого цвета). К тому же глаза её имели необыкновенное свойство – они будто бы загорались, на миг вспыхивали синим огнём, когда Мара собиралась рассердиться, или сказать что-то очень смешное, или если кто-то ей сильно понравился… Вспышку, вызванную последней причиной, видали немногие. И уж точно никто из мальчишек Ботанова класса.

Есть девочки – гадкие лягушки, вдруг превращающиеся к семнадцати годам в прекрасных лебёдушек. Бывают девочки – милейшие принцесски, вырастающие в троллих… Самые везучие – очаровашки-куколки, незаметно становящиеся королевами. Молния – из последних. Молния всегда была Молнией.

Комод носил её рюкзак. Качок с Кастетом месили каждого чужака, который имел неосторожность задержать на ней взгляд. Сахар работал её личным психологом. Могила, под конец школы, начал исправно снабжать её элитной косметикой. Даже Хмырю милостиво дозволялось делать за неё домашнее по физике с математикой. Всем милостиво дозволялось что-нибудь делать для Мары, и все считали оное дозволение за великую честь.

Девчонка рано узнала себе цену, и содержала отряд пажей. Разделяла и властвовала. Все имели мечту о Молнии. Молния имела всех. Даже Мориарти.

В чём нельзя было отказать Савицкому, так это в том, что он добивался чего хотел. Всегда. Но не с Молнией.

С ней у великого и ужасного ничего не вышло. Ни в школе, ни после.

И вот, представь, что такая девчонка, вдруг вспоминает о тебе через пять лет после окончания школы, и говорит, что желает тебя видеть. Особенно, если уверен, что ты – урод.

И тогда, даже такие два маленьких труса, как Хмырь и Ботан, решили рискнуть. Они явились на ту вечеринку.

– Крышу говоришь снесло? – Вольт зло усмехнулся. – Да, нет. Похоже, наоборот, вернуло на место.

– Ну же! Начнёшь ты или нет?

Всё складывалось на удивление хорошо. Так хорошо, что не верилось.

Мориарти арендовал особняк на окраине. Заброшенный сад, разрезаемый надвое неширокой аллейкой, ведущей к дому, походил в свете сумерек на заколдованный лес из недоброй сказки братьев Гримм. Сам дом, двухэтажный, добротный, с отреставрированным на современный лад фасадом, горел всеми окнами и грохотал музыкой. Дом не вязался с садом, как не вяжутся друг с другом валенки и костюм-тройка.

Все проклятия Вольтовой и Ботановой жизни были тут. Мориарти, Кастет, Могила, Комод. Ещё Качок, Пельмень, Сахар… Все призраки прошлого здесь.

И девчонки здесь. Почти все. Кроме тех, кто учится в Лондоне, и кого не отпустили мужья.

Великий и ужасный постарался на славу. Дорогой алкоголь, травка, жратва из французского ресторана, три официантки в передничках, даже бармен за стойкой в галстуке-бабочке, даже ди-джей с кургузой бородкой у пульта…

Сам Главный Кошмар – не кошмар, а само обаяние. Монстры стаи – не монстры. Теперь они, вроде как бы друзья. Жмут руки и лезут с объятиями. Быть может, и вправду всё в прошлом? Дети злы. Подростки жестоки. А кто помянет старое – тому и глаз вон.

Это присказка. А теперь – королевский сюрприз.

Мориарти вдруг заговорчески прищурился и глянул сначала на одного очкарика, потом на другого… – У меня есть ещё кое-что для вас, друзья мои.

Ботан с Хмырём напряглись. Рядом с этим дьяволом всегда опасно.

– Вы слышали о биткойнах, ребята?

– Обижаешь, Женя. Кто же о них не слышал? – робко ответил Ботан.

– Да-да, много кто прочухал, да мало кто понимает, – Мориарти сверкнул белозубой улыбкой. – Вот говорят, например, что биткойны означают кирдык банкам. Бред собачий. Но если кто-то толкует о революции в финансовой системе, то он уже ближе к истине. Только это будет не революция, это будет больше, чем революция. Это будет совсем другой мир, пацаны! И тот, кто именно сейчас возьмёт сей процесс за горло, тот и будет править этим миром. Промедление смерти подобно! – он сделал многозначительную паузу, явно наслаждаясь недоумением своих визави.