Преподававшие на курсах дикторы много лет вели программы на местном государственном телеканале. Впервые я увидела их еще в детстве, собирая кубики на ковре в ногах у папы. Папа смотрел телевизор, а я смотрела на папу. Эти люди в телевизоре для него были интереснее меня, и я ревновала, конечно, пытаясь понять, что в них такого. Теперь я могла вступить с ними в диалог, но, тем не менее, ни о чем их не спросила. У дикторов были прекрасно поставленные голоса, дикция, дыхание, манеры. Но они ничего не говорили от себя, дикторы говорили от имени великой страны, рассказывая о ее успехах и планах. Не было никакого смысла спрашивать у них, почему отец был так внимателен к великой стране и так невнимателен к дочери.

Курсы были бесплатными. Однако, чтобы попасть на них, требовалось подать заявку и пройти отбор. При выборе приоритетом пользовались сотрудники СМИ, и если бы не моя стажировка на радио, у меня не было бы ни единого шанса. К своей заявке я добавила эмоциональное письмо, в котором просила взять меня на курсы, потому что мне это действительно очень нужно. Я считала, что просить бессмысленно и унизительно, но все-таки заставила себя. Чутье подсказывало, что если хочешь добиться чего-то необычного, нужно сделать то, чего обычно не делаешь. В общем, меня взяли, и я оказалась в кругу журналистов, ведущих, сотрудников пресс-служб, стремившихся повысить свой профессиональный уровень. В упражнениях, которые мы там делали, не было ничего сверхчеловеческого. Вся сложность была в постоянном психологическом дискомфорте, который я испытывала, так как чувствовала себя чужой, лишней. С собственной зашоренностью мне было справиться труднее всего.

На новую стажировку я попала по знакомству. Друг моей сестры оказался приятелем программного директора лучшей в регионе радиостанции, и меня взяли. Она называлась «Море Плюс». Именно ее я включала дома. На курсах мне поставили голос и дали общее представление о работе ведущего. Научили работать с информацией и выдавать ее в эфир. Но я была совершенно не подготовлена к тому, что мне придется стажироваться у людей, которых я с восторгом слушала много лет. У меня голова шла кругом от того, что я бываю в той самой студии, из которой они выходят в эфир.

Я знала любимых ведущих по голосам, и у меня давно сложилось представление, как они должны были выглядеть. Однако когда я встречалась с ними на стажировке, оказывалось, что голоса брутальных мужчин принадлежат нежным мальчикам, раскрепощенные – застенчивы, опытные – не опытны, смелые – не смелы. Разумеется, попадались и ведущие, полностью соответствовавшие своему голосу, но ими я не особенно интересовалась. Мне были ближе те, кто, как и я, звучал не так, как выглядел. Словно бы нас объединяла какая-то тайна, и мне хотелось ее разгадать.

Я ходила на стажировку несколько раз в неделю и постепенно познакомилась со всеми. Мне помогали, радовались моим успехам, поддерживали, если что-то не получалось. Такое отношение друг к другу здесь было в порядке вещей. На этом фоне были и ссоры, и зависть, и сплетни, но большого значения этому не придавали. Несовершенство прощали и себе, и другим, принимая этот мир таким, какой он есть. Это все разительно отличалось от того, что я наблюдала во время стажировки на своей первой радиостанции. Только сейчас я со всей полнотой поняла, как мне повезло, что я не получила работу там.

Помня свои прежние ошибки, в этот раз к своим подводкам я отнеслась гораздо серьезнее. Проанализировала, что говорят в эфире другие ведущие, попыталась написать нечто подобное. Выяснилось, что сама по себе я скучна, шутки мне тоже не давались, единственное, что у меня получалось – это рассказывать новости из жизни знаменитых групп и исполнителей. Их-то я и решила выдавать эфир. Перед экзаменом мне дали последний совет: говори с улыбкой. В подавляющем большинстве люди слышат только ее, даже если ты усталый и злой. Она защищает. Без улыбки в эфире ты голый.

Я чувствовала, что готова. Обычно экзамен ставили на вечер. Он продолжался час. Нужно было подобрать и свести музыку, выступить с тремя-четырьмя подводками и проследить, чтобы реклама вышла без задержек. Программный директор посчитала, что это слишком простое задание для меня и предложила сдать экзамен в дневном эфире на программе по заявкам. Этот вариант был гораздо сложнее. Во-первых, новости. Днем они выходили в прямом эфире в начале каждого часа. Открывающие и закрывающие заставки, музыкальная подложка, под которую читают ведущие, перебивки, ставящиеся вручную и отделяющие одну новость от другой – вот неполный список элементов, составляющих информационный выпуск. Во-вторых, сама программа по заявкам. Заявки приходили по факсу, от ведущего требовалось их принимать и зачитывать. В конце текста слушатели указывали песню, которую диджей должен был быстро найти и поставить. Ключевое тут – «быстро». Об этом я совсем не подумала, когда соглашалась. Думаю, мне слишком хотелось произвести впечатление.

Еще я не учла, что в этот популярнейший дневной час в разы больше рекламы. Длинные-длинные рекламные блоки нужно было собирать вручную из множества роликов с похожими названиями, и за любую ошибку ведущего ждал высокий штраф. На экзамене я уже на новостях осознала, что не успеваю, и у меня дрожат руки. Ощущение было такое, словно я встала на ледяную горку, ноги мои скользят вниз, и равновесие вот-вот будет потеряно. Про улыбку я забыла.

Факсы приходили всякие: и гигантские, очевидно, нуждающиеся в сокращении, и написанные от руки какими-то врачами, и с просьбой поставить группу, которой не было в базе… Я остро нуждалась в помощи, но была в студии одна, а время летело все быстрее. Особенно ужасно вышло с плохо пропечатанным стихотворением по случаю чьего-то дня рождения: мне так и не удалось прочитать его полностью. Когда я сдалась и просто поставила песню в подарок, в студию вошла программный директор и сказала, что на этом мой экзамен закончился. Я удивилась: ведь так уже было! Почему же это повторяется вновь, ведь я так старалась этого избежать?

Потом, глядя не на меня, а куда-то в бок, программный директор сообщила, что я не сдала экзамен, и они со мной прощаются. Она говорила тихо, но для меня это прозвучало оглушающе. На улице я обнаружила, что у меня заложило уши. Беззвучный город, беззвучные люди вокруг. Я словно оказалась за плотным стеклом, оторванная от всех и всего, один на один с тем, что случилось. Я плакала так, будто потеряла кого-то любимого. Мне хотелось работать именно на этом радио. Получив отказ в первый раз, я знала, что у меня есть и другие варианты, сейчас же я чувствовала, что их нет.

Жизни без радио я больше не представляла. Раньше у меня были мысли, что работа – это тяжкая повинность, она отбирает бесценные восемь часов, а взамен дает деньги, на которые не купишь и секунды. Мои родители так жили. Я же узнала, что работа может быть другой – любимой, желанной. Со стороны некоторым родным и близким казалось, что я капризничаю и топаю ножкой, отказываясь взрослеть, но меня больше не волновало, как это выглядит со стороны. Я упорно цеплялась за радио. Снова пошла на курсы, много занималась, не имея ни малейшего представления, когда мне может это пригодится. Резюме на другие радиостанции я не отправляла.

Незаметно, буквально, пулей, пролетели два месяца. Мне стало легче, и я даже забежала на «Море Плюс» поболтать с подругой. Им по-прежнему требовался диджей, и после меня никаких новых кандидатур так и не появилось. В коридоре я столкнулась с программным директором. Она уже не была так категорична и позволила мне сдать экзамен еще раз.

Я его сдала.

Поначалу я работала один-два раза в неделю с девяти вечера до двух часов ночи. Помню, как было темно: стояла поздняя осень, потом зима. На радио я ехала на маршрутке по остывающему неподвижному городу. Дальше нужно было идти. Короткий путь лежал через промышленную зону, длинный – вдоль железнодорожного полотна. Я шла сквозь редкие одуванчики фонарей. Обычно по дороге мне никто не встречался, и у меня возникало странное чувство, что людей нет вообще. Я последняя.