Ирине было невдомек, что Анюта ‒ дочь учительницы русского языка и литературы. И фиаско предстоит потерпеть ей, а не Анне. Переливающиеся софиты ослепили столик, блуждая по лицам девушек.

Анна с гордостью взяла протянутый Ириной микрофон, мысленно перебирая известные ей стихи. Она даже хотела зачитать свои стихи, но посчитала их слишком интимными. Пройдя с ведущими на сцену, Анюта окинула взором гостей, смотрящих на неё с неподдельным интересом. Она что-то спросила на ухо у ведущего, а затем твёрдо, с несвойственной ей немного ироничной манерой, промолвила:

‒ Ирина, я принимаю ваш фант. Прочитаю очень красивое стихотворение поэта серебряного века. А вы угадаете его автора, идёт?

Ирина побледнела и замешкалась. Суетливо цеплялась за Бориса руками, что-то шептала, пока тот с нескрываемым любопытством наблюдал за происходящим.

Толпа требовала зрелища, призывая Анну начать выступление.

Анюта вздохнула, сжимая микрофон в хрупких руках. Стихотворение было прекрасно известно Борису. Анна читала его на их уютной кухне, когда была жива Наташа. Когда они беззаботно общались, как близкие друзья… Когда он мог назвать её «Нюся», чмокнуть в щеку или легонько обнять. Когда не было этой беспросветной пустоты между ними.

Её голос не звучал твёрдо. Он дрожал, будто натянутая струна. Дрожали густые тёмные ресницы, тонкие пальчики. Борис чувствовал на расстоянии тепло, исходящее от неё, будто с каждой фразой невидимая боль переливалась прямиком в его сердце, безжалостно разогревая толстый слой льда…

‒ Она отдалась без упрека,

Она целовала без слов.

Как темное море глубоко,

Как дышат края облаков! ‒ читала Анна.

Ирина беспрерывно дергала Бориса, Берту, Михаила, пытаясь выяснить, кто же автор стихотворения? Они молча отбивались от неё, наслаждаясь выступлением Анюты. К тому же Отто, не понимающий русского, просил перевода.

‒ Она не твердила: "Не надо",

Обетов она не ждала.

Как сладостно дышит прохлада,

Как тает вечерняя мгла! ‒ продолжала Анна.

Её голос утратил строгость, став нежным и мягким, а глаза из темно-серых вновь стали голубыми. Анюта украдкой пыталась перехватить взгляд Бориса…

‒ Она не страшилась возмездья,

Она не боялась утрат.

Как сказочно светят созвездья,

Как звезды бессмертно горят!

Ирина беспомощно вжалась в своё место. Ведущий обратился к ней громко, торжественно, ожидая услышать фамилию автора. Только Бальмонта Ирина не читала…

‒ А если я не назову фамилию поэта? ‒ хищно прищурившись, спросила она.

‒ По правилам конкурса вы должны выполнить задание, предложенное вашей приятельницей! Или исполнить её желание! ‒ ответил ей улыбающийся ведущий.

‒ И каково ваше задание? ‒ сухо спросила Анну Ирина.

«Я не дам себя унижать!» ‒ подумала Анюта.

‒ Ваш спутник хотел сегодня потанцевать со мной, но я отказала ему…

Лицо Ирины вытянулось и скривилось. Очевидно, сей факт был ей неизвестен.

‒ И, если вы не назовёте автора, я подарю ему танец! Считайте это моим желанием!

Анна выжидала, как поведёт себя Борис. Шепнёт Ирине на ушко заветную фамилию или промолчит и пойдёт танцевать с ней. Только он выбрал первое… Показав своё презрение всем сотням глаз, устремлённым на стоящую на сцене Анну.

‒ Бальмонт! Константин Бальмонт! ‒ злорадно выкрикнула Ирина таким тоном, каким судья выносит приговор.

Анна аплодировала ей вместе с остальными, пытаясь перевести происходящее в шутку. Она вернулась на своё место с высоко поднятой головой. Отто обнял её и поцеловал руку: ничего не понимая, он, очевидно, решил, что его Аннет превзошла себя и испытала триумф, а не унижение.

Ей хотелось покинуть вечер немедленно, убежать прямо со сцены… Но так открыто признавать своё поражение Анна не хотела. Она предложила Ирине и Борису выпить и похвалила Ирину за знание русской поэзии. Та приняла восхищение Анюты за чистую монету, посчитав игру сыгранной вничью.

Анна пригласила Отто танцевать. Во время танца она попросила шепчущего ей нежности мужчину проводить её до выхода. Отто намекал на ночь в его номере, но Анюта пообещала выйти за него замуж по-настоящему в обмен на отсутствие близости до свадьбы. Он сиял, счастливый и довольный, обещая Анне ждать вечность ради права обладать ею.

Пара подошла к столику номер шесть. Раскрасневшаяся Анна одарила присутствующих томным взглядом и попрощалась, сказав, что её жених скоро уезжает, поэтому ей не терпится предаться любовным утехам. Отто ничего не понимал, но по лучезарному виду Анюты предположил, что тема для разговора приятная, учитывая, что Анна сама поцеловала его в губы!

Внутри Бориса кипела ярость. Ненависть. Сокрушающая ревность. Казалось, он ненавидел все вокруг. Весь мир! Ненавидел Ирину за хитрость и лицемерие, как и ненавидел Отто, просто так, без причины.

Борис постоянно думал об Анюте. Чем нежнее звучал её голос и теплее становился взгляд, когда она читала это злосчастное стихотворение для него, тем мощнее он выстраивал стену в своём сердце. Он смотрел на неё и, казалось, ненавидел все больше! Так сильно, что задыхался без неё. Ненавидел, потому что она вторглась в его жизненное пространство, в его такую уютную и привычную бесчувственность. Она размотала его кокон, его оболочку, которой он прикрыл себя от жизни.

Ненависть. Такая, что больно дышать. Как будто много коротких вдохов столпилось в груди, разрывая её. Гордость. Неприятие… Что возомнила она о себе? Он ненавидел так, что не мог сам понять – за что? И вообще не мог понять, ненавидел ли? Это были какие-то странные, неопределенные чувства.

Хрупкая, нежная, тонкая, с глубокими потухшими глазами, она входила в зал переговоров, пытаясь быть незаметной для него, стремясь улизнуть в числе первых, чтобы избежать общения с ним. У него сжималось сердце от постоянного чувства вины. Она страдала так сильно от его отношения к ней, что это было видно всем. При любой возможности он пытался уколоть её, обидеть, упрочить своё прежнее положение, укрепить своё существование мумии, а не человека. Только обидеть её больше никому не позволялось. Любая попытка задеть или оскорбить Анну, исходящая от кого-то другого, жестко пресекалась Борисом. Он, словно зверь, готов был разорвать обидчика. И все же ‒ кто она, чтобы оживить его?

Обманчивое весеннее солнце робко пробивалось сквозь серое небо. Весной ещё и не пахло, но душа Анны искала её скорого прихода. В один из таких дней она решилась на пешую прогулку до работы, на следующий день ситуация повторилась. Ей радостно было вдыхать ещё холодный, но уже весенний воздух.

Через несколько дней полюбившихся ей прогулок Анна заболела. Где-то за неделю до собрания акционеров ей стало тяжело дышать. Кашля не было, но по вечерам начала подниматься температура. За два дня до собрания Анна уже не могла спать, лёжа на спине, она беспомощно хрипела и искала положение, чтобы вдохнуть.

Татьяна Николаевна вызвала скорую. Анна не стала противиться, а, напротив, попросила мать сделать это побыстрее. К её приезду у Анны носогубной треугольник был уже синим, воздух она хватала судорожными урывками.

Сирена скорой помощи разрывала вечернюю мглу оглушительным воем, добираясь по пробкам до больницы. Анну положили в реанимацию, чтобы снять отек легких и симптомы дыхательной недостаточности. Кафельные прохладные объятия… Врач сделал ей успокоительный укол, чтобы она уснула. Мать не отходила от неё ни на шаг.

В день собрания она с телефона Анны позвонила Михаилу Колосовскому:

– Да, Анна Александровна, слушаю вас!

– Извините, это мама Ани, – Татьяна Николаевна расплакалась. Она ничего не могла объяснить.

– Что случилось? Успокойтесь и объясните мне! – он встал и, волнуясь, начал ходить по совещательной комнате.

– Аня не сможет сегодня быть на совещании, она в больнице, в реанимации… – и снова заплакала.

– Господи, что случилось? Как я могу помочь? В какой она больнице? – Михаил сжал трубку телефона.