Мы едва успели затормозить, чтобы не врезаться в толпу на полном скаку. А на площади… на площади действительно была толпа. Я не умел их отличать, но откуда-то знал: большинство стоящих здесь — армия Ульяны. Невероятным усилием воли я взял себя в руки.
- Откуда стреляют?
- От терема государева, - сообразил Фома. – Пошли.
Мы начали протискиваться к царским воротам. Люди стояли настолько тесно, что нам это удавалось с трудом. Я не сразу понял, что кто-то трогает меня за рукав.
- Добгого здоговьичка, Никита Иванович! – дворник Сухарев одарил меня радостной и немного смущённой улыбкой. – И вы пгишли госудагыню почтить?
- Что?
Кажется, среди творящегося вокруг абсурда я стал медленнее соображать. И уже практически ничему не удивлялся. Невозможно сохранять способность удивляться, стоя среди оживших покойников. Люди как люди, подумаешь, умерли все в разное время…
- Меня, Никита Иванович, вот точно сила какая с кговати подбгосила, - сообщил дворник. – Должен я, думаю, на площадь идти, ибо ждёт нас всех госудагыня наша.
- Ульяна?
- Истинно так, Никита Иванович! Ибо ей мы все покогны.
- А где она сама-то?
- Полагаю, с госудагем, - развёл руками Николай Степанович. – Да вы идите ближе, милиции они завсегда обгадуются!
Мы с Еремеевым решили последовать этому мудрому совету и, усердно работая локтями, принялись пробираться к воротам. Неожиданно оттуда раздался новый залп в воздух.
- Ребята пытаются их отогнать, - сообразил Фома, кивая на окружавшую нас толпу. – Никита Иваныч, чой-то не по себе мне. Ить это ж… мертвецы! – и он перекрестился.
- Я тебе больше скажу, - вздохнул я. – Это её армия. Пока они просто стоят, но никто не знает, что будет дальше.
- Участковый, но ведь это ж Ульяна! – то ли меня, то ли самого себя попытался убедить сотник. – Она мухи в жизни не обидела!
- Ты сам слышал. Ей подчиняется вся эта братия, а сама она подчиняется Твардовскому. Причём сейчас я понимаю, что именно его голос я слышал в воспоминаниях отца Алексия.
- И что нам делать?
- Бабка говорит, я должен встретиться с Ульяной. Пока не знаю, как это сделать, но примем за рабочий план.
Я увидел её издали. Она стояла во дворе на высокой трибуне, с которой обычно толкал свои речи Горох. Площадь была освещена достаточно, чтобы я мог её разглядеть — женщину, с которой всё началось. По толпе пронёсся шёпот:
- Ульяна… мученица, храни её Господь…
Она просто стояла. Ветер играл с подолом её длинного платья и едва заметно шевелил концы толстых кос, спускавшихся из-под головного платка. Я зажмурился, потёр кулаками глаза, для верности помотал головой. Обычная, вполне миловидная женщина. Если бабка права и это всё-таки иллюзия, то сделано было качественно. Ничего в облике царицы не напоминало о том, что она покинула этот мир пять лет назад в замурованной комнате под Никольским собором.
Ульяна подняла руку и осенила толпу крестным знамением. Народ стал бухаться на колени. Кто-то крестился, кто-то бил поклоны.
- Мученица… - благоговейно неслось со всех концов площади. Если не считать предупредительных стрелецких выстрелов в воздух, никто не проявлял агрессии. Царицу приветствовали весьма своеобразно. Лидии до такого ещё далеко. Через несколько минут мы с Фомой одни стояли на ногах посреди целующих землю горожан. Её взгляд остановился на нас. Царица улыбнулась, приветственно нам кивнула, после чего начала спускаться с трибуны. Вскоре её тонкая фигурка скрылась за забором. Мы переглянулись.
- И что нам делать?
- Не знаю.
Последнюю фразу произнёс я. Не сговариваясь, мы попытались прорваться во дворец, но нам дали от ворот поворот.
- Утром приходите, государь вас примет.
Первый раз, кстати, меня не впускают в царский терем дежурные стрельцы. Сказать, что я был удивлён, - это ничего не сказать. Но выхода у нас не было. Мы с Фомой пожали плечами и принялись пробираться обратно, пришибленные увиденным. Вот и всё. Ульяна в городе.
***
Когда мы вернулись в отделение, было, по моим ощущениям, около двух часов ночи. Яга не спала, а вот Митька уже дрых в сенях. Мы пробрались мимо него и вошли в горницу.
Вид у Яги был вымотанный до крайности. Однако она нашла в себе силы заварить чай и даже выдать нам по большой ватрушке.
- Отдохните, ребятушки. Та ещё ночка выдалась.
- Спасибо, матушка, - Еремеев поклонился ей и сел на лавку. Я устроился на своём месте.
- Вы уж не серчайте, ребятушки, а токмо я вам обоим за шиворот незаметно иголку заговорённую пихнула, - несколько виновато улыбнулась Яга. – Посему в курсе я, что с вами на подворье бодровском приключилося.
- Ну и как вам пан Твардовский? – кисло поинтересовался я. – Не правда ли, очаровательный экземпляр? Мы половину следствия за ним гонялись, а он внезапно сам решил нам показаться.
- Страшный человек, Никитушка, - перекрестилась бабка. – Но не потому, что злодей там али убивец какой, нет на его руках крови.
- А почему? – я удивлённо приподнял брови.
- А потому, сокол ясный, что все его жизненные принципы смещены донельзя да с ног на голову поставлены. Нормально ль сие, что по заказу влиятельных господ он такую партию нам как по нотам разыграл? Прав ты был, Никитушка, бодровская рука за всем этим чувствуется. Бодровы его сюда вызвали, а он и рад стараться. Такой человек тебе ещё не то сотворит – не побрезгует. Ульяну, безгрешную душу, обрядом чёрным в наш мир вытащить! Никого не жалеет – ни её, ни государя, ни, прости Господи, Лидию… Я ить не видела его, токмо голос слышала, а и от голоса того холодок по сердцу. Молодой ведь он, а ни перед чем не останавливается.
- Бабуль, что нам делать теперь? Ульяна в царском тереме, Твардовский её руками контролирует армию воскресших. Я просто не подберусь к ней.
- Подумать надобно, Никитушка, - вздохнула бабка. – Они тебя к ней, вестимо, не подпустят, Ульяну сейчас пуще глаза стерегут.
- Но и сидеть сложа руки мы не можем. Ладно, давайте закругляться, утро вечера мудренее.
- И то верно, - одновременно кивнули Еремеев и Яга. – Пойду я, пожалуй, - сотник встал, надел шапку. – Ты к которому часу меня ждёшь завтра?
- Приходи часам к восьми, - подумав, предложил я. – Как раз к завтраку успеешь.
- Ну и договорились. Спокойной ночи вам, хозяева.
Еремеев ушёл, мы с Ягой остались.
- Бабуль, я ещё немного порассуждаю. Просто чтобы логически закончить день. Вся эта заваруха из-за того, что боярскую думу во главе с Бодровым не устраивает Лидия в качестве царицы. Вам это кажется достойным поводом?
- Кажется, - совершенно серьёзно кивнула бабка.
- А мне вот не кажется! В итоге мы имеем армию мертвецов и Ульяну на троне!
- Никитушка, при всей моей симпатии к Лидии, Ульяна… Она четырнадцать лет за государевым плечом стояла, и в горе и в радости с ним была. Хворых лечила, душу свою за народ русский на куски рвала. Церкви её именем строились, войны прекращались. Лишь мыслию единой она жила – Гороху нашему наследника подарить. Да вот не дал Господь. Мученица святая, на небесах ей место. Как она лечила – так даже я лечить не могу. Она лишь рукой касалась – и люди вставали, а мне для того живая вода да заклинания нужны, ибо грешная я. Ежели выбор перед народом встанет – дык лишь Ульяниным именем тут дела вершиться будут.
- Так Твардовский этим и пользуется, - хмуро буркнул я. – Я одного не понимаю, почему она ему подчиняется?
- Она пришла на зов мужа своего, - вздохнула бабка. – Он должен был лишь увидеть её, а он, страстию великой поглощённый, супостату дозволил её в наш мир вытащить. Любит она государя нашего, лишь рядом с ним да в молитве душа её спокойна. А иноземец, видимо, знанием тайным владеет, держит её чем-то. Не дай бог тебе такой любви, Никитушка.
- Да уж… бабуль, но ведь сама-то она думать может? Она же понимает, что эта армия опасна?
- Нет. Это обычные люди. Они вернулись к своим семьям, к детям, мужьям и жёнам. Нет в том ничего плохого и не будет, покуда намерения поляка на то не повернут. А тогда уже, Никитушка, поздно будет.
