- Вот это и выясним.
- Пора, ребятушки, - поднялась со своего места бабка. – Сонное заклятье – дело недолгое, покуда дойдёте – ужо сотворю. Ворожить я и отседова могу, мне с вами переться нужды нет. Как придёте на место – дык там ужо все спать будут сном беспробудным. Лестницу вона в сарае возьмите, пригодится она вам.
- Зачем? – не понял Еремеев.
- Ты ворота бодровские видел? Мы этот механизм снаружи не откроем, через забор лезть придётся, - пояснил я. Фома понимающе кивнул. Бабка перекрестила нас на прощание, и мы вышли во двор. На небе загорались первые звёзды. Народ в Лукошкине спать ложится рано, на улицах уже было почти пусто.
- Митька! – окликнул я нашего младшего сотрудника.
- Слушаю, батюшка воевода! Какую службу опасную справить надобно?
- Тащи лестницу из сарая.
Я обвёл взглядом небольшой отряд стрельцов. Они в ответ смотрели на меня выжидающе.
- Значит так, парни. Выдвигаемся к поместью боярина Бодрова. Бабушка обещала наслать на всех, кто там сейчас находится, сонное заклятие, поэтому открытого боя не будет. Но всё равно соблюдаем предельную осторожность. Наша задача – обыскать поместье на предмет всего, что может показаться подозрительным, а также доставить в отделение жену боярина для дальнейшего допроса.
Бравые еремеевцы дружно кивнули. Лишних вопросов не задавали, молча построились парами и ждали лишь моей команды. Митька притащил лестницу.
- Пора, - распорядился я. Дежурные стрельцы открыли ворота, и наш небольшой отряд двинулся в путь.
***
Шли молча. Задача как-то не располагала к непринуждённой беседе. Настроение стрельцов понемногу передалось и мне. Я начал думать, что сонное заклятие, наложенное Ягой, не слишком нам поможет. Я привык считать Бодрова клиническим идиотом, бабка придерживалась того же мнения. Более того, она была уверена, что его действиями управляет Маргарита. Теперь же мне казалось, что не всё там так однозначно. Схватить их сейчас – одну боярыню или их обоих – будет не проще, чем выволочь медведя из берлоги.
Тем временем окончательно стемнело. Единственным источником света была луна, ломоть которой застыл в безоблачном небе. Редкие звёзды лениво перемигивались в недосягаемой вышине. Начало мая – я люблю это время. Если бы не свалившееся на нас дело, что занимало сейчас мои мысли, я бы нашёл куда более приятные способы провести время. В кромешной темноте мы подошли к воротам бодровского поместья. Фонари по периметру не горели – очевидно, бабкино заклятье настигло здешних обитателей до того, как они успели зажечь освещение. Ладно, не страшно. На этот случай у нас есть факелы.
Открыть ворота снаружи у нас бы и в самом деле не получилось. На них не было ни ручек, ничего, за что можно было бы зацепиться. Створки соприкасались настолько плотно, что вогнать между ними какой-нибудь рычаг тоже не представлялось возможным. Мы ненадолго остановились, собираясь с духом.
- Ну что, ребята, начнём, - я кивнул в сторону ворот. – Митька, ставь лестницу.
Наш младший сотрудник легко, словно тростинку, перевернул вертикально массивную деревянную лестницу и уже собирался прислонить её к забору. Тишина стояла такая, что мы слышали дыхание друг друга.
Прислонить её к забору он не успел – ворота пришли в движение. Медленно и бесшумно створки поползли в стороны, управляемые механизмом изнутри. Нас в тот момент явно посетила одна и та же мысль: если все спят, то кто, чёрт возьми, сейчас открывает нам ворота? Оцепеневшие не столько от страха, сколько от неожиданности, мы стояли перед разъезжающимися в стороны воротами. Стрельцы за моей спиной принялись лихорадочно креститься. Митька уронил лестницу, и она плашмя бухнулась на землю, подняв тучу пыли. Сам он рухнул на колени и, тоже крестясь как заведённый, принялся бормотать «Отче наш». Ворота остановились.
Пытаясь унять внезапную дрожь в руках, я поправил фуражку. В бабкиных способностях я не сомневался. Если она говорит, что все спят, - значит, все спят. Тогда кто?!
В открывшемся проёме стоял невысокий изящный мужчина. В руке он держал зажжённую лампу на длинной цепочке.
- Добро пожаловать, Никита Иванович.
В поистине гробовой тишине голос прозвучал неожиданно громко. У меня задрожали колени. Разумеется, от неожиданности, - я был уверен, что все спят. Не от страха. Мне было стыдно в этом признаваться самому себе. Стрельцы стояли за моей спиной, разинув рты. Митька безостановочно крестился.
- Не стойте на пороге, прошу вас.
Я честно старался идти ровно. Кем бы ни был этот человек, ему совершенно незачем знать, что участковый шагает на ответственное задание на ватных ногах. У меня похолодело в груди. Сами подумайте, я пришёл к воротам бодровского поместья в полной уверенности, что все здешние обитатели погружены в колдовской сон. А теперь внезапно выясняется, что… не все.
- Позвольте отрекомендоваться, - мужчина поставил лампу на какой-то чурбак у ворот и церемонно поклонился. – Пан Матеуш Твардовский. Полагаю, всё это время вы искали именно меня.
Я шагнул ближе и в неярком свете лампы постарался его рассмотреть. Обычный человек, не какая-то жуткая сущность вроде Кощея. Достаточно молодой, по европейской моде гладко выбритый. Одет он был тоже по-заграничному.
- Теперь, когда вы наконец меня нашли, надеюсь, вы не откажетесь провести этот вечер в моём обществе.
Он говорил с едва заметным акцентом. А ещё – мне почему-то казалось, что он смеётся надо мной. Было что-то неуловимое в его безукоризненно-вежливых интонациях.
- Прошу вас и пана сотника проследовать за мной, - он отвесил ещё один церемонный поклон, теперь уже в сторону Еремеева. – Остальным не следует так уж бояться – здешние обитатели спят, все до единого. Передайте моё искреннее восхищение способностями пани Яги. Если бы она была здесь, я с превеликим уважением поцеловал бы ей руку.
- А вы почему не спите? – с убийственной глупостью брякнул я. Пан Твардовский развёл руками.
- Увы, сегодня у меня бессонница.
Ирония в его голосе стала чуть более явной. Еремеев наконец отошёл от шока.
- Да ты смеёшься ли над нами, стервь забугорная! – взревел он и, выхватив саблю, бросился на поляка. Тот и бровью не повёл. Он стоял к Фоме вполоборота и даже не смотрел в его сторону. Но внезапно сотник словно натолкнулся на невидимую преграду, а в следующий миг пальцы его разжались, и сабля со звоном упала на землю. Я поражённо застыл. Из горла Еремеева вырвался странный булькающий звук.
- Пан сотник, в цивилизованной Европе столь грубые методы не приняты, - укоризненно заметил этот странный человек – так, словно Фома ему в толпе на ногу наступил. – Я не сторонник насилия, поэтому предлагаю побеседовать мирно.
Мы с Еремеевым переглянулись. Вид у сотника был абсолютно ошарашенный. Да и я, признаться, дышать забывал. Кто это вообще?! Как он смог настолько непринуждённо остановить Еремеева, даже не прикоснувшись к нему? И как он устоял против бабкиного колдовства? Я попытался собрать мысли в кучу.
- Кто вы такой?
- Скажем так, я деловой партнёр пана Бодрова. Вам больше по вкусу беседовать вблизи ворот? Что ж, не смею настаивать.
Еремеев наклонился, подобрал саблю и сунул её в ножны. Одного раза ему хватило, больше он нападать на поляка не пытался. Тот вновь взял свою лампу – она закачалась за цепочке – и приглашающе махнул рукой. Я пожал плечами и, поманив за собой Еремеева, шагнул на территорию поместья. Поляк что-то нажал (я в темноте не видел), дёрнул за какой-то рычаг в углу, и ворота поехали назад, отсекая нас от остального отряда. Я инстинктивно рванулся было на волю, но тут же передумал. Я пришёл сюда искать ответы.
- Вы храбрый человек, Никита Иванович.
Он чем-то напоминал мне Алекса Борра. Разве что в манерах поляка не было высокомерной брезгливости, столь надоевшей мне при общении с австрийским послом. Твардовский разговаривал подчёркнуто вежливо, и всё-таки я не мог избавиться от ощущения, что мы для него – что-то вроде забавных зверушек.
