- Какие события предшествовали тому, что вам была обещана встреча с Ульяной?

Горох задумался. Ответил он не сразу и как-то неуверенно.

- Ко мне пришёл боярин Шишкин.

Ага… это тот самый старик, что у них кем-то вроде спикера. Первый тесть Бодрова.

- Сказал, что безмерно соболезнует моей утрате. Вроде бы они все, бояре, стало быть, зело рады за меня, что жениться изволил, ибо не могли видеть, как я все эти годы по Ульяне тоскую. Я любил её, Никита Иваныч, и по сей день люблю, - к нему вроде бы даже вернулся нормальный голос. Я внимательно слушал. – Он сказал, что не просто так напомнил мне о том накануне дня траура по ней. Что в такие дни души умерших особенно сильны и к тем, кто их помнит на земле, отчаянно рвутся. И предложил мне… то грех мой, Никита Иваныч, моя вина и мой грех. Он предложил мне призвать Ульяну. От меня требовались лишь снять городскую защиту и пропустить в город нужного человека.

- Кого именно?

- Не ведаю.

Я чуть карандаш не перекусил. Ну вы подумайте! Весь сыр-бор из-за Ульяны – а Горох даже сам не в курсе, кого впустил в город.

- Но это ведь невозможно!

Хотя да, о чём это я, у нас четверть населения за неделю повоскресала. Я ошарашено посмотрел на бабку, она ответила мне не менее удивлённым взглядом. Нет, я не сомневаюсь, что чисто технически это возможно. Здесь вопрос в другом. Некромантия в этом мире – страшный грех, это всегда связь с нечистой силой. Бабка говорит, что тот, кто готов этим заниматься, непременно должен продать душу дьяволу. Кто, кроме Кощея, может пойти на такое, решиться вызвать в мир живых дух мёртвой женщины?

Я отметил в блокноте этот момент. У меня понемногу складывалось впечатление, что Ульяна – сущность совершенно иная, нежели наши неживые-немёртвые. Но дальше рассуждать над этим я был пока не готов, иначе бы окончательно запутался. В одном я уверен: рядовой фокусник на такое не пойдёт.

- В каком виде тебе обещали её призвать, царь-батюшка? – подала голос бабка. Она очень вовремя пришла мне на помощь, сам-то я в этих тонких материях не разбирался абсолютно. – Ибо важно сие, - пояснила она уже мне. Горох уронил голову на руки, плечи его дёрнулись в сдерживаемом рыдании. Тоска, чёрная тоска… я на протяжении всего дела не мог избавиться от этого чувства.

- Там было зеркало, - наконец неуверенно, словно вспоминая полузабытый сон, отозвался государь. – Зеркало в человеческий рост. Ульяна была… там.

- В зеркале? – уточнил я.

- Да.

Бабка озадаченно хмурила брови.

- Вы её видели?

- Да. Как живая она была, Никита Иваныч… и кто-то невидимый читал по-польски, за спиной моей стоял. Я видел её, я так давно её не видел… - речь государя превратилась в сбивчивое бормотание. Он то ли молился, то ли просто говорил сам с собой. – Я не должен был прикасаться к ней.

Я поднял взгляд от своих записей.

- А вы..?

- А я грешен, не сдержался. Я разбил зеркало, чтобы выпустить её.

Он произнёс это со спокойствием утопленника, а потом, обхватив себя руками за плечи, принялся раскачиваться в кресле. Бабка торопливо что-то забормотала, она выглядела встревоженной. Мне это всё тоже не нравилось. Горох выглядел абсолютно неадекватным, да и его история напоминала какой-то абсурд.

- Плохо дело, Никитушка! Заканчивать надобно.

- Бабуль, я быстро. Что было, когда вы разбили зеркало?

Но государь нас уже не слышал. Его начало трясти, словно в лихорадке, глаза выкатились из орбит. Сейчас это было нечто куда более непредсказуемое, нежели с дьяком Филькой. Бабка начитывала длинное заклинание, водя ладонью перед лицом Гороха. Постепенно он начал успокаиваться, а потом и вовсе отключился, откинувшись на спинку кресла. Дыхание его выровнялось.

- Спит надёжа-государь, - резюмировала Яга, утирая пот со лба. – Ох, Никитушка, тяжки грехи наши! Едва не угробили самодержца.

- А что с ним? – теперь уже и я осмелился выдохнуть. – С дьяком-то нормально всё было.

- Вишь какое дело, касатик… всё, что на Ульяну завязано, душу евойную тревожит зело. Вот и наложилось сие на колдовство моё. Много с кем я подобное творила, Никитушка, а токмо такое впервые вижу. Ульяна – она ить ему дороже жизни была.

Мы помолчали. Я пытался хоть как-то систематизировать полученные сведения.

- Бабуль, вы наверно больше меня поняли… можете мне нормально объяснить, что это за обряд с зеркалом? Ну, так, чтобы я тоже разобрался.

- Ох, Никитушка… - Яга села напротив меня. Я заметил, что руки её мелко дрожат. Мне в который раз стало стыдно: подбиваю пожилую женщину на такие эксперименты. То отец Алексий, то вот Горох теперь. Я взял бабкины руки в свои.

- Спасибо. Что бы я без вас делал.

Государь был в глубокой отключке, мы могли разговаривать, не обращая на него внимания. Тем более что его состояние больше не вызывало у Яги опасений. Она чуть смущённо улыбнулась. Я нисколько не лукавил: без Яги я бы в этом деле не продвинулся ни на шаг. Оно всё насквозь пропитано магией.

- Одно я тебе точно скажу: не наш это обряд. Не колдуют у нас так. Уж поверь мне, я многих чародеев талантливых знала. Честно сказать, это вообще что-то странное.

- Ну, что не наш, - это понятно. Западный, по всей видимости. Во-первых, мы изначально ищем поляка. Во-вторых, государь же сказал, говорили по-польски.

Яга кивнула.

- Истинно, западный. Они там чего токмо не напридумывают. Я, касатик, токмо предполагать могу. Ты ужо записывай, да ить мне и самой словам своим веры нет, ибо никогда я с таким дела не имела. Первое, прав государь: в дни поминовения дýши умерших особо сильны, ежели чародей лихой кого и призвать вознамерится – дык токмо тогда, когда человека, в мир иной отошедшего, родичи на земле вспоминают. У Ульяны, стало быть, это третье марта.

- Второго он имел беседу с Шишкиным, тот пообещал ему встречу с первой женой… слушайте, я на его месте уже на этом бы моменте насторожился! Он ведь крещёный человек, он же понимает, на что подписывается, что церковь за такое по голове не погладит.

- Грех сие страшный, - согласилась бабка. – Мёртвых на небеси тревожить – за такое любому анафеме преданному повинно быть. Даже ежели он помазанник Божий.

- И государь не испугался? – мне не верилось. В этом мире власть религии гораздо сильнее, чем в моём, здесь быть отлучённым от церкви – одно из самых страшных наказаний. Яга покачала головой.

- Это Ульяна, Никитушка. В день по её смерти государь и сам в петлю полез, о душе бессмертной забывши. Ему пообещали встречу с ней – ты думаешь, он ещё способен был соображать? Да он к этому зеркалу побёг, сапоги теряючи!

И то верно. У нашего Гороха, мудрого, справедливого правителя, была одна слабость – в лице давно умершей женщины.

- Давай далее. Кто на такое способен – призвать её, да ещё столь чудным способом – про то не ведаю, человек не наш. Государь всё рассказывал верно, ничего не приукрасил и от нас не утаил. А токмо едва он к зеркалу подошёл, словами колдовскими сопровождаемый, - дык в тот же миг она в зеркале том возникла.

- Стоп. Вы уверены, что это была именно она? Ну, что не морок какой-нибудь, наподобие той дороги? Один видит, а все прочие – нет.

- Нет, Никитушка, не уверена, но очень похоже. Тут ить вот о чём речь ведётся… Им, подозреваемым нашим, самим Ульяна нужна была. Сие запиши попереду, поймёшь дале. Силой она владела диковинной, про то слухи давние ходили. Исцелять могла, да так, что прямиком со смертного одра люди подымалися.

- Исцелять и воскрешать не одно и то же, - возразил я.

- Верно, - согласилась Яга. – Но токмо вишь дело какое… неживые-немёртвые – штука редкая, очень древняя. Про них никто толком ничего и не знает, ибо лишь воле праведника святого они подвластны. А с праведниками на земле нашей грешной – сам знаешь. Легче мамонта лохматого встретить, нежели человека с душою чистой. Поэтому про них и слышал-то мало кто, где уж там творить их.

- И вы думаете, что наш подозреваемый о них слышал.