Я заткнулся: бабка была как всегда права. В этом деле против нас вся верхушка города. Не только аристократия, но и церковники во главе с епископом Никоном. Это куда сложнее, чем воевать с Кощеем или австрийским послом.

- Простите, бабуль… не подумал, - повинился я. – А что нам тогда делать? Обыск-то хоть можно?

- И обыск нельзя, - вздохнула Яга. – А токмо есть у меня мыслишка одна. Ты съезди, Никитушка, посмотри на усопших, а потом ужо и обмозгуем. Ступайте, ребятушки. Не кори себя, Фома Силыч, нет в том твоей вины. Ребята твои на боевом посту за отечество жизни отдали, то им на небеси зачтётся.

Еремеев молча встал, поклонился бабке и вышел во двор. Я надел фуражку, взял планшетку и последовал за ним.

Со двора мы выезжали в молчании. Не до разговоров было. Если честно, я надеялся, что в этом деле мы обойдёмся без крови. Во всех наших прежних делах были жертвы. Умирали, да. В этом – воскресают. Но вот можно было хотя бы не совмещать? Мне бесконечно было жаль тех парней, что по моему (моему ведь!) приказу оказались не в то время и не в том месте.

Охрана западных ворот выпустила нас безропотно. Мы с Еремеевым проехали ещё примерно километр, прежде чем он свернул на заросшую прошлогодней травой, давно не езженную колею. Я направил коня следом. Меня по-прежнему не покидало унылое ощущение неправильности происходящего. Если бы я не отдал этот приказ, ребята остались бы живы.

Трупы я увидел уже через несколько метров. Они лежали на земле, трава под ними была залита кровью. У обоих тел отсутствовали головы. Я свалился с коня и сунулся в заросли длинных прошлогодних стеблей. Меня стошнило. Хорошо ещё, что я не успел позавтракать. Отдышался, вытер рот платком и вернулся к Еремееву. Тела охраняли ещё двое стрельцов – сидели на камне. При виде нас они встали и сняли шапки. Я помолчал, собираясь с мыслями.

Я видел в своей жизни много трупов. И в своём мире, и здесь. Дела о Чёрной мессе и о летучем корабле были в моей практике особенно кровавыми, трупы там появлялись просто один за другим. Но на смерть наших ребят я никогда не научусь спокойно реагировать. Всё понимаю – и что служба эта опасная, и что на боевом посту умереть любой боец чуть ли не честью считает… и всё равно не смогу. С еремеевской сотней мы не в одном деле выстояли. Я тоже снял фуражку и опустил голову. Мы постояли, почтив ребят молчанием.

- Ты, Никита Иваныч, делай всё как дóлжно. Спрашивай, расследуй, но токмо душегубу проклятущему за смерть парней своих я отомстить должон.

- Ты всё-таки думаешь, что это он? – я, признаться, и сам не сомневался в причастности боярина.

- А кто?! – Фома стукнул кулаком по раскрытой ладони. – Ежели трое дозорных моих за каретой бабы евойной к воротам отправились! Двое за ней из города выехали – да и не вернулись!

Ну да, на совпадение мало похоже, вынужденно признал я. Ладно, примем это как рабочую версию. Слишком многое в деле стало указывать на Бодровых. Весь клан, за исключением Лариски, мне не нравился. Вот только бабка права, прижать их будет очень сложно. Штурмом не возьмёшь, мирно они с нами разговаривать отказываются, боярин вообще пропал. Единственная, кто лояльно к нам относится, - это Лариска, но она в этой истории мало что решает. Я просто обязан подобраться к Маргарите… Ладно, это потом. Вроде бы бабка что-то придумала.

Я подошёл к обезглавленным трупам. Нужно было их осмотреть.

- Фома, если отбросить очевидное, ты ничего необычного в них не замечаешь?

- Ну… кони ихние куда-то девались, - подёргал себя за бороду сотник. – А так – нет вроде.

- Хорошо. А ты уверен, что это именно твои подчинённые? Не могли кого-то в их вещи переодеть?

Еремеев перекрестил тела и склонился над одним из них.

- Этого – точно нет, это Ванька Попов. Видишь, мизинца на левой руке нет, дык то он мальчишкой ещё топором отсёк. А второго… не ведаю. Игнашка Гришин вчера в дозоре был, дык у него примет особых и нет вроде, так сходу и не скажешь. А что, думаешь, подменить могли?

- Ну а ты вспомни, как нас Тюря за нос водил. Разные версии предусматривать нужно.

Фома почесал в затылке.

- Я у Потапа спрошу, он медик наш. Всю сотню мою как свои пять пальцев ведает. Ежели и были у Игнашки приметы какие на теле – дык он помнит.

- Хорошо, - кивнул я. – Помоги мне.

Мы перевернули оба трупа спиной вверх, я продолжил осмотр. Как бы цинично это ни звучало, сейчас передо мной было два совершенно обычных тела. Умерли они предположительно от отсечения голов. В том смысле, что до этого они были живыми. Вставал вопрос орудия убийства. Вероятнее всего, конечно, топор – на меч не особенно похоже. То есть получается, что некто, заметив слежку за каретой боярыни, подкараулил стрельцов, сшиб их с коней и отрубил им головы. И забрал коней.

И головы.

Меня передёрнуло. Я действительно надеялся, что хотя бы это дело будет без смертей. Ну или умер бы кто-то из подозреваемых… но стрельцы? За что? Разумеется, я не должен приплетать собственные эмоции к расследованию, но видит Бог, как же мне хотелось посадить Бодрова и его прекрасную супругу! Злость от того, что я не могу к ним приблизиться, жгла мою душу. Плюс ожившие мертвецы, епископ Никон, Ульяна… всё в этом деле смешалось в один непонятный ком.

Я должен прижать Маргариту. С этой мыслью я обернулся к Еремееву.

- Фома, вызови телегу какую-нибудь, погрузите тела и везите к Потапу вашему. Я должен знать, точно ли эти двое – твои подчинённые. Во всяком случае, тот, насчёт кого ты не уверен. Я просто не понимаю, зачем такая жестокость. Можно же было задушить там или ещё что, но головы рубить?

- Всё исполню как велено, - кивнул Фома. – А ты уж следствие дале веди. Отчёт тебе к обеду представлю.

Мы пожали друг другу руки, я вскочил на коня и уехал, оставляя позади убитых горем стрельцов и два трупа. Для Еремеева и его сотни смерть кого-то из своих равна потере близкого родственника. Меня вновь накрыла бесконечная, съедающая душу тоска.

***

Я проехал через ворота и, изменив первоначальное намерение сразу ехать в участок, отправился на царский двор. Я с некоторым удивлением осмотрел обоз из кареты и нескольких телег с вещами, перегородивший подъезд к крыльцу.

К государю меня пропустили беспрекословно. Мы пожали друг другу руки, он предложил мне сесть.

- Ваше Величество, а что тут у вас происходит? – я красноречиво кивнул в сторону окна, откуда доносилось ржание лошадей и перекрикивания слуг.

- А, это… Лидочка моя разлюбезная решила в резиденцию загородную отбыть, ибо там воздух чище и здоровью наследника будущего зело полезен.

Так…

- Вы отсылаете жену, потому что боитесь за неё и не хотите, чтобы в момент, когда всё начнётся, она была в городе. Вы ведь знаете, что Ульяна вернулась. Как минимум подозреваете.

Я не спрашивал. И государь не отвечал – он просто кивнул.

- Повинен я в сем, участковый. Грех на мне… простит ли она меня – не ведаю.

- Лидия?

Он отрицательно помотал бородой. Я видел государя околдованным – в тот день, когда Тамтамба Мумумба решила испробовать на нём африканскую магию. Вот сейчас я видел перед собой нечто похожее. Проблема была лишь в том, что на этот раз над Горохом никто не колдовал. Он действительно любил эту Ульяну до одури.

- Никита Иваныч, совета твоего спросить хочу. Как считаешь, ворота городские закрывать ли?

Я задумался. Перекрытие всех выходов из города было крайней мерой, на моей памяти такого ещё не случалось. Шамаханское нашествие не в счёт – там был открытый конфликт. Если честно, я слабо себе это представлял. Очень многие жители окрестных деревень работают в Лукошкине. Не пускать никого? Остановится торговля, многие дома останутся без прислуги… горожане сами же потом взвоют. Нет, переводить город на осадное положение пока рано.

Я озвучил свои соображения государю, он кивнул.

- Разумно, Никита Иваныч. Ну, значит, и быть посему.

Я, если честно, даже в поголовном обыске всех входящих смысла не видел. Мы боимся нашествия неживых-немёртвых, а их отличать только Яга умеет, для всех остальных они – обычные люди. Идут себе да идут… без толку, короче. Поэтому, хочется нам того или нет, придётся оставить всё как есть.