Я едва не подскочил и ошалело уставился на государя.

- Вот такая история, участковый. Ежели б жива она была – ничего бы этого не было. Вся жизнь бы иначе повернулась.

- Ваше Величество, получается, вы не видели её мёртвой?

- Нет.

У меня кровь застучала в ушах. И вместе с тем я сообразил, что сейчас – не лучший момент, чтобы сообщать Гороху, где именно я нашёл перстень. Он ведь на епископа Никона с голыми руками бросится, а мне они оба ещё нужны. Епископа я вообще хотел посадить, но для этого, как совершенно верно заметила бабка, мне нужны веские доказательства. От тех, что у меня есть на данный момент, он отвертится играючи.

Государь пустым взглядом смотрел сквозь меня.

- Сила у неё была, Никита Иваныч, Господом даденная.

- Какая?

- Людей исцелять.

Я поперхнулся чаем. Нет, не подумайте, в этом мире умение лечить (чем угодно — травами, прикосновением рук, да хоть иглоукалыванием!) – штука распространённая. Например, наша Яга сколько раз меня своими настойками спасала. Но… слишком многое в нашем деле начало указывать на царицу Ульяну, и этот дар — всего лишь один из последних штрихов к портрету. Кажется, мы нашли женщину, силами которой в город идут орды оживших мертвецов.

Вот только и найти её, как выяснилось, - не основная моя проблема. Я должен знать, зачем она это делает. Почему вся страна считает её мёртвой, а её кольцо я обнаружил в замурованной комнате. У меня, если честно, уже голова трещала.

- Вымолила она себе силу эту, - тихо продолжил Горох. – Сама детей иметь не могла, однако дети малые завсегда к ней тянулись. И коли хворь какая с ними приключалась — дык Ульяна завсегда помочь могла, лишь рукой коснувшись. Знали о том люди, детей хворых к ней несли. А она опосля лишь молилась смиренно, за силу такую Господа прославляючи. Ежели б не я, Никита Иваныч, она бы ещё отроковицею в монастырь ушла, не нужна ей была корона.

Я тяжело вздохнул. Я действительно почти не сомневался, что это именно она поднимает мёртвых, но — как, зачем? И как мне её найти?

- У вас есть предположения, как её кольцо оказалось в лабиринте?

Горох отрицательно помотал бородой. Нет, он не врал мне, но такое чувство, что что-то недоговаривал. К тому же меня крайне огорчало его упрямое нежелание объяснять, зачем он ходил к отцу Кондрату. Определённо, это тоже как-то связано с Ульяной. Мне нужно было поговорить с бабкой. В наших с ней обсуждениях обычно рождалась истина.

***

Я наскоро попрощался с государем и вышел во двор. Немного поболтал со стрельцами, потом отправился на конюшню. Когда я наконец выехал в сторону отделения, было уже часов шесть вечера.

Меньше всего в бабкином тереме я ожидал встретить боярина Крынкина. С ним была Агапка, она узнала меня и смущённо улыбнулась, опустив взгляд. Боярская охрана протирала штаны во дворе, лениво переругиваясь с нашими стрельцами. Судя по красной роже, боярин после собрания изрядно принял.

- Здравствуйте, гражданин, с чем пожаловали?

- И тебе не хворать. В городе бают, ты изловил супостата того, что забор мне размалевал.

- Ну, можно и так сказать, - не стал спорить я. На самом деле, в поимке Митрофана Груздева моей заслуги не было, мне его притащили уже готового. Как обычно это бывает, удачно совпало: Митрофан и мужики, которые его скрутили, просто встретились в нужное время в нужном месте.

- Ну дык я государю сказал ужо, чтоб не беспокоился, место казённое сморчок сей занимать не будет, ужо об том я позабочусь.

- Что?!

Понимаете, с Крынкина станется одним ударом кулака вышибить дух как из Митрофана, так и из его тщедушного сына. Более того, я не сомневался, что эта мысль уже давно свербит у боярина в голове. К тому же Бодров, который мог бы его остановить, удачно пропал.

- Что вы с ними сделали? – тихо поинтересовался я, надеясь, что он проникнется моим угрожающим тоном. Боярин лениво отмахнулся.

- Мордами об забор повозил, делов-то. Да донос, что дьяк на меня государю настрочил, сожрать заставил. А ныне они на пару мне конюшню красят, да сторож с кнутом за ними бдит пристрастно. Ты, участковый, зелен ещё, преступников учить не умеешь. А как закончат — дык и о каторге похлопотать не грех будет…

- Да вы бредите!

Я никак не мог понять эту логику. Меня безмерно огорчал тот факт, что исполнение законов здесь сильно зависит от социального статуса преступника. Вот Бодровы, опять же, - сколько крови на их руках за столько-то лет. И пожалуйста, по-прежнему рядом с государем. А за раскрашенный забор — на каторгу? И ведь никто не удивляется, всем такое положение дел кажется вполне естественным.

Кажется, даже от Яги я на этот раз поддержки не дождусь. Бабка откровенно радовалась изобретательности боярина.

- Ну вот и ладненько, значится, Груздевы при деле будут. Ты уж, Евстафий Петрович, ещё какой работы им найди, чтоб ерундой не прохлаждались. Токмо в казначействе предупреди, мол, Филька хвор и на работу не явится пару дней.

- Ужо, - кивнул боярин и принял из бабкиных рук стопку водки. – Дык они потом к моим воротам всей толпой припёрлись поглазеть.

Я не испытывал ни капли симпатии к Филимону Митрофановичу и его давно почившему батюшке. Но всё же наказание должно соответствовать преступлению. С другой стороны… а, ну их к лешему, у меня других забот хватает. К тому же небольшая трудотерапия Груздевым не повредит, у них слишком много нерастраченной энергии.

Проводив гостей, мы с Ягой устало переглянулись.

- Может, в баньку, сокол ясный? Дык я Митеньке скажу — он мигом.

- Спасибо, бабуль, - не стал отказываться я. Бабка вышла в сени — отдавать распоряжения нашему младшему сотруднику, а уже через пару минут я увидел, как он дунул через двор к угольному ларю. Мне действительно не помешает взбодриться ядрёным паром. Знаете, что самое паршивое в этом деле? Бесконечная моральная усталость. Я был просто раздавлен происходящим. Покойники, пропадающие бояре, теперь вот царица… ей-богу, лучше бы я физически так уставал, от этого у Яги хотя бы есть лекарства. Но как бороться с невыразимой тоской, что впервые охватила меня на собачьем кладбище и до сих пор не отпускает? Честное слово, если мы закончим это дело — попрошу у государя отпуск.

Если.

Пока Митька топил баню, у нас с бабкой было некоторое время, чтобы обсудить новости.

- Ульяна, значит… - выслушав меня, вздохнула Яга. – Это плохо.

- Почему? Что в ней такого особенного?

- Да как тебе сказать, Никитушка… - замялась она. – Я, признаться, едва о праведниках беседа пошла, первым делом её вспомнила, а уж опосля — отца Алексия. Она, вишь ты, Господу себя посвятить хотела, едва в монастырь не ушла. Да вот беда, государя нашего полюбила без памяти. Так и мучилась, четырнадцать лет душу рвала. Корона царская ей и вовсе как венец терновый была.

- Тогда почему не ушла?

- Говорю тебе, любила его. Дитя от него хотела, да вот не дал Господь — всё с чужими нянчилась, любили её дети.

- Короче, она под описание подходит, - уныло подытожил я.

- Истинно. Праведна душою была, да вот беда — похоронили её, до тридцати не дожила буквально пару недель.

- Бабуль, но как она может всё это делать, если её и в живых-то давно нет? – задал я, наверно, самый дурацкий вопрос всего дела. Я никак не мог увязать на Ульяне все концы следствия. – Она не могла просто уехать? В смысле, уйти от Гороха и сейчас жить где-то ещё.

- Немыслимо, - сразу отсекла эту версию бабка. – Они друг без друга жизни не видели. Я вот смотрю сейчас на Лидию, Никитушка, и одна мысль меня мучает…

- Да?

- Ведь ежели вернётся с того света Ульяна — дык позабудет государь жену молодую. Он бы умер за неё, в любое пекло за ней отправился. Так невозможно любить, Никитушка, как он её любил. А как примчался гонец с вестью скорбной, дык тем же вечером государя нашего едва из петли достать успели. Едва грех страшный над собой не содеял. Потом горькую пить начал, так Бодров чуть страну к рукам не прибрал. Мы тут уж все дыхание затаили, ибо ну представь ентого душегуба царём! У них же у всех руки в крови не то что по локоть — по плечи. Сколько они за пятьсот лет людей потравили да порезали…