- И то верно, Никитушка. Прав государь наш, языки соседей знать надобно, без образования нынче никуда…

- Второе. Нужно выяснить, что это за подвал. Я зарисую по памяти и покажу государю, может, он опознает? Это ж ведь не подземный ход у Мышкина и не наш с вами погреб для картошки, сооружение явно старое и очень масштабное. Вы заметили, что там коридоры вдаль уходят? Горох должен знать или хотя бы догадываться, где это может быть. Я не думаю, что таких подземелий в городе несколько, это что-то известное.

Яга молча кивнула.

- И третье, бабуль, самое странное. Ванюша Полевичок говорит, чтобы мы искали праведника, ибо только праведники такими полномочиями на земле обладают. Получается, эта дама – та, кого мы ищем? Безгрешная, чистая помыслами и так далее. Но ведь не стыкуется же!

- Никита, ты меня не слушал. Во-первых, она думает, что делает доброе дело – воссоединяет семьи. Во-вторых, не делать она не может, потому как у мужика власть над нею. Поэтому и сила, Господом данная, до сих пор с нею, а ключи от той силы у другого человека. Дело, участковый, всё больше запутывается. Искать их надобно, и как можно скорее.

Я зарисовывал на чистом развороте подземелье во всех деталях, которые запомнил. Даже расположение и количество факелов указал.

- В общем, бабуль, давайте не терять время. Я к государю. Митька, коня мне! – заорал я в окно. Он услышал, кивнул и побежал на конюшню. – Спрошу и про катакомбы эти, и про Бодрова, короче, всё по максимуму. Свадьба, я так понял, откладывается.

- Истинно. Негоже дочери пировать, когда отец пропал.

- Тем более весь этот банкет за счёт отца, - несколько язвительно продолжил я, но вовремя осёкся. Низко это. Бодров, конечно, сволочь и всю думу против нас настраивает, но мы не можем ему уподобляться.

- Езжай, касатик, - напутствовала бабка. – Я тут всё уберу да к ужину тебя ждать буду. Там и расскажешь, что выведал.

- Кстати, бабуль… - меня внезапно осенило. – Откуда у нас тут поляк, способный колдовать? Никто ж извне пройти не может, отец Кондрат мне сам говорил. Или ошибался?

- Да ну Бог с тобой, Никитушка, он уж скоро двадцать лет как внешние барьеры держит. Если он говорит, что никто не пройдёт, значит, так и есть.

- Значит, или как-то прошёл незамеченным…

- Никита! Да никак через них не пройдёшь, это ж не таможня! Ни под землёй не проползти, ни в муху обернуться – никак!

- … или отец Кондрат в последние пару-тройку недель по какой-то причине снимал защиту. Достаточно, я так понимаю, пары минут.

- Истинно. А ты у него спрашивал?

- Нет, но спрошу обязательно. А то получается, что в городе откуда-то завёлся не в меру могущественный поляк, - и это при такой-то защите. Ладно, запишем на вечер. Если успею, сам к нему заеду. Должен, по идее.

Я тяжело вздохнул, надел фуражку и, наскоро попрощавшись с бабкой, вышел во двор. Митька держал за повод осёдланного коня. Я поблагодарил, вскарабкался в седло, стрельцы открыли ворота.

- Вернусь к вечеру, - сообщил я, уже выезжая со двора. На улице я пустил коня рысью и двинулся в сторону государева терема. Бабкины мрачные предчувствия по поводу «черноты непроглядной» начали передаваться и мне. А ведь я реалист… Короче, к Гороху я ехал в самом унылом настроении. Если мы не раскроем это дело, я подам в отставку. Раньше ведь как было? Мы смерти подсчитывали. Грустно, конечно, но в этом хотя бы логика есть. А сейчас что? Пять человек воскресли, как я это вообще в архив подошью?

***

Солнечный апрельский день разительно контрастировал с охватившим меня унынием. В такую погоду полагается радоваться и как минимум отдыхать, а я что? А у меня горожане воскресают. Тьфу ты, прости Господи! И пёс. Честное слово, ничего подобного в истории лукошкинской милиции ещё не было.

Государь принял меня не сразу – он о чём-то беседовал с казначеем, пришлось ждать. Я выглянул в окно: судя по положению солнца, было часа четыре. Ничего не успеваю! Наконец Горох отпустил казначея и потребовал меня к себе. Я прошёл в государев кабинет.

- День добрый, Ваше Величество.

- Здоров будь, Никита Иваныч, чой-то ты унылый такой?

- Следствие у нас по швам трещит, мы с бабулей с ног сбились, а без толку. Народ продолжает воскресать, совсем страх потеряли…

- И много их у тебя уже?

- Пятеро. И собака, - я безнадёжно махнул рукой. – Что с ними делать – ума не приложу.

- Ну тогда ещё двоих запиши, - совершенно спокойно, как про гостей на свадьбу, сообщил Горох. – У Марьянки, дворовой девки моей, родители ныне поутру встали. С разницей в пять лет померли. Она в слёзы – особливо по матушке в своё время убивалась, Бога благодарит. Выходной выпросила, с ними побыть. Радуются им люди, Никита Иваныч… радуются.

Я едва сдержался, чтобы не начать биться головой о стену. Только в присутствии царя, кстати, сдержался, но дома обязательно побьюсь. Ещё двое, да сразу супружеская пара! Я действительно не знал, что делать. В первый раз в жизни – абсолютная пустота в мыслях. Ещё немного – и я сдамся, брошу это дело к чёртовой матери. Пусть воскресают, пусть что угодно делают, я умываю руки. Это дело вообще не в компетенции внутренних органов, пусть ими церковь занимается.

- Никита Иваныч, выпить я тебе не предлагаю – знаю, что на службе не пьёшь. Хотя и надо бы, на текущие дела глядя. Чаем тебя бабуля уже небось раза три с утра поила… кофе будешь? Немцы в подарок привезли.

- Кофе? Буду, - кивнул я. Мне действительно нужно было выпить чего-то горячего. То ли от постоянного напряжения, то ли от усталости, но я внезапно понял, что замёрз. Государь высунулся в коридор, отдал распоряжения и вернулся. Несколько минут мы сидели молча. Молодая служанка внесла поднос с кофейником, двумя крошечными чашками, кувшинчиком сливок и колотым сахаром на блюдечке.

- С этими покойниками даже не знаю, что и присоветовать тебе, - государь разлил кофе по чашкам. – Вроде доброе дело, но в корне неправильное. Это ж ведь додуматься надо – мёртвых из земли поднимать. Ведь сколько хворых в городе лежит, что никто им помочь не может – ни лекари, ни священники. Займись, казалось бы, ими. Ан нет, пусть лучше покойники воскресают! Уж лучше б убили кого, честное слово…

- Вот и бабуля наша так говорит, - скорбно кивнул я. – Но тогда мы вообще завязнем. Ваше Величество, я к вам посоветоваться. Вы в курсе уже, что Бодров пропал?

- Да ладно?! – Горох распахнул глаза. Видимо, нет, не в курсе.

- Вот так вот. Лариска часа два назад приезжала, говорит, дома не ночевал. Просит отыскать, пока чего худого не случилось.

- Возьмёшься?

- А куда деваться? Кроме нас-то некому. То есть нет, я понимаю, что он, ну… не самой высокой морали человек и милицию всей душой ненавидит, но мы не можем смешивать работу и личные предпочтения. Придётся искать. Ваше Величество, он налево пойти не мог?

- Ты жену его видел? – вместо ответа поинтересовался государь. Я покачал головой. – Ну увидишь – поймёшь. Не мог, это я тебе точно говорю.

Мне уже очень хотелось посмотреть на боярыню. Что же в ней такого особенного, что никто и мыслей не допускает о супружеской измене? Ладно, это мне вечером предстоит, наглядеться успею.

- А сбежать?

- Сбежать мог, но не накануне свадьбы дочери. Вот после – запросто.

Я отметил это в блокноте. Ладно, если не сбежал и не прячется у любовницы, значит, и в самом деле пропал.

- Короче, у нас опять три дела, - подвёл итог я. – Бодров, покойники и заборы. Причём, я подозреваю, именно в таком порядке.

- А почему?

- Ну, это очевидно, - я развёл руками. – Бодров пропал, и его жизни может что-то – или кто-то – угрожать. Значит, его надо искать в первую очередь. Ожившие покойники – жуть, конечно, но они пока ничего дурного не делают. Возвращаются к семьям, где все им рады. Пока опасности для правопорядка нет, поставим их на второе место. Ну и художества Митрофана Груздева – обычное мелкое хулиганство. Это дело вообще, можно сказать, для стрельцов.