- Пошли к нам, что ли? Яге расскажем, пусть тоже посмеётся.

- Пошли. Слушай, участковый, но получилось ведь точно так, как ты и сказывал. Ну, что баба эта на заборе – не просто абы кто, а как-то с Филькой связана. Воистину великая вещь – чутьё милицейское! И ведь идея-то, не прими на свой счёт, но дурацкая! А сработало, поди ж ты.

- Да тут всё дело дурацкое, - вздохнул я. – Сам подумай, милиция, государев тайный сыск, на счету которого раскрытие шамаханского заговора и победа над демоном, бросает все силы на поимку тощего типа, пишущего на заборах пошлые частушки и рисующего голых баб. Ну мелко ведь, Фома! Меня не покидает ощущение, что мы попусту тратим время. А, и ещё пёс воскрес, что тоже не добавляет оптимизма.

- В смысле – воскрес? – не понял сотник. Мы неторопливо шагали в сторону отделения.

- В прямом, не поверишь. Погоди, а что, я про пса тебе не рассказывал?

Фома отрицательно помотал бородой. Выходит, не рассказывал. А я почему-то был уверен, что успел. Я вкратце изложил Еремееву итоги нашего с Митькой похода на собачье кладбище.

- Ты хочешь сказать, что по двору храма Ивана Воина сейчас бегает оживший пёс, по которому в жизни не догадаешься, что с ним что-то не так? Дела-а… - протянул Фома.

- Яга говорит, всякое здесь бывает, но кому это вообще могло прийти в голову – собаку воскрешать? Зачем?

- Да мало ли… сидит какой колдун, книгу чёрную листает, мухоморы жуёт – а дай, думает, пса из земли подыму.

- Э нет, - возразил я. – Во-первых, вот так всё обставить – чтобы пса невозможно было от живого отличить – на такое абы кто не пойдёт, Яга говорит, это разве что Кощею под силу, но Кощея отец Кондрат в город не пропустит. А во-вторых, у меня такое чувство, что смерть пса вообще подстроена. Он должен был умереть, чтобы воскреснуть. Но вот зачем – для меня загадка. Два дела одновременно делать надо, а мы на этих заборах застряли.

- Да ладно тебе, участковый, разберёмся.

Мы как раз подошли к воротам отделения, когда на противоположном конце улицы я заметил Митьку со свёрнутым ковром на плече. Яга в чистку просила сдать, что ли? Так ковёр вроде не наш, у нас таких нет…

- Фома, ты иди в терем, скажи бабуле, что я скоро буду. А я нашего олуха подожду. А то что-то у меня нехорошее предчувствие.

- Слушаюсь, Никита Иваныч.

Сотник скрылся за воротами, я остался стоять на улице. Когда наш младший сотрудник достаточно приблизился, я смог рассмотреть свешивающиеся из ковра лапти. Кажется, нехорошее предчувствие не обмануло.

- Митя, что это?

- Как есть ковёр, батюшка Никита Иваныч! – ответствовал он и, скинув свою ношу с плеча, поставил её вертикально. Лапти закачались в воздухе.

- А почему над ковром чья-то обувь? – я старался держать себя в руках. Он всё равно не поймёт, в чём проблема, а я себе нервы сохраню.

- Так то ж Филимона Митрофановича! Доставил его по вашему распоряжению.

- Митя, он должен был сам прийти, почему ты притащил его в таком виде? И переверни немедленно, ты ж его вниз головой поставил!

Наш младший сотрудник пожал плечами.

- Так дьяку уже всё равно, а мне так тащить удобнее было, - и он легко перевернул Груздева на сто восемьдесят градусов.

- В смысле… всё равно?! – едва не заорал я. В голове за секунду пронёсся вихрь вариантов: то ли до дьяка всё же добрался Крынкин, то ли Митька решил ускорить доставку и отоварил тщедушного дьяка пудовым кулаком, то ли ещё что похуже.

- Да не извольте беспокоиться, батюшка воевода! Я ж вам его в лучшем виде, не запачкался дабы. К тому же Филимон Митрофанович у нас привычный, его как тока в участок не доставляли…

Так. Я глубоко вздохнул и медленно сосчитал до десяти.

- Тащи его в терем. Там Еремеев, развернёте дьяка из ковра, и чтобы через пять минут – через пять минут, Митя! – он был готов к допросу. Вопросы есть?

- Никак нет, батюшка воевода!

- Исполняй.

Митька подхватил ковёр подмышку и дунул в терем. Я наконец вошёл во двор.

- Никита Иваныч, - окликнули меня дежурные стрельцы, - а чой-то Груздева опять в ковре притаранили, аки невесту заморскую? Сам идти не может?

- Похоже, что так… и я даже догадываюсь, по чьей вине. Ладно, ребята, пойду допрашивать жертву милицейского произвола.

Дьяка уже извлекли из ковра и усадили на стул. Поскольку гражданин Груздев по-прежнему пребывал в бессознательном состоянии и норовил упасть на пол, Яга с Еремеевым наскоро прикрутили его к стулу длинной верёвкой. Всё как в лучших традициях сцен киношных допросов. Митька кинулся ко мне и, не дожидаясь закономерных вопросов, принялся докладывать:

- Никита Иваныч, я ж как поутру повестку вашу взял да к дьяку и выдвинулся, привести его дабы. А токмо не было его дома – сбёг, охальник, ещё на рассвете! А куда – соседи не ведают. Ну уж я ног не пожалел – в город на поиски, а ну как со злодеем долгорясым беда какая приключилась? А ведь милиции он живым нужен!

- Ну и? Ответь мне, зачем ты его вырубил и в ковёр закатал?

- Так то ж не я!

- А кто?!

- Да вы дослушайте, Никита Иваныч! Ибо безвинен я, а вы уж все смертные грехи на меня повесить готовы! И фонарь под глазом не я дьяку поставил, то ужо было, когда я его нашёл.

- Знаю, это Крынкин вчера. Ладно, давай дальше, - я покосился на Ягу, та поднесла к носу дьяка пузырёк с какой-то вонючей жидкостью. Груздев замычал и приоткрыл глаза.

- Бегал я, батюшка воевода, полдня по городу, аки пёс охотничий, на дьяков след напамши, а токмо нигде супостата не было. А потом вона на соседней улице глядь – Семён Березин, что с ворот, в нашу сторону едет, а поперёк седла у него ковёр сей. В отделение везёт, стало быть. А что, спрашивает, у себя ли Никита Иваныч, а то Афанасий, напарник евонный, подарочек малый участковому просил передать. Дьяка, стало быть, изловили! Эми…грировать хотел, кабачок трухлявый!

Я выслушал доклад до конца, стараясь не смеяться. Как оказалось, ранним утром к воротам явился гражданин Груздев с котомкой за плечами и потребовал выпустить его из города. Нет, так-то, если не было царского приказа закрыть ворота, каковой отдавался в случае чрезвычайной ситуации, всех желающих обычно выпускали свободно. Но Филимон принялся торопить стрельцов, грозить им карами небесными, а потом и вовсе безоглядно обматерил. Вот тут-то ребята и не выдержали. Нет, по большому счёту, их можно понять – к воротам подкатывается облезлый тип, спешит так, будто за ним гонятся бесы, да ещё и ругается на чём свет стоит. Я бы тоже не стерпел. Короче, кто-то из стрельцов дал дьяку в ухо, после чего бессознательное тело Филимона Митрофановича завернули в ковёр, поставили к стеночке, да и забыли о нём. В одиннадцать утра караул на воротах сменился, и на дежурство заступил Тихомиров-младший. Каковой, к слову, сразу сообразил, как обрадуется дьяку милиция. Дескать, посмеётся батюшка воевода с утра пораньше. Груздева погрузили на коня, и Семён повёз его нам.

Как ни странно, во всей этой истории наш Митька был и в самом деле не виноват. Нет, я действительно посмеялся, но зачем же всё-таки Филимон пытался сбежать из города? Ладно, об этом я его тоже спрошу. Ни одно дело у нас без Груздева не обходится!

Дьяк между тем наконец пришёл к себя. Попытался встать, понял, что привязан к стулу, и моментально включился так, что даже стрельцы во дворе натянули шапки на уши.

- Ирод участковый, улей тебе за шиворот! Ты как посмел особу духовную, меня то бишь, к стулу привязать да свободы лишить воли моей супротивственно?! Развяжи меня мигом да извинения принеси, полено в погонах, ибо не сумел ты меня вчерась оборонить! Боярами ты купленный и проданный, иуда! Крынкин ведь, прелюбодей проклятый, тока и знает, что девкам с государева двора под юбки лазить, будто своих ему мало! А царь-то нибы не видит, а токмо сам уж не могёт ничо, кормилец наш!

Еремеев, стоявший за спиной Филимона Митрофановича, молча размахнулся и дал тому по шее. Голова дьяка мотнулась вперёд.

- Фома!