Лосяш отошел от установки и, заложив копыта за спину, принялся мерить шагами комнату. Ощущение какой-то недосказанности, упущенного шанса вспыхнуло как никогда ярко. Он принимал легкомыслие своей молодой аспирантки единственно верным объяснением случившегося. Она ведь женщина, а для женщин внешность всегда имеет первостепенное значение. Поэтому… поэтому и уехал, ничего не объясняя, и даже не поинтересовался потом, как прошла ее защита, кого записали руководителем, да и вообще – как она там. Просто вычеркнул два года своей жизни.

Лосиния спокойно следила за его передвижениями по комнате. Молчала. Какой же она стала… куда делась живая смешливая девочка, которая когда-то появилась на пороге его лаборатории?

- Да. Я действительно так думал. Маленькие рога – это, знаешь ли, несолидно.

- Господи… – лосиха покачала головой: не верила. – Профессор, доктор наук – и вот это. Мне даже добавить нечего. Все, что у нас было, ты разрушил своими домыслами.

- А что я должен был подумать? Если за тобой постоянно таскался какой-то тип – и у него рога были больше! Хотя… я дал тебе самостоятельность, Лосиния, так что тебе нет смысла жаловаться.

Лосиха кивнула. Ей и впрямь не на что было жаловаться: защита летом, ставка научного сотрудника осенью… должность завлаба год спустя. По наследству. Чтобы хоть как-то отвлечься от ноющей пустоты в душе, Лосиния работала на износ.

Она выключила насос, и в наступившую тишину ворвался мелодичный пересвист ночных птиц. – Я никогда не жалуюсь, ты же знаешь. Просто… Лосяш, не ошибайся так больше. Это жестоко и очень больно.

Ученый коснулся ее волос и ненадолго задержал копыто, она чуть склонилась навстречу. О поверхность жидкости в одной из колб ударилась последняя капля, разрушая минутное оцепенение. Лосиния вскочила, привычным движением воткнула карандаш в волосы.

- Давай остальное зальем, уже недолго осталось.

Содержимое последних двух канистр перекочевало в круглодонную колбу. Насадка с термометром вернулась на положенное место, следом снова зажужжал насос. Лосиния бросила взгляд на настенные часы, мысленно прикинула требуемое время.

- Я и не заметила, что уже так поздно… опять мы ночью работаем. А потом, глядишь, снова что-нибудь взлетит.

- Да сейчас-то чему взлетать, - отмахнулся Лосяш, возвращаясь к журналу.

Лосиния примирительно кивнула. Тихо гудела вытяжка, в колбах с новой силой застучали капли. Прохладный ветерок из окна развеивал эфирные испарения, вытесняя их медовыми запахами приближающегося лета.

- Ложись, может? Я послежу за этим всем и выключу, как закончится.

Лосяш почесал рог. – Пожалуй, мысль дельная… Слей только потом куда-нибудь, вон хоть в бутылку. Как выключать – помнишь, да? Сначала снимаешь вакуум, потом только насос.

- Я же только что выключала, - рассмеялась Лосиния, снова вертя в копытах карандаш. – Не переживай, ничего не взлетит, обещаю. Ложись, завтра опять ведь с утра.

Сама она под работающий насос и вытяжку заснуть бы не смогла, но Лосяш не испытывал с этим трудностей: через несколько минут он уже ровно сопел на своей раскладушке. Лосиния придвинула стул к вытяжке и, усевшись к ней спиной, принялась читать протокол эксперимента: собранная установка в постоянном контроле не нуждалась.

Однако сейчас Лосинии никак не удавалось сосредоточиться. Через несколько минут она оставила бесплодные попытки и, отложив тетрадь, вышла во двор. Высоко над долиной стояла луна, из леса доносились птичьи трели и умиротворяющий шелест листьев. После монотонного гудения вытяжки открывающаяся гамма звуков очаровывала своей мелодичностью.

Лосиния закрыла дверь и села на ступеньку. Это место, отрезанное от мира, подобное медленно текущей реке, казалось, принадлежало к другой реальности. После безликих городских толп лосихе временами казалось, что природа здесь – больше чем фон, что сама долина принимает участие в судьбах своих обитателей.

Дорожка перед домом была сплошь исписана формулами. Лосяш, увлекаясь, мог писать на чем угодно, заразил этим и свою аспирантку. Лосиния покосилась на закрытую дверь, из-за которой продолжало доноситься мерное гудение, и вновь отвернулась, всматриваясь в темную громаду леса. Сколько лет прошло с того дня, когда ей впервые пришло в голову это поверхностное натяжение… Поступая в аспирантуру, она и знать не знала, что это такое.

Лосяш, биолог по специальности и химик по призванию, имел тесные связи с соседними кафедрами. Среди его сотрудников почти не оставалось тех, кто сумел увернуться от многочисленных совместных проектов, и по этому поводу неугомонный завлаб регулярно зарабатывал проблемы на свою голову. Что, впрочем, никоим образом не влияло на его тактику руководства: подчиненные разбирались в оргсинтезе лучше, чем в специальностях, по которым защищались, а в длинных списках публикаций, что выходили из его лаборатории, хорошо если треть имела отношение к биологии. Но Лосяш был гением, его сотрудники уверенно держали самые высокие по институту индексы результативности, а огромное количество совместных исследований давало дополнительное финансирование, позволявшее лаборатории популяционной генетики существовать достаточно независимо.

Сейчас, конечно, многое уже не то. Осталась часть старых связей, появились новые проекты. Но теперь во главе лаборатории стоял уже не упрямый лось, заслуги которого работали безотказной индульгенцией многим его выходкам. Лосяша сменила его бывшая аспирантка – равнодушно-спокойная, с искрой лихорадочной усталости в глазах.

Лосиния подняла голову, следя за неровным полетом ночного мотылька. Оно не шло из головы, уже не поверхностное – межфазное. Как не смешаются вода с гексадеканом, если не дать детергента в систему. Время не пощадило их обоих, расставив по разным плоскостям. Она вернулась в дом, удовлетворенно отметила, что колба с исходным растворителем уже практически опустела. Лосяш спал, отвернувшись к окну, не обращая внимания на окружающий шум. Со скошенных отводов падали последние капли. Лосиния сбросила вакуум и выключила насос. По очереди отсоединяя приемники, слила очищенный растворитель в большую бутыль и задвинула ее в угол. Последним стихло гудение вытяжки.

Еще пара часов – и горизонт начнет светлеть. Лосиния выключила лампу на столе и ненадолго задержалась, обводя взглядом комнату с темными силуэтами обстановки. Потом, словно приняв решение, тихо вышла из дома и зашагала прочь.

***

Совунье не спалось. Услышав на лестнице шаги Лосинии, она включила ночник и, жмурясь от света, села на кровати. Лосиха переступила порог, закрыла дверь и остановилась, поймав задумчивый взгляд хозяйки дома. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец сова оставила свое место и, держась за поясницу, сползла с кровати.

- Не хотела вас будить, - негромко произнесла Лосиния, и сове на миг послышалась мелькнувшая в ее голосе досада. Впрочем, кажется, лишь послышалась.

- Я не спала, - Совунья сняла со спинки кровати шаль, набросила на плечи. – Ты поступаешь необдуманно, моя дорогая.

- Нисколько. Я всегда тщательно анализирую свои действия, - лосиха прислонилась спиной к краю стола и скрестила копыта на груди. Совунья раздраженно щелкнула клювом.

- Тогда зачем ты вообще приезжала? Ты отказываешься от этой вашей сделки, Лосяш с тобой на вручение премии не едет… нет, он бы и так не поехал, но попытаться-то стоило! Зачем все это, Лосиния? – сова едва сдерживала закипающее в груди негодование. Присутствие аспирантки Лосяша в долине являлось хоть каким-то залогом спокойствия Совуньи. А Нюша… Нюша рано или поздно успокоится, оставит свои глупые мечты и вновь вспомнит про Бараша. Внезапный отъезд Лосинии в планы совы никак не входил. Если бы в долину каким-нибудь ветром занесло старого друга уважаемой спортсменки, та не раздумывая бросилась бы в его объятия. Но нет же, у этих всё не слава богу!

- Я и в самом деле пыталась его уговорить, потому что меня об этом просил наш ректор. А потом подумала: а зачем? Пусть шлют премию по почте, значимость работы от этого не упадет. Совунья, меня не интересует, какие лично у вас цели в этой истории, но я вас прошу, не вмешивайтесь.