Сунув подмышку многострадальную поэму, Бараш спрыгнул с качелей и направился в сторону дома. Может статься, что после хорошего сна жизнь покажется проще, а обида на строптивую красавицу пройдет сама собой. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться.

2

Утреннее оцепенение как-то незаметно перетекло в обычный погожий день. Бараш уже крепко спал у себя дома, когда Совунья накрыла пледом сопевшую на раскладушке Нюшу, закрыла окно – «сквозняк, девочка простудится!» - и снова принялась за Лосяша. Влить в него дозу снотворного оказалось делом не из легких, и под конец вымотанная сова для успокоения нервов тоже проглотила парочку таблеток из собственных запасов. Солнце стояло еще высоко, когда проснувшаяся хрюшка обнаружила занятнейшую картину. Лосяш, носом вниз, на второй раскладушке, наспех разобранной и даже не застеленной, а на столе, обняв чайник и подергивая во сне лапой, выводила заливистые рулады неутомимая спортсменка.

Нюша протерла копытцами глаза и встала. События прошедшей ночи слились в ее памяти в одну не менявшуюся на протяжении нескольких часов картину – в пение ночных птиц, полумрак пропитанной сладковатыми испарениями комнаты и пустой, безразличный взгляд Лосяша. Почему этот взрыв так его подкосил? Неудачи были раньше и будут позже, но что было в этой такого особенного… Нюша решительно не понимала. Иногда он бессильно утыкался в свои замершие на столе копыта, и тогда Нюша, приподнявшись, успокаивающе гладила ученого по рогам.

Он ведь справится. И даже не вспомнит бледную мордочку Нюши, сидевшей всю ночь напротив, ее влажные от невыплаканных слез глаза и растрепанную косичку. И всё снова будет хорошо. Стараясь ступать как можно тише, она подошла к вытянувшемуся на раскладушке лосю. Что вдруг вспыхнуло в ней такое, чего никогда не было раньше? Ни к одному из ее многочисленных «джентельменов», ни уж тем более к Лосяшу, с которым она никогда и не пыталась особенно сблизиться. Она не разбирается в науках, он равнодушен к красоте юной принцессы долины. Что их могло объединять? Нюша тяжело вздохнула и так же осторожно отошла. От внезапного скрипа половицы на столе подскочила сова.

И чайник с грохотом ухнул на пол.

Зажав копытцами рот, хрюшка обернулась. Под ее гневным взглядом Совунья смутилась, однако ненадолго. Потирая поясницу, она сползла со стола. – Да успокойся ты, не проснется он. До вечера, по крайней мере, точно. Пусть спит, а мы с тобой пойдем, у меня еще куча дел. Пойдем-пойдем, - резким взмахом крыла сова предотвратила возможные возражения. – А ты вечером зайдешь, раз уж так не терпится. Лосяш чай не дитя малое, чтобы нянек к нему приставлять.

- Мне не… не терпится, - пробормотала Нюша, искренне надеясь, что вспыхнувший румянец на ее щеках остался незамеченным. А в памяти внезапно вспыхнула строка давным-давно прочитанной книги: «… что мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди».

- Ну, как знаешь, - пожала плечами Совунья и, подхватив чемоданчик с лекарствами, вышла во двор. Хрюшка направилась следом.

***

Когда Бараш, свежий и отдохнувший, выполз на свежий воздух, солнце уже клонилось к закату. Возможно, Нюша уже вернулась? Он пригласит ее на качели, прочтет новые стихи и подарит букет. Букет он, к слову, тут же нарвал на ближайшей полянке. Эй, а почему «возможно»?! Разумеется, вернулась, сидит перед зеркалом, прихорашивается и ждет своего рыцаря. Не следует заставлять даму ждать, подумал Бараш и с букетом наперевес припустил к дому возлюбленной.

Так что, когда его окликнули, поэт споткнулся на ровном месте и выронил свиток со стихами. Ну, спасибо хоть не цветы. Даже не став его подбирать, Бараш круто развернулся на девяносто градусов и уже приготовился со всей (как он считал) присущей ему язвительностью отчитать того, кто посмел задержать рыцаря на пути к прекрасной даме, но так и застыл, озадаченный.

На стыке двух тропинок стояла незнакомая девица и смотрела на Бараша столь же растерянно. В одном копыте она держала небольшой чемодан, другим прикрывала рот, чтобы сдержать улыбку, - видимо, поэт слишком уж комично выронил свое творение. Осознав это, Бараш смутился пуще прежнего.

- Прошу прощения, - наконец выдавила она. – Я вас напугала?

Бараш попятился. Что же у него на лице написано, если у симпатичной барышни возникают подобные мысли? Она явно была нездешней: лось в долине только один, это Бараш знал точно. Но она… – Вы лось? – ляпнул он, за что через секунду был готов откусить себе язык, - более глупого вопроса, чем о видовой принадлежности дамы, при знакомстве придумать просто нельзя.

- Лосиха, - терпеливо поправила она. Фух, кажется, не рассердилась. – Вы не подскажете, как мне пройти к дому профессора Лосяша?

- Профессора Лосяша? – переспросил поэт и тут же мысленно треснул себя по лбу. – Лосяша? Так здесь недалеко, - зачастил Бараш, надеясь, что у нее еще не возникло мысли о замедленной умственной деятельности собеседника. – Я вас провожу, - и неловко выхватил у дамы чемодан. – Только… вы, простите, кто? – наконец решился Бараш, когда пауза затянулась. Они шли по тропинке, тяжелый чемодан оттягивал копыто, однако отказать себе в удовольствии искоса поразглядывать гостью поэт не мог.

С первого взгляда она показалась ему совсем девчонкой, быть может, даже ровесницей Нюши. Теперь, присмотревшись, Бараш понял, что она совсем не так молода. Хотя легкости и подвижности это у нее не отнимало. А внешность, ну… внешность как внешность, Нюша вот, несомненно, красавица, а эта – просто хорошенькая. Светлая коса уложена венцом вокруг головы, голубые глаза в обрамлении золотистых ресниц – очень поэтично. Но просто, без косметики, без Нюшиного блеска.

- Ох, дырявая голова! – всплеснула копытами незнакомка. – Я же не представилась. Лосиния… ученица профессора Лосяша. Я приехала по поручению коллег – уговорить его присутствовать на церемонии вручения премии.

Бараш недоверчиво покачал головой. – Уговорить? Лосяша? Да вы волшебница, миледи…

Дама только отмахнулась. По мере приближения к цели Бараш каким-то шестым чувством замечал в ней нарастающую нервозность. Однако в целом ее самообладанию можно было позавидовать. Сколько помнил Бараш гениального лося – а это не год и не два – ни о какой Лосинии ему от ученого слышать не приходилось. Следовательно, и с ней Лосяш не виделся уже очень давно.

Совунья, бежавшая навстречу с чемоданчиком под крылом, при виде Лосинии резко затормозила. Окинула ее взглядом, задержалась на чемодане в копытах Бараша и, похоже, сделала правильные выводы еще до того, как поэт вывалил всю известную ему информацию на этот счет. Для верности и от волнения повторив два раза.

- Значит, ты, милочка, к Лосяшу… – задумчиво протянула сова, потирая крылом подбородок. – Видишь ли, какое дело… короче, подожди денек. Не в лучшей форме он сейчас. Вот как оклемается – так сразу. Поживешь у меня пока. Нет, возражения не принимаются.

Временно забытый Бараш хмуро отошел в сторонку. Лосиния невозмутимо кивнула. – Благодарю. Временное жилье мне понадобится.

- Ну вот и умница. Бараш! Развернулись и шагом марш к моему дому. А как ты добралась-то, деточка?

«Деточку» Лосиния проигнорировала. – Сначала я планировала в ближайшем городе взять машину, - ровно ответила она. – Но при изучении карты поняла, что ни один из доступных перевалов на машине не пересечь. Ваша долина надежно защищена от внешнего мира. Конечно, я могла бы воспользоваться морским транспортом, но, признаться, я ужасно боюсь воды. Поэтому возможность преодолеть горы на самолете была настоящим везением. И я наняла самолет.

- А, - понимающе кивнула Совунья. – У нас Пин на самолете тоже иногда в горы мотается. Там, говорит, красиво.

- Возможно, - не стала спорить Лосиния. – Я как-то не смотрела по сторонам. Не ценитель.

Бараш вытаращил глаза. О, эта точно найдет с Нюшей общий язык. Как можно остаться равнодушным к красоте гор? Неприступные вершины под снежными шапками, ветер, морозный воздух и вдохновение! Чемодан Лосинии ему уже порядком надоел, однако выставить себя перед дамой слабым животным поэт не мог. Поэтому, когда они подошли к дереву, в котором обитала сова, и поднялись по лестнице, Бараш с несказанной радостью опустил багаж на веранду. Джентльмен! Видела бы Нюша.