Нюша только возмущенно хрюкнула: ответа на вопрос она так и не получила. Лосиния между тем забрала доску с нарезанными ломтиками сыра и снова ушла в дом. Еще через несколько томительно-долгих минут остановилась мешалка и расслабленно обмякли тянущиеся из окна шланги: видимо, она перекрыла краны. Стараясь ступать бесшумно, Нюша подкралась к открытому окну и прислушалась.

- Лосяш… Лосяш, вставай, половина десятого. – А… да… – сонное бормотание в подушку.

- Кто просил «будить нещадно, когда все выключишь»? Само в осадок не выпадет, вставай, ты мне нужен. – Угу…

- Бутерброды на столе, Нюша пришла, кофе горячий. Да, знаю, я молодец и быстро учусь. – Мм… да.

Нюша отошла и снова уселась на пенек. И зачем ей вообще понадобилось выбирать для своих романтических мечтаний настолько странный объект?

Она слышала, как Лосиния, понизив голос, говорит что-то еще, но слов разобрать уже не могла. Потом скрипнули пружины кровати Лосяша, - похоже, непреклонной ассистентке наконец удалось его растолкать. Нюша отошла от окна и вернулась на прежнее место. Прошло еще несколько минут, прежде чем дверь открылась и на пороге появился Лосяш, на ходу вытирая полотенцем мокрые рога.

- Пунктуальная моя, рад вас видеть, - он улыбнулся, заметив понуро устроившуюся на пне хрюшку. Та мигом просияла: уж если он это говорит, значит, действительно рад ее приходу. Лосяш не Лосиния, которая что-то подобное сообщает с каменным лицом – то ли она действительно рада, то ли хочет, чтобы вы поскорее убрались. Ученый отдал Лосинии полотенце, забрал тарелку с бутербродами и спустился с крыльца. – Вы еще не оставили идею участвовать в наших опытах?

Нюша решительно помотала головой, лось кивнул. – Если что-то не поймете, спрашивайте. Правда, я уже давно никого не учил с нуля, Лосинии это ближе, она преподает. Сегодня мы будем осаждать целевой продукт, собственно сополимер. Лосиния!

- Угу.

- Ты смесь вчера не делала? – Лосяш прислонился спиной к крышке бильярдного стола и жевал бутерброд. Ассистентка подошла к открытому окну и скрестила копыта на груди.

- Ты сам сказал, что эфиром осаждать будем, какую смесь? И кстати, циклогексан у тебя заканчивается, я закажу.

Лосяш кивнул, не прекращая сосредоточенно жевать. У Нюши в очередной раз создалось впечатление, что, несмотря на все ее усилия, она так и останется третьей лишней. Хотя Лосиния здесь чужая, не она. – Да? Я сказал про эфир? Тогда ладно, попробуем им.

- Тебе бы хроматограф… – задумчиво протянула Лосиния, заправляя за ухо прядь выбившихся из косы волос. – У нас химики недавно купили, кстати. Помнишь на третьем этаже аудиторию в конце коридора? Там еще потолок вечно течет.

- А… да, помню. Туда что ли поставили, хочешь сказать? Я уже тоже про хроматограф думаю, но пока для него нет места. Это ж не роторник, в угол не впихнешь.

Лосиха покачала головой. Выражение какой-то безнадежной тоски на миг скользнуло по ее лицу, и, хотя она молчала, Нюше уже все было ясно. – У тебя была лаборатория… – нарушив длинную паузу, тихо произнесла Лосиния. Хрюшка бросила на нее быстрый взгляд. Что же такое произошло между ними, что даже спустя много лет сквозь броню безразличия прорывается застарелая боль?

- Лосиния, не начинай, - ученый досадливо поморщился. Отставив на стол тарелку, он подошел к сосуду и коснулся копытом стеклянной стенки. – Открой воду, пусть остынет немного. Нюша, иди сюда.

Хрюшка поспешно вскочила с пня. Лосиния скрылась обратно в доме – управление реактором лежало на ней, это Нюша уже поняла. – А зачем вода? – спросила хрюшка, разрывая своим звонким голосом почти ощутимо повисшее в воздухе тягостное напряжение между Лосяшем и Лосинией. Поверхностное натяжение, только для них двоих.

Ученый встряхнулся и поманил Нюшу ближе. – Нужно охладить реакционную смесь. Видишь, теперь, без постоянного нагревания, она остывает и скоро сравняется по температуре с окружающей средой, но холоднее уже не станет. А чтобы осаждать эфиром, то есть в нашем случае, температура в реакторе должна быть порядка двадцати градусов. Понятно?

Нюша кивнула.

- С колбами проще – обычно в таких случаях их просто помещают в баню с холодной водой. Для больших сосудов существуют рубашки. Это помогает охлаждать равномерно и довольно быстро.

Нюша, затаив дыхание, кивнула еще раз. Сейчас, стоя рядом с Лосяшем, она лихорадочно пыталась примерить на себя сюжеты прочитанных ею любовных романов. По сути, это был единственный доступный хрюшке источник информации о взрослых отношениях. И чем больше Нюша думала, тем сильнее запутывалась: в книгах прекрасная героиня очаровывала не менее прекрасного героя одним лишь взмахом длинных ресниц, а через пару глав уже выходила замуж. Совпадения с жизнью маленькой розовой хрюшки заканчивались уже на образе героя: Лосяш прекрасным принцем не был, да и Нюшиных стараний все еще не замечал.

И Нюша, таким образом, оставалась наедине с той путаницей чувств, что обуревала ее последние несколько дней. Близость Лосяша тревожила ее, заставляя сердце учащенно биться, накручивая сладкое, но уже становившееся невыносимым нервное напряжение первой любви. Долго так продолжаться не могло.

Реакционную смесь из бадьи они сливали в колбы небольшими порциями и, частично отогнав растворитель на каком-то жужжащем приборе (Нюша догадывалась, что это и есть испаритель, со взрыва которого все началось, но в дом через окно заглядывать не решалась, предпочитая крутиться на улице), заливали остаток эфиром. В очередной раз собираясь открыть кран на реакторе, Лосяш неожиданно передумал и протянул колбу Нюше. – Вы хотели поучаствовать, старательная моя? Это несложно, попробуйте.

Хрюшка кивнула и нерешительно шагнула ближе. Их копыта соприкоснулись на стеклянном горлышке, и Нюша, заливаясь краской до корней волос, неожиданно для самой себя выпустила колбу. Та ударилась боком о металлический кран и раскололась еще в полете. Лосиния красноречиво уткнулась лбом в копыто. Нюша испуганно пискнула, ее глаза мигом наполнились слезами. Обиднее всего было то, что вчера вечером ничего подобного не было. А сейчас… будто искра проскочила. Кажется, так говорят. Хотя самой Нюше ее состояние казалось подобным расслаблению сжатой пружины. Хрюшка жалобно шмыгнула пятачком, изо всех сил стараясь не разреветься.

Лосяш растерянно моргнул: он не умел успокаивать плачущих женщин. А уж детей – так тем более. Вытянув из кармана халата несколько круглых листов фильтровальной бумаги, он неловко протянул их Нюше. Та прижимала копытца к груди, и по пунцовым от стыда щекам первой красавицы долины уже ползли предательски мокрые дорожки. Иногда Лосяш переставал ее понимать, и в последнее время это случалось все чаще. – Нюша, перестань, ничего страшного. Никаких причин для слез, подумаешь, колба… – не дождавшись от нее хоть какой-то осмысленной реакции, он потянул ее за собой подальше от осколков (и от бадьи, на всякий случай) и, развернув к себе лицом, осторожно промокнул фильтровальной бумагой мокрые Нюшины щеки. – Лосиния, поройся наверху в посуде, там вроде такая же была.

Лосиха собрала битое стекло и удалилась в дом. Нюша к тому времени уже оставила безуспешные попытки сохранить лицо и теперь просто плакала, горько и беззвучно, так непохоже на ее традиционные показные рыдания, каковые она регулярно устраивала по поводу или, чаще, без. Не вполне понимая, как ее успокоить и, что более важно, из-за чего она так расстроилась, Лосяш привлек ее к себе, и хрюшка уткнулась ему в плечо. У нее был шанс. А она… снова выставляет себя дурой. И снова она ребенок в его глазах. – Я… я такая неуклюжая, - сквозь слезы выдавила Нюша и зарыдала с новой силой.

- Глупости, со всеми случается.

- Лосяш! – позвала из дома безупречная ассистентка, с которой уж явно ничего такого не случалось – Нюша, внутренне кипя от злости на саму себя, была в этом уверена. – Тут только маленькие колбы, мы что теперь, по сотне сливать будем?

- Лосиния, ну с тобой-то сегодня что?! – осторожно отстранив Нюшу, ученый вручил ей остатки фильтровальной бумаги, гневно всплеснул копытами и направился в дом. Хлопнула дверь, Нюша вздрогнула, как от удара. Оставшись одна, она потерла бумагой мокрые щеки и, стараясь не шмыгать пятачком, тихо подошла к окну. – Я же сказал, поройся наверху! Вот две колбы, сейчас достану.