3

Ночь окончательно окутала долину темным покрывалом. Луны не было видно, и россыпь мерцающих звезд придавала небу какое-то особое очарование. Совунья лежала без сна, заложив крылья за голову и вслушиваясь в мерное дыхание Лосинии, и размышляла. В это же самое время в доме неподалеку кипела бурная деятельность. Бараш и Карыч, оба с шахтерскими фонарями на лбу (и в сценических плащах для большего драматизма) сверяли часы и спешно латали логические дыры в плане операции. Ради любви прекрасной принцессы им предстояло нелегкое путешествие в царство великих открытий и великого бардака.

- Копыта поднимай, не вздумай шаркать ногами, - наставлял ворон, нравоучительно подняв крыло. Бараш в силу возраста мог и не обращать внимания, но Карыч, который во время дружеских визитов в дом ученого пару раз толкал или наступал на что-то незаметное, провоцируя обвал горы нагроможденных предметов, не горел желанием повторять горький опыт. Бараш согласно кивал. – Ничего не трогай, чему не знаешь предназначения. Наша цель – выяснить суть опыта, дабы пополнить твой багаж знаний. И, самое главное, - Карыч сделал небольшую паузу, подчеркивая важность собственных слов, - помни, я руководитель экспедиции, меня нужно слушаться и не задавать лишних вопросов.

- Да помню я, помню! – Бараш нетерпеливо отмахнулся. По его мнению, ворон тянул время. Но в борьбе за внимание прекрасной Нюши дорога каждая минута! Поэт запахнул плащ, поправил фонарь на лбу и, не дожидаясь «руководителя экспедиции», направился к опушке леса: таким путем они могли выйти к задней стене дома Лосяша. Ворон непонятно усмехнулся, покачал головой и двинулся следом.

Впрочем, спешили они или нет, это, по большому счету, ничего не меняло. Лосяш не спал. Он отправил Лосинию на несколько часов отдохнуть и с наступлением темноты расположился на ступеньках, краем глаза следя за происходящим в сосуде. Свет, лившийся из окон дома, позволял записывать протокол эксперимента и чертить палочкой формулы на дорожке. Собственно, именно поэтому он сразу заметил упавшую на изрисованный клочок земли вытянутую тень с косой на макушке. Немного удивившись, лось поднял голову: посетителей в такой час он не ждал. – Нюша? Еще не спите?

Та, не говоря ни слова, прошествовала к ступенькам и уселась рядом с Лосяшем. – Я не помешаю, - с нотками мольбы в голосе произнесла она, явно прося разрешения остаться. Лосяш пожал плечами, но справедливо рассудил, что дальше удивляться не имеет смысла. Вряд ли она и в самом деле может чем-то помешать. Воцарившуюся тишину нарушал лишь едва слышный скрип карандаша по бумаге. Нюша, поняв, что прогонять ее никто не собирается, придвинулась ближе и заглянула в исписанный лист. – А где Лосиния? – задала она не дававший ей покоя вопрос. Ученый ненадолго перестал писать.

- Спит, думаю. Сейчас от нее ничего не требуется, а я должен собраться с мыслями.

Нюша кивнула. Если бы Лосяш наблюдал за ней, то легко бы понял, что хрюшку волнует что-то еще, о чем она пока не решается спросить. Но схема процесса, протекающего сейчас в стеклянной бадье, занимала его куда больше. Нюша смущенно засопела. – Лосяш… а Лосяш? А ты правда любил ее? Сильно-сильно, как в книжках пишут?

Хрюшка даже покраснела от своей храбрости, выражение ее смущенной мордочки заставило Лосяша невольно улыбнуться. – Любознательная моя, я же не знаю, как это описывают в ваших книгах. К тому же нам и в голову не приходило сравнивать. Боюсь, я не лучший объект для подобных вопросов.

От волнения Нюше казалось, что лихорадочный стук ее сердца слышен за версту. С той самой ночи, когда они друг напротив друга сидели за столом, она боялась даже мечтать о том, что внимание Лосяша будет принадлежать ей – ей одной. Ведь она ребенок в глазах соседей, и сейчас этот созданный, устоявшийся образ становился для нее невыносимым. События своей жизни Нюша всегда воспринимала на уровне чувств, редко затрудняя себя их анализом. Но сейчас, сидя на тускло освещенных ступеньках и наблюдая, как Лосяш чертит на земле непонятные символы, она путалась в несущихся галопом обрывках мыслей, ей казалось, что какая-то далекая часть ее сознания пытается скопом анализировать прошедшие годы. Ведь она – ровесница Бараша, Нюша помнила его рядом с тех самых пор, когда они вместе строили башенки в песочнице перед домом Совуньи. Этой песочницы больше нет, а Бараша уже давно никто не считает ребенком. А она… она так и осталась прежней, с поведением и привычками маленькой чумазой девчонки. И теперь, с трудом сдерживая панику, Нюша понимала, что не знает, как вести себя вне привычного шаблона. Она не знает, как быть взрослой.

Ученый отложил исписанный лист и теперь молча смотрел на огонь своей импровизированной горелки. Чтобы хоть чем-то занять копыта, Нюша сорвала длинную травинку и принялась водить ею по строчкам формул на земле. В стеклянной бадье медленно перемешивалась мутная вязкая жидкость. – Что там? – Нюша кивнула в сторону сосуда. Почему-то сейчас ей казалось жизненно важным это знать. Лосяш искоса взглянул на нее и вновь улыбнулся.

- Раствор сополимера в ТГФ, - ответил он, и Нюша едва не просияла от осознания того, что ее вопрос не показался ему смешным или неуместным. Это ее подбодрило. – Если хочешь, расскажу в деталях, но это довольно скучно.

Хрюшка кивнула. История раствора в стеклянной бутыли заранее казалась ей увлекательнее всех поэм Бараша. Она сомневалась, что поймет хотя бы половину, но тем не менее. Лосяш неторопливо поднялся, взял ее за копыто (хрюшка с излишней поспешностью вскочила следом) и направился к установке. – Как я уже говорил вам раньше… я хотел обработать полимером походные веревки наших путешественников. Это повысит прочность волокон и их устойчивость к нагрузкам. Вот отсюда, - не отпуская Нюшино копытце, Лосяш коснулся им одного из шлангов, - подается растворитель. У Лосинии лучше получается крутить эти краны, мне, признаюсь, надоедает. Поэтому она сегодня полдня этим и занималась. В роли растворителя у нас ТГФ. Лосиния предлагала сменить, но с этим торопиться никогда не стоит. Потому что сменить она просила на ДМФА, а его надо чистить, иначе на всю долину несло бы рыбой. Ну вот как-то так. Посмотрим, что из этого получится… потом мы частично отгоним растворитель, надеюсь, на этот раз я ничего не перепутаю. Как я вообще мог так промахнуться, в голове не укладывается.

- Ты просто устал, - тихо сказала Нюша. – Почему ты не хочешь, чтобы кто-то из нас помогал тебе? Ты подпускаешь к себе только Лосинию, которая уже давно стала частью твоего прошлого.

Так позволь мне стать частью твоего настоящего, мысленно закончила Нюша. Сказать это вслух она не решилась бы ни за что на свете. Лосяш не отпускал ее копыто, и Нюше казалось, что если отпустит, для нее оборвется что-то очень важное. Она терялась в путанице новых для нее чувств, боялась и ждала продолжения своих полудетских фантазий. В конце концов, ведь это глупо. Она видит в самых простых словах нечто возвышенно-прекрасное, но, похоже, видит это только она одна.

- Видишь ли, мы с Лосинией… мы как единица поверхности, для разрыва которой необходимо приложить определенную силу. Я могу объяснить так, что поймет физик или химик, но ты – вряд ли.

- Почему? – Нюша распахнула глаза. Лось пожал плечами:

- Потому что это поверхностное натяжение. Ты не знаешь, что это такое, когда кольцо вместо семидесяти отрывается при двадцати. Ей пришло в голову это сравнение незадолго до конца. Оно было самым правильным.

Нюша затаила дыхание. Неожиданная догадка поразила ее настолько, что хрюшка инстинктивно сжала копыто Лосяша – и, краснея, уткнулась взглядом в землю. Он уедет с Лосинией, безразличной ко всему, но способной механически-точно выполнять его команды ассистенткой, а она, Нюша, будет стоять на обрыве, махать платочком и бессильно плакать от осознания упущенной возможности. Потому что она никогда не решится сказать хотя бы малую часть того, о чем успела передумать за эти дни. Примерно то же самое много лет назад случилось с Совуньей.