Бараш кивнул, сдерживая внутреннее ликование. Помощь Карыча неоценима: если у них все получится, внимание Нюши будет снова приковано к доблестному (и очень умному!) рыцарю, ну а если нет… то Бараш утешался тем, что в случае провала глупо выглядеть будет не он один. – Ты настоящий друг, Карыч, - серьезно заключил поэт, уже прикидывая, удастся ли ему вычистить от пыли свой черный плащ и маску или придется нести обмундирование Совунье. Ворон не менее серьезно кивнул: он подсчитывал общее количество предметов, необходимых им в их ночном предприятии. Брать рюкзак или не стоит, так дотащат? Над лесом оставался виден лишь самый край солнца.

2

Стрекотание кузнечиков странно, но вместе с тем приятно и певуче гармонировало с доносившимся из леса щебетом птиц. Казалось, вечер, опускавшийся на долину, изливается в этих звуках, без которых тихая вечерняя дремота будет лишена чего-то очень важного. В городе так не бывает. Лосиния замедлила шаг и подняла голову, всматриваясь в освещенное розовыми лучами небо. Так не бывает… так не было уже очень давно.

Это случилось как-то само собой. Просто в один прекрасный день она поймала себя на том, что окружающий мир ей совершенно безразличен. Стоит надеть пальто или взять зонт – вот и все, что ей нужно было знать о происходящем на улице. Любование рассветами и встречу первых звезд на небосклоне она оставляла молодым. А потом злилась на невыспавшихся студентов и душила в себе эту злость. Разве дети, едва выпорхнувшие из родительского гнезда, виноваты, что она уже много лет лишена способности чувствовать мир вокруг? Броня защищала от новых потрясений. Не видя другого выхода, Лосиния привычно пряталась в свою броню.

Всего три дня прошло с тех пор, как она своими глазами увидела закрытую от внешнего мира тихую долину. Безмятежность этого места лилась бальзамом на старые раны. «Все хорошо», - словно шептала долина своим лесом и полянами, приливом по песчаному дну, мягкими розовыми лучами в майских сумерках. – «Все будет хорошо». И Лосиния верила, как уже давно не верила никому. Когда она поднялась на холм, где стояло дерево Совуньи, солнце уже скрылось за лесом. Сова уютно расположилась на веранде в кресле-качалке, прикрыв лапы пледом и неторопливо потягивая чай. Лосиния еще раз оглянулась на розовый купол заката над верхушками деревьев и стала подниматься по лестнице наверх. Несмотря на усталость, спать ей не хотелось.

Совунья приветливо помахала крылом. – Чай будешь? Садись, отдохнешь хоть… загонял тебя небось этот бессовестный?

Лосиния опустилась на свободный стул. – Ничего… я привыкла. Мы часто работали до ночи, я как сейчас помню, как бегала на вахту договариваться, что мы еще остаемся. В институтах с этим строго.

Сова понимающе кивнула и придвинула ей полную чашку. На дымящейся поверхности мирно покачивалась долька лимона. Пение кузнечиков, казалось, стало громче. То ли стихли все прочие звуки, что приносит с собой длинный майский день. – Поэтому он тебя бросил? Чтобы получить больше свободы для своей работы?

Лосиха медленно покачала головой. Распространяться на эту тему ей не хотелось. Это было только их делом, профессора и его аспирантки. Ей и в голову не приходило обсуждать с кем-то события давно прошедших лет, которые она всеми силами пыталась изгнать из памяти. Лосяш уехал, и вместе с ним исчезла часть ее самой, ее беспечная живость, способность чувствовать. Опустошенная скорлупа механически продолжала выполнять привычные действия. У нее осталась только ее работа. Зачем это знать кому-то постороннему? – На то были причины, - негромко ответила она, помешивая чай. – Если он захочет, он расскажет вам свою версию. Я всего лишь приехала по поручению руководства института.

Хотя… он свою версию уже рассказал. Маленькой хрюшке с рыжей косичкой. Почему именно ей, ребенку? Этого Лосиния понять не могла. Но, в конце концов, логика у Лосяша всегда была своеобразная. – Мужчины – они как дети, - словно подтверждая ее мысли, задумчиво изрекла сова. И промокнула салфеткой уголки глаз. Лосиния кивнула, и на несколько минут на веранде воцарилось молчание. Совунья лихорадочно соображала. Чтобы выудить из аспирантки Лосяша интересующие сведения, требовалось применить изрядное мастерство. Наиболее разумным казалось сейчас оставить эту тему, вернуться к ней позже, как бы невзначай. – Как тебе наша долина, дорогая?

Этот вопрос лосиха и сама себе задавала на протяжении прошедших дней. Смогла бы она бросить все, оставить работу и дом и переехать сюда? Несколько лет назад – возможно, да, она бы не оглянулась. Но не теперь. Даже если ей предстоит возвращаться туда, где все опостылело до безумия. Лосиния тряхнула головой: самокопание никогда не доводит до добра. Что-то она расклеилась… как глупо и совсем на нее не похоже. – Здесь спокойно, - задумчиво произнесла она, рассматривая свои копыта. – У вас нет суеты и много личного времени. По-моему, это разумно. Не нужно терять время на дорогу до работы, к примеру.

- Ну, знаешь, я в свое время на лыжах минут за пятнадцать добегала, - усмехнулась сова. Лосиния пожала плечами.

- Вам повезло. Спасибо за чай, - она поднялась со стула и направилась к двери. – Пожалуй, я спать.

Совунья проводила ее взглядом. Неожиданно лосиха остановилась и, стоя в дверях, обернулась. Взгляд ее был направлен куда-то вдаль. – Знаете, Совунья… в жидкостях энергию разрыва единицы поверхности называют поверхностным натяжением. Чем оно больше, тем крепче связь. Но так бывает, - она сглотнула стоящий в горле комок, - так бывает, ряд химических агентов снижает поверхностное натяжение. Связи слабеют, и единицу поверхности становится разорвать очень просто.

Совунья вытаращила глаза: это еще к чему? Но Лосиния, похоже, уже не обращала на нее внимания. – В нашем случае это происходило из-за моей молодости и его ревности.

Лосиха замолчала и скрылась в доме. Совунья так и осталась сидеть в кресле, пораженная и растерянная. Зачем ей сведения про поверхность жидкостей, без которых она счастливо прожила столько лет, сова поначалу не поняла. Но кто бы мог подумать, что свои отношения с научным руководителем эта девочка будет объяснять через физические механизмы. Оставшись наедине сама с собой, Совунья подперла щеку крылом и задумалась. Хорошо бы сейчас посоветоваться с Карычем… но ведь она сама не далее как три часа назад отправила его помогать Барашу. Нет уж, пусть занимаются своим делом, не стоит нарушать план.

Мысли вновь и вновь возвращались к последней фразе Лосинии. Подобные ситуации умудренная опытом сова не одобряла в целом. Какой была, интересно, Лосиния, когда начались эти странные отношения? Девочка-студентка с ветром в голове, Совунья была в этом уверена. Но Лосяш, профессор, без пяти минут доктор наук, - он-то куда смотрел? Со свойственной ей живостью воображения Совунья заключила, что именно после разрыва с ним боязнь новой боли воздвигла вокруг Лосинии неестественную преграду равнодушия. Кто бы мог подумать…

Сова выбралась из кресла и неспеша побрела в дом. Теперь ее мысли устремились к Нюше и ее странному новому увлечению. Слишком низкая вероятность, что лось отреагирует на это наивное чувство, можно даже сказать, нулевая. Но кто знает, как поведет себя Нюша, столкнувшись с безразличием к ее любви. Боже, да какая любовь, Нюша и не знает, что это такое! Одновременно Совунье хотелось и понаблюдать, пряча снисходительную улыбку, и отвлечь хрюшку от поспешного взросления, сунув ей в копыта куклу и отправив в песочницу к Крошу и Ёжику. Пусть подождет несколько лет, наберется какой-никакой мудрости – тогда и… Потратив солидную часть своей жизни на руководство детской спортивной секцией, сова насмотрелась всякого. Именно оттуда она вынесла несокрушимую уверенность в том, что конфликт поколений – страшная штука. Не поддающаяся ни логике, ни здравому смыслу.

«… моей молодости и его ревности». Сова не вчера родилась, чтобы не понимать, что второе напрямую вытекает из первого: очевидно же, что юная симпатичная ассистентка пользовалась если не успехом, то определенной долей интереса у своих ровесников. Нет, а он-то куда смотрел? Зачем вообще связался с девчонкой, тем более собственной подчиненной? Бред какой-то. Растревоженная душа жаждала подробностей.