– Кто это, Джейсон? – вышла из комнаты на шум тетя Салли

Дальше я медленно перестал улыбаться. Вежливо попрощался с Уайтами и пошел к Стиву и Мартину на соседнюю улицу. Но, и там меня ждало разочарование. Никто упорно не хотел меня узнавать. Это было похоже на безумный всеобщий заговор, только было не понятно против кого и зачем. Тщетно я пытался найти брешь в этой глухой обороне не знающих меня людей.

– Да, в каком смысле? – кричал разъяренно я, – что я вам сделал? – но действия это не возымело и к вечеру, хочешь, не хочешь, пришлось идти в гостиницу.

«Занятно получилось, чертовщина какая-то» – только и вертелось в голове. Вместо наступающей взрослой жизни, уже маячившей за дверью в блестящей подарочной упаковке, у меня пытались забрать и ту, что есть. Получается, что чем больше я пытался докопаться до причин происходящего, тем только больше запутывался. Возможно, нужно было бы последовать совету профессора Брауна и не обращать внимания на некоторые происходившие со мной странности, но теперь очевидно уже было поздно. Поездка в Эль-Кампо окончательно закрыла дорогу в ту милую, добрую, старую жизнь. Этот факт приходилось с болью признать.

«Мама… папа, а что они знают обо мне? Не может ли случиться так, что по приезду домой, и они меня не узнают, не примут? Что тогда?» – я в панике отогнал эти мысли и, завернувшись в одеяло, решил завтра же первым рейсом отправиться домой.

Добравшись, наконец, до дома я с волнением открыл дверь. Но того, чего я опасался, не произошло. Мама с папой были мне искренне рады и даже Марвин и Хелен выбежали навстречу. Это было приятно, потому я отбросил переживания и погрузился с головой в домашние хлопоты.

Так прошел день. Жизнь уже стала возвращаться в свое привычное русло, когда ко мне подошла сестренка и заговорщицки произнесла:

– Знаешь, Джонни, сегодня к нам заходили полисмены

– Зачем это? – не вытерпев, взволнованно перебил Хелен я

– А мне почем знать, они закрылись с родителями на кухне и о чем-то спрашивали. Ты ничего там не натворил, братишка? – и она заглянула мне в глаза

– Да, ну… Ну что ты говоришь такое… Конечно, ничего, – уже сам не веря в это, прошептал я и, не желая оставаться в неведении, тут же поднялся и пошел в комнату родителей.

– Мама, зачем приходили полисмены, – тон мой не оставлял возможности оставить вопрос без ответа.

– Да, сын, я хотела тебе сказать, но решила, что пожалуй, не стоит… Но, раз ты спрашиваешь, то ладно, – немного сбивчиво произнесла она, – дело в том, что профессора Ларри Брауна позавчера нашли мертвым, его убили… Прямо там, в клинике… А мы, выходит, одни из его последних его клиентов… Ну, я рассказала полисменам, что мы ничего такого не знаем, что бы могло помочь следствию и они, поблагодарив, удалились. Вот и всё, Джонни, в жизни всякое бывает…Ты ведь у нас уже большой мальчик, понимаешь. Иди спать, милый, – и она нежно погладила меня по голове.

Все это я слушал уже как в тумане. По какой-то причине, это убийство, мне показалось как-то связано с нами. Но как? И тут я ясно вспомнил, что доктор Браун в нашу последнюю встречу был заметно напряжен. Что заставило его тогда попрощаться с нами? Ведь «мой случай» его, очевидно, заинтересовал и ведь это же «его хлеб» – изучать всякие странности.

С того момента я стал крайне подозрительным. Мой взгляд цеплялся за любую мелочь, любое событие, пытливо рассматривая всех и каждого, стараясь поймать невидимый глазу заговор. И к моему ужасу, я стал их замечать… Это, например, могли быть одни и те же прохожие, с завидным постоянством встречающиеся мне по дороге в школу. Еще, оставленные мною вещи иногда лежали не в том положении, в котором я их положил, а в субботу, когда мы ездили с родителями по магазинам, нас долго преследовал сзади какой-то тонированный микроавтобус. Когда же я не выдержав, сообщил о нем сидящему за рулем отцу, микроавтобус, как назло, пропал из виду и больше в тот день не появлялся.

Все это делало меня раздражительным и замкнутым. Рассказывать о своем состоянии я никому не хотел. Это было опасно. Откуда только взялся этот закрадывающийся в сердце страх, это досадное и так надоевшее мне тогда ощущение опасности. Так продолжалось изо дня в день, я был крайне измучен. И вот, наконец, в одно прекрасное утро мне все это окончательно надоело. «Да пошли они все к черту!» – в сердцах тогда выругался я и послал свои страхи на все четыре стороны. «В конце концов, так даже интересней» – логично предположил я, обрадованный сразу наступившим в душе спокойствием и легкостью. «И почему раньше такая простая мысль не приходила мне в голову! Да пошли они все к черту!» – еще раз повторил про себя я и тут же решил сделать вот что.

Я взял чистый лист бумаги и написал на нем большими прописными буквами: «ПОЗВОНИТЕ МНЕ! СРОЧНО! Я ДОЛЖЕН ВАМ ЭТО СООБЩИТЬ». Я сложил его вчетверо, так, чтобы он еще оставался достаточно большим и заметным и вышел с ним на улицу, умышленно держа его в руках и не пряча в карман. Так я шел некоторое время, петляя по улицам и демонстративно без опаски оглядываясь. Потом свернул на набережную, чуть отдохнул на одной из имевшихся здесь в изобилии лавочках, поднял руку с запиской над собой и следом, положив её на лавку, встал и ушел.

У меня не было никакого конкретного плана, и я не представлял себе, что бы я мог им такого «сообщить». Для меня важно было лишь одно – позвонят или нет. Позвонит мне кто-нибудь из этих сволочей или нет. Я зашел в первое, попавшееся по дороге кафе, сел за столик, положил перед собой телефон и стал ждать.

Заказал кофе. Прошло десять минут. Звонка не было. Ждать «просто так» стало скучно. Я осмотрелся и, заметив за столиком неподалеку адекватного и доброго на вид мужчину, прямо обратился к нему:

– Закажите мне, пожалуйста, виски… Да, бурбон если можно, пару стаканов… спасибо, я заплачу.

У нас Америке суровые законы, оружие мне можно иметь уже через каких-то несколько месяцев, а выпить только еще через три года. Ну, и ладно, взаимовыручку еще никто не отменял. Ждать стало заметно «веселее».

Прошло еще с полчаса. Звонка по-прежнему не было. Когда же телефон, жужжа всем своим брюхом, запрыгал на столе я уже ничего не ждал, а просто сидел и «пялился» на отдыхавших неподалеку девчонок. Звук мобильника заставил меня вспомнить о том, собственно, зачем я сюда пришел.

– Але, господа, – спокойным и уверенным голосом произнес я

– Вы хотели нам что-то сообщить, говорите… – в трубке замолчали

– А, кто вы такие, собственно, мать вашу? – не на шутку завелся я.

Однако, на том конце и не собирались отвечать:

– Говорите то, что собирались сообщить, – монотонно повторил человек.

– Да, пошлите вы на хуй!.. Вам хорошо слышно? Идите на хуй!.. – вдруг как-то неожиданно для себя на незнакомом мне языке прокричал «туда» я.

В кафе стало тихо. Все находящиеся в этом приличном заведении, очевидно, в тот момент с успехом преодолели звуковой барьер, и великолепно поняли, о чем шел разговор. Понял и я сам. Не понятно было только, откуда у меня такие глубокие и разносторонние лингвистические навыки.

– Мам, а вы уверены, что я ваш сын? – с ходу спросил я, прядя домой.

Еще действовал немного выпитый мною алкоголь, и задавать такие вопросы в том состоянии, было гораздо проще.

– А почему ты сомневаешься сынок?.. Марвин, подожди не мешай, ты видишь, мы разговариваем, – попутно успокаивая братишку, невозмутимо переспросила она.

– Да, Джесси, ты уверена, что Джонни, это мой сын? – весело прищурясь, охотно решил перефразировать прозвучавший вопрос мой отец.