Бормочу под нос заклинание (никогда не учил их наизусть, но в нужный момент всегда помню всё, что надо), выгребаю из сумки, что болтается на длинном ремне, переброшенном через плечо, блокнот, свечу и спички, нож. Присаживаюсь на корточки, тыкаю ножом в бумагу и капаю на неё горячим воском. Торопливо режу палец и сцеживаю туда же собственную кровь – если хочешь, чтобы всё было, как следует, – без неё никак.
– Мои мёртвые, за мной!
При жизни от них в драке не было бы толку, но сейчас – другое дело. Никаким особым приёмам они, конечно, не научились, но от них исходил этакий замогильный холодок, наводящий несусветную жуть на слабонервного противника.
Конечно, драка не могла остаться незамеченной – мы же находились не в пустом пространстве. Понятно, что кто-то из персонала автозаправки вызвал полицию. Визжала сирена, мерцали огни в темноте – стражи порядка на большой скорости приближались. Был единственный приемлемый вариант развития событий – собрать всех своих в кучку и вышвырнуть за пределы данной вселенной. Куда-нибудь. Как получится. Понятия не имею, как я это проделаю. Конечно, энергии потрачу немерено. И в Аргентину не вернусь. Плевать. Куплю абонемент в филармонию и восстановлюсь потихоньку. Ладно, всё потом. Сейчас важно вытащить отсюда Богдана и Алёшку, остальные двинутся с нами и покажут приличное местечко для передышки. Ребята – молодцы, не ожидал, честно. Моя армия!
Оглянулся назад – полицейские выскакивали из машин, окружали дерущихся, а те вдохновенно молотили друг друга, возможно, уже и не помня, из-за чего разгорелся сыр-бор. Ни о чём не жалею, всё правильно сделал. Нельзя было оставить здесь Богдана – без документов, с несовершеннолетним мальчишкой, которому он не родственник и даже (уже!) не учитель. Само собой, и Алёшку оставить было нельзя. Конечно, не дело тащить неподготовленных людей в непроверенную пространственную дыру в компании мертвецов, но ничего не поделаешь: в данной ситуации живые не в пример опаснее. А мои мёртвые, мои замечательные мальчики в тёмных балахонах, ни его, ни пацана не обидят, тем более – знакомые все.
Всё-таки умотался я до невозможности. Голова закружилась. Я рухнул на мягкую моховую поросль. Ох, не такую и мягкую – взвыл, ударившись локтем о твёрдый корень… нет, якорь, прорастающий из-под земли. Что, и здесь они? Да, якоря и цепи. В чёрное небо тонкими стрелами стремятся корабельные мачты. Нет, всё же сосны. Лес, корабельная чаща.
Компания моя оказалась здесь раньше меня. Освоились. Алёшка сразу же повис на шее Тагира и, похоже, отпускать парня не собирался. Богдан порывисто обнял и нежно поцеловал Яшу. И оглянулся на третьего из моей команды. Тот, ероша пятернёй чёрные кудри, смотрел на него хитровато и ласково. Богдан поначалу не мог понять, кто это. Ну, правильно, ни разу не видел его сорокалетним. Меня ведь тоже признал не сразу. Через некоторое время он отстранился от Яши, сделал шаг, другой в сторону знакомого незнакомца. Сипло выговорил:
– Мишка?..
– Богдан! – обрадовался тот. – Думал – не помнишь меня, столько лет прошло.
– Мишка, но как? как так?..
– Террористы, арабы. Мина в автобусе, весь оркестр раскидало. Скрипку жалко до слёз…
– Скрипку, Миша?! – обернулся к нему Яков. – Погибли сорок человек, включая тебя самого, а тебе жаль скрипку?
Подумал: похоже, они не в первый раз так спорят. Интересно у них тут.
– Тебе, Яша, хорошо, – с капризной ноткой произнёс Михаил, – то, что ты делаешь, всё вот это вокруг, – и есть твоя живопись.
– Ай, Миша, напрашиваешься, чтобы тебя похвалили при гостях, – засмеялся художник. – Без твоей музыки тут всё бы развалилось, сам знаешь. Когда я тут оказался, – стал объяснять он Богдану, – ничего не было, только вот он и его музыка. Дирижировал звёздами, надо такое придумать! Тогда я начал рисовать: без красок и кистей, без холста – руками, везде вокруг себя. Траву, деревья – всё, что умел.
– Нарисовал бы дом, – сказали мне на ухо, и я вздрогнул от неожиданности. Рядом со мной стояла седая женщина.
– О, Елена Владимировна, – заулыбался я. – Как вы тут – осваиваетесь?
– Да, понемногу. Вот – Эрика в лесу встретила, он потерялся и плакал. Теперь не плачет.
Мать Богдана держала за руку белоголового мальчика лет четырёх или пяти в летнем костюмчике и резиновых сапожках.
Тут же их скрыла тень. Богдана с Мишей и Яшей – тоже. А ко мне шагнули Алёшка и Тагир, толкнули вперёд и придержали за плечи, чтобы не вырывался и не убегал, кого-то третьего. Юноша был щуплый и невысокий, рядом с почти двухметровыми сверстниками он смотрелся совсем ребёнком, таким же потеряшкой, как непонятно откуда взявшийся Эрик. В темноте ярко белели, почти светились бинты на его запястьях.
– Объясни ему, Олег! – потребовал Алёшка. – Хочет здесь остаться, идиот мелкий.
Я пожал плечами. Никогда не умел отговаривать самоубийц поменять решение. Вот наоборот – сколько угодно. С Тагиром очень неплохо получилось. По сути, ведь это был суицид, но так ловко устроенный, что поди догадайся…
– Тигрёнок, – обратился я к кавказцу, – тебе есть что сказать Сене.
– О матери подумай, – проговорил Тагир. – Ты у неё один.
– А сам? – хмыкнул Арсений.
– На меня не смотри, – вздохнул он. – Они… видишь ли, у них будет новый ребёнок.
– Сень, а живопись! – выпалил Алёшка. – У тебя так здорово начало получаться, Богдан хвалил. Ой, Сеня, если бы он про мои работы такое сказал, я бы – ух!
– Ну, так для тебя Богдан – свет в окошке, – горько усмехнулся Синицын. – А мне всё равно теперь, понимаешь? Ничего не надо, потому что…
– Скажи ему, Тагир, – жёстко потребовал я. И он понял!
– Сеня! – почти выкрикнул Тигра. – Ты же не знаешь, как на самом деле было. Ты же не знаешь, что он орал: «Ребята, не надо!» Пытался ударить кого-то из них, его оттолкнули, он просто не успел, Сеня.
– Ты врёшь, – сказал Сенечка. – Ты это специально выдумал, чтобы… ну, не знаю я, зачем тебе это надо, но ты врёшь, Тигра.
– Нет, – возразил я. – Мёртвые не могут лгать, такова их природа. Мне-то поверь, я в этом разбираюсь.
– Да? – с сомнением посмотрел на меня Синицын.
– Ты сам с Колькой поговори, – посоветовал Тагир. – Съезди в деревню к нему, когда тебя из больницы выпишут.
– Дай ему шанс, – попросил Алёшка.
– Ну… ладно, – кивнул Сенечка. И исчез в то же мгновение, будто и не было его.
– Подумает теперь, что всё ему приснилось, – прокомментировал Алёшка. – А ты всё-таки соврал, Тигра?
Тот стыдливо отвернулся в сторону.
– Мёртвые не врут, – объяснил я. – Просто… умеют менять прошлое… чуть-чуть. Что плохого в том, что в одном из вариантов развития событий Коля Ястреб не будет предателем?
– В одном из? – переспросил Алёшка. – Олег, а то, что ты забрал нас с собой – это тоже всего лишь вариант? На самом деле ведь было по-другому, я теперь помню. Нас переехала фура с брёвнами. Какое помню – Олег, я до сих пор там. У меня перебит позвоночник, двигаться не могу, но и боли не чувствую почему-то. Богдан и Алёна погибли сразу, и я тоже скоро сдохну в этой долбаной разбитой машине, задохнусь, как в закупоренной консервной банке, – скорей бы уже.
– Алёшка, ты не должен этого помнить, – забеспокоился я.
– А я вот помню, куда деваться, – сердито фыркнул он. – Пожар в Фёдоровском тоже – это ещё хуже, поверь. Когда Богдан задохнулся в дыму, а я живой, и вот нахрен мне эта жизнь – без него! Тигра, – жалобно попросил он. – Ты же меня не прогонишь, как Сенечку, если я захочу остаться… с тобой?
– Не выдумывай, – отстранился от него Тагир.
– Не выдумывай, – повторил я и похлопал по мху рядом с собой, приглашая Алёшку присесть. Парень устроился рядом, и я обнял его за талию, прижался к нему. Давно хотел это сделать. А что такого, я мёрзну, между прочим, в этом замогильном холоде, а он тёплый.
– Но это возможно? – спросил Алёшка.
– Да, – не стал его обманывать. – Однако не советую.
– Почему? – его голос дрогнул, будто мальчишка готов был разреветься. Он же не плакал очень давно, после детдома не мог, как ни добивались… некоторые. Может быть, здесь, между реальностью и сном, между жизнью и смертью, – его, наконец, пробьёт на слёзы? Думаю, ему от этого стало бы легче.
